Евреи, Степан с Темерника, проститутка Зина и другие приключения Батурина в Городе у Реки.

Андрей Богословский напомнил о таком эпизоде в повести Константина Паустовского "Блистающие облака". По сюжету, один из героев в поисках секретных чертежей, украденных негодяем-американцем попадает в Ростов-на-Дону, где с ним происходят удивительные приключения. Время действия - примерно середина 20-х годов 20-го века. Под катом много текста.

---

В Ростове шел дождь. Он мягко, по-южному, шумел по горбатым мостовым, просеивал многочисленные и тусклые огни. На западе догорал сизый закат.

"Как донская вода" - подумал о нем Батурин.

На бестолковом ростовском вокзале Батурин слегка растерялся. Куда идти? Теперь одиночество уже явно тяготило его. Он сел в зале первого класса и заказал чай. Около него долго вертелся, приглядывался пожилой еврей в промокшем пальто.

Когда еврей останавливался, вода капал с пальто на пол, он затирал лужицы калошей и с опаской поглядывал на официантов. Он боялся останавливаться и бродил между столиков. Его походка и жалобный вид, выработанный годами, как средство самозащиты, намекали на профессию, не пользующуюся уважением у вокзальных властей.

Батурин следил за ним. Наконец еврей подошел.

- Молодой человек, - сказал он тоном хитрого прозорливца, - вы не имеете, где остановиться?

Батурин кивнул головой.

- Какие пустяки. Я вам покажу приличную комнату. С вас возьмут рубль в сутки. Вы будете иметь удобства и хорошее обращение, а мне вы дадите полтинник.

- Лучше в гостинице.



Еврей попятился, замахал руками.

- Вам? - спросил он с ужасом. - Вам в гостиницу? Боже мой! Такой приличный молодой человек. Вас там оберут до последнего и выбросят на улицу. Вы же не знаете, что такое Ростов! Я - Соловейчик, спросите про меня каждого извозчика. Разве я посоветую вам плохо?

Батурин боялся гостиниц с их застарелым запахом писсуаров, уборщицами, свирепо швыряющими ведра, матрасами, засаленными от трипперных мазей и рукомойниками с желтой водой. Каждый постоялец оставлял свои запахи, пороки и неряшливость, - это было невыносимо до тошноты. Предшественник по номеру почему-то представлялся Батурину приказчиком с гнилыми зубами, в розовых кальсонах, рыгающим со сна селедкой и липкой запеканкой, - человеком назойливым, бранчливым, приводящим в номер проституток.

Батурин согласился, нанял извозчика. Соловейчик почтительно сел рядом, боясь замочить Батурина своим пальто. Из-под поднятого верха пролетки ничего не было видно, кроме струй дождя в белом кругу фонарей и черного булыжника. Лошадь лениво цокала подковами. Соловейчик вздохнул и прошептал:

- О-хо-хо, все мы пропадем!



Привез он Батурина в переулок около Таганрогского проспекта, провел по лестнице на деревянную террасу, где две женщины мыли, охая, пол. В лужах на дворе отражался свет ламп и пламя бушующих примусов. Из дверей сочился сладкий чад лука и постного масла: кашлял и заходился ребенок.

"Подходящее место", - подумал Батурин.



- Добэ, - робко сказал Соловейчик одной из женщин. - Вот я привел вам постояльца. Молодой человек из Москвы, прямо жених.

Добэ поднялась, вытерла руки о ситцевую нижнюю юбку и в упор посмотрела на Батурина. Сизое лицо ее выражало обидное равнодушие к Батурину и к Соловейчику, и к комнате, которую от нее требовали.

- От вечная мне морока, - сказала она басом. - За рубль я не имею ни минуты покоя, - как вам нравится такая жизнь! Теперь я решила сдавать не меньше как за полтора рубля. - Соловейчик попятился, замахал руками, и в ту же минуту Добэ презрительно закричала:

- Что вы махаете? Что? У меня дочка невеста, кто пойдет за нищую? Вы ей дадите приданное, несчастный еврей? Вы с вашими рублевыми постояльцами, за которыми надо прибирать на три рубля. Полтора рубля, или уезжайте в другое место.

- Вы не в духе, мадам Мовес. - Соловейчик сокрушенно покачал головой. - Нельзя кричать на человека, будто вас обокрали. Что это за мода! Вы рискуете не заработать и рубль. Кому нужна такая хозяйка, я вас спрашиваю? Кому? Мне? Да нехай она сказится. Или вот этому хорошему человеку?

- Ради приданного я дам полтора, - согласился Батурин.

- Рива! - крикнула Добэ, - Покажи месье комнату.

В комнате, похожей на шкаф, высокой и узкой, стучали ходики и ворочали поломанные стрелки. Было сыро и пахло керосином.

Ночью стонала во сне за стеной Добэ, ветер перетряхивал на крыше листы жести, и лишь к утру - розоватому и серому, как пепел, - вызвездило и ветер утих. Батурин почти всю ночь не спал. Яд поисков только начатых, уже отравил его. Он изощрялся в догадках, сотни смелых, но одинаково беспомощных планов спутывались в голове и уничтожали друг друга.

К утру он задремал. Разбудил его унылый бас, бубнивший под окнами:

- Уголля надо?! Вот уголля надо?!

Батурин долго не мог догадаться, что продавал этот унылый бас; потом понял и обрадовался - уголь.

Пришло серенькое ремесленное утро. Женщины шлепали детей, мужчины мылись во дворе под краном. Синий угар самоваров струился под крышу, дух квашенной капусты выползал из комнат. Гудели яростные примусы, трещали и брызгали салом раскаленные сковороды, и шум - суетливый, однообразный шум жизни - возвестил о начале еще одного безрадостного и длинного дня. Дом кричал, плакал, ссорился, смеялся и шипел, как чудовищный Ноев ковчег. Кошки мылись на подоконниках, и запах помоек, крыс и зелени расплывался извилистыми течениями, навещая то одну, то другую комнату. Над всем этим шумом стоял пронзительный, тонкий, как лозунг, крик мамаш:

- Вот погоди, я тебе задам!

Утром пришел Соловейчик - узнать, не надо ли чего Батурину. Батурин рассказал ему вымышленную историю о пропавшей сестре. У него, мол, месячный отпуск, и он приехал искать пропавшую сестру. Она должно быть в Ростове. Она сбежала с американцем Пиррисоном, ее надо найти и вернуть домой, американец - прохвост: надругается над девушкой и бросит.

Соловейчик слушал недоверчиво. Он сложил руки на животе и вертел большими пальцами, вздыхал, сдвигал на затылок рваную фетровую шляпу. Галстук торчал сзади кисточкой над бумажных его воротничком.

- А она не ваша невеста? - подозрительно спросил он. - Теперь, знаете такое время, что мать сына искать не будет, не то что брат сестру. Разве теперь имеются такие братья!

Батурин деланно смутился, помял хлеб на столе.

- Да, верно. Она моя невеста.

- А может быть она ваша жена?

- Нет.

- Какая разница между женой и невестой! - засмеялся вскользь Соловейчик.

Он допрашивал Батурина вежливо и долго, щипал бородку и наконец улыбнулся с неожиданной добротой.

- Ой, молодой человек. Соловейчика вы не обманете! Вы ищете жену, - так и говорите. Сколько лет маклерую в Ростове, а такого дела, скажу откровенно, не было. Деликатное дело! Надо посидеть и подумать.

Он действительно долго думал, бормотал, отрицательно качал головой.

- Вот что. Надо начинать с американцев. Их тут в Ростове несколько, - они продают для виду американские жатки и молотилки, морочат людей и помалу занимаются контрабандой. Я вам узнаю фамилии этих американцев, может, среди них есть и ваш приятель. Это раз. Теперь два, - есть две девочки, они все время с американцами путались, надо их увидеть. В случае ваш был здесь, они знают. Девочки, сами знаете, с асфальта, но хорошие женщины. Вы им дадите на две пары чулок и еще так... мелочи.

Соловейчик засмеялся, довольный своим планом.

- За вас я не опасаюсь, что вы мне заплатите за работу. Чего только не приходиться придумывать из-за куска хлеба! Ну, ваше дело - чистое дело. Откровенно сказать, я приношу человеку счастье и получаю десять рублей за работу. А то другой говорит: "Соловейчик, найди мне девочку, чтобы была такая и такая, - и выглядела прилично, и не обокрала бы, умела себя в театре держать. Разве легко? У меня было свое заведение, лавочка в порту, я торговал табаком и думал` что бог даст мне спокойную смерть. Но что бог! Ему есть важнее дела, чем эти евреи, - бог волнуется за большевиков, что ему подрывают авторитет, что ему делают конкуренцию. Бог умер для таких, как мы. Мы живем, извините, прямо в нужнике, жена ослепла, и плачет, и плачет, - у нас деникинцы убили мальчика. Он был один, он был первенец. Нельзя сказать, что просто убили - они раздели его на Садовой и били шомполами. Потом он три дня лежал на кровати, ничего не говорил и умер. Доктор говорит: "Он задавился кровью, кровь набралась в легкие, они отбили ему легкие шомполами".

Мальчик умер. За что, я спрашиваю всех! Одна забота, чтобы жила жена, - она мне родила этого мальчика. Она мучилась со мною всю эту проклятую жизнь. Куда ей пойти, если я не заработаю рубль в день?

Тогда я пошел к офицерам и говорил:" Господа офицеры, у вас есть свой бог и своя совесть, - за что вы убили моего мальчика?" -"Вышла небольшая ошибка", - сказал один, он был в лайковых перчатках. "Какая ошибка?" - спрашиваю я. " А ошибка та, что он еще не был большевиком, но очень свободно мог им быть. Иди, говорит, жалуйся Нахамкесу. Мы мертвых не воскрешаем. Чего ты пришел?" Соловейчик прижал к глазам рукав рыжего пальто.

" Иди, говорит. Чего ты пришел? Чего ты пришел?" - "Господин офицер, - сказал я ему. - Счастливая ваша мать, что имеет такого замечательного сына." А сын, мальчик мой, разве это собака? Я спрашиваю всех. Разве на смерть мы его растили? Когда он кашлял коклюшем, я потел от страха, - думал - он задавится мокротой, я считал каждый волос на его голове, мальчик мой...

Соловейчик заплакал. Вошла Добэ.

- Не плачьте, старик, - сказала она басом. - Может, ему теперь лучше, чем здесь, на земле. Просите у бога смерти. Чем так мучиться, лучше скоропостижно умереть. Как жить, когда у человека вынули сердце." - Что бог, бог! - закричал Соловейчик. - Что вы пристаете ко мне со своим богом! Где он был, когда били шомполами моего мальчика и Афанасий прибежал на двор и крикнул:"Соловейчик, Витю вашего убивают!" Зачем он, этот ваш замечательный бог, позволил ему в тот день выйти на улицу? У бога одна забота, - он спит и думает о вашем счастье, евреи. Только и вы, Добэ, все живете, я вижу, на помойке и счастье увидите, как свою задницу, извините меня. Кому бог продал ваше счастье и за какую цену. Чего он не сжег огнем тех негодяев? А они, эти добрые женщины, бегают по дворам и рассказывают о боге. Тьфу!

Соловейчик плюнул.

- Уймись, старик! - закричала Добэ и отшатнулась. - Чего ты зовешь несчастье на свою голову и на мой дом! Замолчи, старик!

- Я уже молчу, Добэ. Простите меня, вы хорошая женщина. Но как я могу спокойно разговаривать с людьми?

Добэ подняла с пола его шляпу, надела ему на голову, похлопала по спине.

- Ну как-нибудь мы доживем.

- Доживем, - скорбно согласился Соловейчик. - А теперь я пойду.

Он назначил Батурину встречу в пивной "Мамаша", куда он должен был привести двух девиц, и ушел, вытирая глаза коричневым клетчатым платком.

Батурин пошел бродить по городу, вышел к реке. Скрежетал разводной мост, и желтая вода мыла красные днища пароходов. Насупленный день враждебно смотрел на город из-за Дона, откуда дул ветер. Во взгляде этого дня была холодная скука.



Хотелось вечера, когда изгнанные краски - черная и золотая - ночь и огни - вернуться на землю. И вечер пришел. Он вяло протащился по улицам и переулкам, зажигая скупые огни. С первыми фонарями на Дону, прокашлявшись, прогудел морской пароход. По гудку, по его радостной дрожи можно было догадаться, что пароход отходит в Ялту, Севастополь, к городам, созданным для веселья, солнца, запахов моря, для прекрасных женщин.

Когда совсем стемнело, Батурин пошел в "Мамашу". В пивной уже сидел Соловейчик. Он был совсем некстати здесь, в своем длинном пальто, худой и жалкий, как Вечный жид на плохой гравюре.

В слоистом дыму пылали лампы, сияли рожи грузчиков с щетинистыми рыжими усами. Густой мат с размаху хлопал входящих по груди. Пиво пахло кисло и слабо, - тоже, казалось, некстати здесь, где обстановка требовала крепчайшей водки, горячих пирогов и чугунных табуреток. Батурин заказал Соловейчику яичницу и чай, себе взял пива.

Соловейчик вытащил из кармана замусоленную бумажку и шепотом прочел фамилии всех американцев, живущих в Ростове. Пиррисона среди них не было.

- Было еще двое, так те утекли, - сказал он с сожалением. - Одна у нас с вами надежда - на этих девиц. Они сейчас прибегут.

Пивная была с эстрадой. На эстраду вышел конферансье в визитке, в зеленом вязанном жакете и широких брюках. Он поддернул брюки, равнодушно посмотрел на публику, поковырял в зубах, сплюнул и вдруг закричал подсаженным голосом:

- Удивительно приятная публика сегодня собралась! Что? Здрастье, здрастье. Гражданин в картузе за крайним столиком, что вас давно не видать? А? - Конферансье приложил ладонь к уху. - А? Что? В тюрьме сидели? Очень рад, очень рад. Следующий номер-р-р программы - цыганский хор Югова!

Цыганки вышли, виляя бедрами.

Пивная приветственно загудела. Хор грянул:

Эх, пьет-гуляет Наш табор кочевой.

Никто любви не знает Цыганки молодой.

Приплясывая в такт, к столику подошла полная блондинка с круглыми, равно наивными и порочными глазами. Она толкнула Соловейчика и показала глазами на Батурина:

- Папа, этот, что ли?

- Садись, Маня. Этот.

Маня протянула Батурину пухлую руку, сняла шляпу, поправила челку.

- Ну, угощайте, красавец, - сказала она хрипловато.

- А где Зина?

- Зинка, вон она идет.

Батурин оглянулся. За спиной стояла высокая девушка в очень коротком платье. Карминные губы ее дрожали. Свет ламп был чудесен в ее капризных зрачках. Она оперлась о спинку стула Батурина, - он видел рядом ее черные блестящие волосы, высокую черную бровь и матовый лоб. Зинка потрясла стул и сказала властно:

- Подвиньтесь!

- Нанюхалась марафету, дура, - сказала Маня. - Опять попадешь в район.

- Не попаду-у, - протяжно ответила Зинка и села рядом с Батуриным. - Это вы тот чудак, про которого говорил папаша?

Батурин кивнул головой.

- Да он гордый! Закажите пиво и рассказывайте.

Хор снова грянул:

Эх, пьет-гуляет Наш табор кочевой.

Никто любви не знает Цыганки молодой.

Зинка захохотала, схватила Батурина за руку и пьяно зашептала:

- Дайте мне посмотреть на вас. Ну, не сердитесь, ну посмотрите на меня, - разве я такая уродка? Ну, посмотрите же -она дернула Батурина за руку. - Я не пьяная, я марафету нанюхалась, - лицо у меня холодное, потрогайте, а в глазах ракеты, ракеты... Ну, посмотрите же вы, несчастный жених!

Батурин поднял глаза. Он приготовился увидеть смеющееся пьяное лицо и отшатнулся. В упор смотрели темные глаза, полные, как слезами, тревогой, упреком. Дикой тоской ударил этот взгляд в сердце. На секунду все поплыло. Батурин качнулся.

- Вот вы какой! - сказала девушка медленно, со страшным изумлением, тем неясным, почти угрожающим тоном, когда трудно понять, что последует за этими словами - удал по лицу или поцелуй.

- Интересно ты себя ведешь, Зинка, - сказала значительно Маня. - Оч-чень интересно ты себя ведешь. Что ты - сказилась? Человек зовет тебя по делу, а ты играешь театр. Сиди и слушай.

- Отвяжись, - зло крикнула Зина и дернула плечом. - Ну, вот, сейчас буду слушать. Подумаешь - невидаль какая! Видали мы хахалей и почище!

- Зинка, - Соловейчик прижал руку к груди, - Зинка, - ты не знаешь, какой это человек, до чего он хороший. Сердце у него золотое. Не бесись, Зинка. Чего ты хочешь, сумасшедшая женщина?

- Обидели мальчика, - Зинка закурила. - Он молчит, а вы загавкали, адвокаты. Что он вам, - золото дарил, обедом кормил? Чем он купил тебя, Соловейчик? Почему он молчит, не обижается? Противно мне с вами.

Она затянулась, швырнула папиросу на соседний столик. Оттуда сказали предостерегающе:

- Барышня, не нервничайте. Одного не можете подцепить или со стариком спать не сладко?

Соловейчик заерзал. Из-за обиженного столика поднялся громоздкий человек в расстегнутой шинели. Глаза его запали, он подошел к Батурину.

- Уйми эту стерву, - крикнул он, качаясь, и махнул рукой в сторону Зинки. - Ишь расселись, господа. Сразу двух забрал, одной ему мало. А старый жид маклерует, гадюка!

Он смотрел на Соловейчика, глаза его округлились, он набрал в легкие воздуху и истерично крикнул:

- Вон, сукин кот, пока цел!

Соловейчик втянул голову в плечи. Батурин медленно вставал, руки у него заледенели, он не знал, что будет через минуту. В груди будто запрудили реку, бешенство водой подымалось к горлу. Не глядя на стол, он нащупал там пустую бутылку.

"Убью" - подумал он, и будто свежий ветер ударил в голову, - позади, впереди, кругом была пустота. Батурин нашел глазами висок.

- Степка, убьет! - закричал за соседним столиком отчаянный, визгливый голос. - Степка, уйди, - убьет. Видишь, человек не в себе.

Степка отступил, открыл рот, замычал, коротко замахал руками. Тухлые судачьи глаза его смотрели не отрываясь в одну точку - лицо Батурина.

Батурин трудно и тихо сказал:

- Уйди... иначе... - и задрожал всем телом.

Человек что-то бормоча, отскочил, бросился к двери. Он толкал столики, опрокинул бутылку, ее звон прервал тишину, посетители облегченно засмеялись. Конферансье закричал подсаженным голосом:

- Граждане, инцидент исчерпан к общему удовольствию! Прошу соблюдать абсолютную тишину. У работников эстрады глотки тоже не казенные, не забывайте, граждане!

Батурин сел. Сразу захотелось спать, в теле гудело изнеможение. С трудом он поднес к губам стакан пива и отпил несколько глотков.

- Вот вы какой! - повторила Зина и улыбнулась. - Теперь я буду вас слушать, а раньше не хотела, я знаю уже все от папаши.

- Вам в Ростове будет уваженье, - сказала Маня. - Вы отшили Степку-музыканта, его все боятся, как холеры.

- Какого Степку?

- Ой, - Соловейчик вытер шляпой потный лоб. - Лучше не спрашивайте. Не дай вам бог еще раз в жизни увидеть этого Степку. Он бандит с Темерника. Как он тут под боком сидел, - я и не заметил. Знаменитый парень. ГПУ по нем давно плачет.

Батурин снова рассказал вымышленную историю о пропавшей невесте. Проститутки слушали сначала так же недоверчиво, как и Соловейчик, потом, очевидно, поверили. Маня даже растрогалась.

- Нет, здесь такой не было. А Пиррисон был. Да вот Зинка расскажет, она с ним жила.

Зинка подняла к глазам стакан пива и долго не опускала. Батурин вздрогнул, - четкие следы обозначились во всей этой путанице.

- Ну что же ты, рассказывай.

- Сволочь ваш Пиррисон, - тяжело проговорила Зина, поставила стакан и в упор посмотрела на Батурина. - Собака ваш Пирросон. Невеста твоя с ним сбежала. - Зина грубо перешла на "ты". - Чистенькая барышня, артистка, пальчики-маникюрчики. Когда ее найдешь, расскажи, как Пиррисон нас по две на ночь брал.

- Замолчи, Зинка! - прикрикнула Маня и испуганно посмотрела на Батурина, - что он, первый такой, Пиррисон, чего распалилась!

- Отвяжись, - пронзительно крикнула Зина. - Дай досказать. Видишь - человек дерьмом интересуется, а на дерьмо охотников мало.

Батурин решил терпеть до конца. Он понимал, что малейшее слово может вызвать истерику, дикий скандал, и тогда все потеряно.

- Слушай, ты - Зина дернула Батурина за рукав. - Зачем ты мне о невесте своей рассказал! Зачем после Степки. Эх ты, несчастный жених! Невеста, невеста... Да теперь все невесты порченые. Для дураков только и есть невесты, а для порядочных - женщины. Порядочная девушка! - Зинка захохотала. - Ух ты, порядочный! Знал куда пойти, чтобы невесту отыскать. Все вы чистехи, ручки дамам целуете, разговор у вас такой интеллигентный, а дойдет до дела - наплюете в самое сердце. Не желаю, - дико вскрикнула она и вскочила, - не желаю я видеть его! Маня, идем! А тебе, папаша, грех. Я из-за Пиррисона травилась, его убить надо, а ты мне приводишь хахаля, он с Пиррисоном из-за невесты дерется. Да пропади они пропадом!

Она дернула Маню за руку и выбежала из пивной.

- Отщелкала. - Пьяный за соседним столиком восхищенно покрутил головой. - Ай да девка! Вот это да, девка!

Соловейчик был подавлен.

- Нанюхалась. Взбесилась девочка. Что же теперь делать? От нее ничего не добьешься. Ой, упрямая девочка - ужас!

- Пойдем, - Батурин встал. - Я подумаю, что с ней делать. Зайдите ко мне завтра утром.

Он дал Соловейчику пять рублей, и они расстались. На прощанье Соловейчик долго тряс Батурину руку сухими и слабыми лапками.

Батурин побродил по улицам. Свежо и печально дул ветер: степь и море дышали на город полной грудью. В черной листве ослепительно струились гудящие огни автомобилей.

"Что же делать? - думал Батурин. - Надо найти ее и рассказать правду. Она должна понять. Зря, совсем зря и глупо я начал врать".

Он вернулся домой, написал письмо капитану в Сухум - всего три фразы: "Пиррисон был в Ростове. След, кажется, найден. Ждите писем", - и лег. Уснул он тяжело и крепко.

Утром он лежал и ждал Соловейчика. Ходили хрипели, минутная стрелка ползла на глазах по засиженному мухами циферблату. Батурин смотрел на стрелку в оцепенение, - казалось, время остановилось, а между тем прошло уже три часа, и ходики показывали полдень. В час Соловейчика не было. Батурин встал и умылся во дворе под краном. Курчавые дети сбились вокруг него плотным кольцом и восхищались.

- Смотри, как он моется, не то что ты, Мотя.

Детей разогнали крикливые и гневные мамаши. В три часа прибежал наконец Соловейчик.

Он принес важную новость, - он видел Зину, и она сказала, что хочет поговорить с Батуриным.

- Ой, - Соловейчик подмигнул. - Если бы вы знали, как это было.

Он испытующе взглянул на Батурина, закатился от смеха и помахал шляпой.

- Ну? Вы не знаете как это было? Она сама пришла до меня! - выкрикнул он наконец самое главное. - Она пришла и сказала: "Папаша, я вчера наскандалила. Правда, некрасиво, папаша?" Я говорю: "Да, не очень красиво, обидела хорошего человека". -"Соловейчик, - говорит она, - скажи мне, где он живет, мне надо с ним поговорить". Но я тоже хитрый."Что с того, - ответил я. - что я знал его адрес, когда он вчера вечером уехал". Она побелела вся. "Ты врешь, говорит, старый пачкун. Говори адрес." Я даже испугался. " Он живет секретно, - сказал я, - я не могу никому, боже меня избави, сказать его адрес, но я могу позвать его, он придет куда-нибудь, ну в сад, в пивную, куда надо, если он захочет прийти и поговорить с тобой." Она смотрела на меня, как кошка. "Что-то ты крутишь, старик вместе с ним", - так она сказала. Потом она дала мне два рубля и говорит:"Соловейчик, милый, найди его и скажи, что я буду ждать его сегодня вечером в шесть часов в городском саду на музыке". Теперь вы имеете случай узнать все, что хотите. Девушке стало совестно. Я вам говорил - они обе хорошие, а что делать, если жизнь вышла так, что пришлось идти на асфальт." Соловейчик получил мзду и ушел возбужденный - это дело ему нравилось. Чутьем пожившего человека он догадывался, что Батурин что-то скрывает, что дело гораздо важнее, чем кажется. Свои мысли он закончил восклицанием:

- Молодое дело. Ой, горячие люди, горячие люди!

Батурин долго брился, часто откладывая бритву и задумывался, глядя в зеркало, наконец поймал себя на мысли, что надо переодеться, надеть синий тонкий костюм: в нем он молодел, синева хорошо оттеняла бледность лица с морщинками около губ.

-"Это нужно для дела" - подумал он, стараясь увильнуть, но тотчас же уличил себя и сказал громко:

- Вот сволочь!

Ругательство это относилось к самому себе. Он вспомнил глаза Зинки, как бы искусственно удлиненные, шепот - "вот вы какой", и у него заколотилось сердце. "Сколько ей лет?" - подумал он и решил, что года двадцать три - двадцать четыре.

Костюм он надел синий, вышел на улицу без кепки, теплый ветер пригладил его волосы. Он взглянул на себя в зеркальное стекло магазина и внезапно ощутил, что стал гибче, свежее, что полон мальчишеского задора.

Насмешливая и явно искусственная мысль об омоложении, проскочившая в мозгу, была данью застарелой привычке. Чувство молодости, ветра, то чувство, что, не задумываясь можно определить как начало подлинного счастья, билось в теле, как сердце.

В саду, в горах листвы сверкали белые небольшие лампочки, - было похоже на иллюминацию. Запах духов и политых дорожек был совершенно южный, немыслимый на севере. Полосы зеленого света, черные кущи деревьев и звенящее, все нарастающее пение скрипки вызывали ощущение печального и свежего отдыха.



На скамейке у фонаря, светившего с высоты шипящей звездой, сидела Зина. Батурин остановился и смотрел на нее пораженный.

Она была бледна от света фонаря. В небрежной ее позе, в том, как она устало откинулась на спинку скамейки и глядела в темноту кустов, задумавшись о чем-то, было нечто необычное, заставившее Батурина простоять в тени несколько минут.

Он растерялся. Если бы его спросили, что он ощущал, глядя тогда на нее, он, очевидно, ответил бы несвязно и глухо о цветении, полном терпкости и порыва.

Она раздраженно похлопывала перчаткой по открытому колену. Короткий шуршащий английский плащ не скрывал ее легких ног в шелковых серых чулках. Поля маленькой шляпы затеняли глаза, но Батурин знал, как ярко блестят они нетерпением и смутной бушующей болью. Были видны на щеке косо и четко подрезанные блестящие волосы.

"Неужели она проститутка?" То, что он видел, - эта молодая и печальная женщина, Зинка с асфальта, - было невозможно, таило в себе начало почти чудесной перемены.

Батурин медленно подошел. Она встала.

- Наконец вы пришли, - сказала она с легким упреком, и Батурин не узнал ее голос - так он был чист. - А я боялась, что не увижу вас...

Батурин смотрел на ее губы, - тонко очерченные, чуть вздернутые, они дрожали. Он не мог поверить, что вчера в пивной эти же губы кричали "зараза, дерьмо".

- Неужели это вы? - спросил Батурин и в темноте покраснел - вопрос был действительно глуп.

Она резко повернулась к нему, усмешка обнажила ее ровные сверкающие зубы.

- Да, я, я, я... Я, проститутка Зинка. Я - дорогая проститутка, - за красоту платят больше. Вы ошиблись, если приняли меня за рублевую. И Соловейчик врет, когда болтает вам об асфальте. Вчера я была пьяна, говорила все, что мне хотелось. Вы очень обиделись?

- Нисколько.

- Идемте, - она тронула его за руку. - Пойдем в тень, здесь светло, трудно говорить.

Переходы от робости к вызову, от печальных слов к дерзости, звенящей в голосе разбитым стеклом, заставали Батурина врасплох.

- Прежде всего не зовите меня Зиной. Зовут меня Валя. Я кое-что хотела спросить...

- Спрашивайте. Потом буду спрашивать я.

- Вот вы засмеялись: говорите, что я нисколько не обидела вас. Это правда?

- Правда.

- Почему?

- Потому, что вчерашний рассказ - чепуха. Нет у меня никакой невесты.

Валя остановилась. В темноте Батурин не разглядел ее лица. Он ждал дерзости, но, как всегда, ошибся.

- Боже, какая я дура!.. Теперь расскажите мне все, но только чистую, чистую правду.

Батурин рассказал ей историю с дневником, с Нелидовой и Пиррисоном. Когда он кончил, - она повторила так же загадочно вчерашнюю фразу:

- Вот вы какой! А теперь я расскажу вам об этом Пиррисоне. Он негодяй. Где он сейчас, не знаю. Два месяца назад был в Ростове, потом уехал в Таганрог, оттуда в Бердянск. Я готова была убить его. Вы это никогда не поймете, потому что вы - мужчина, а знаем мужчин до конца только мы. Я прожила с ним две недели, я боялась его, теряла голос, он бил меня. Я однажды нанюхалась кокаину и отравилась. Но меня спасли. Я думала тогда, что напрасно.

Она промолчала.

- Вот и все. А что вы хотели спросить?

- Почему вы позвали меня?

Валя в ответ засмеялась.

- Часто смеешься вместо того, чтобы плакать. Отвечать я не стану. Пойдемте.

По Садовой она почти бежала, не глядя по сторонам. Так же быстро спросила:

- Что вы будете делать дальше?

- Поеду в Таганрог.

- Когда?

- Завтра же. Тянуть незачем.

- Я кое-что узнаю сегодня вечером о Пиррисоне. Как вам это передать?

- Назначьте место.

- Утром, но рано, часов в восемь, вы сможете прийти в порт, в кофейню Спирано, знаете? А теперь прощайте.

- Прощайте, - Батурин крепко пожал ее горячую руку. - Я страшно вам благодарен.

На ладони остался запах духов, и Батурин вечером, ложась спать, не мыл рук, - было жаль смывать этот запах.



Утром в кофейне Спирано - розовой и грязной - он уже застал Валю. Она была бледна.

- Что с вами?

- Так... не спала ночь. А с вами? Вы тоже очень бледный.

- Тоже не спал, - ответил Батурин и улыбнулся.

Она испуганно опустила глаза. Батурин заказал кофе, но Валя даже не притронулась к чашке.

- Я не могу сейчас пить, - сказала она, будто извиняясь. - О Пиррисоне ничего больше не узнала. Тоска у меня, а тут встретился такой человек непонятный. Да, вы, вы - непонятный. Еще хуже стало. Я вас обидела, а вы меня защитили от Степки. Вы убили бы его, правда?

- Возможно.

- Как вы поедете в Таганрог, - пароходом?

- Да. В два часа. Идет "Феодосия".

Валя деланно засмеялась, густо покраснела.

- Слушайте... вот что... возьмите меня с собой. Я, может быть, вам помогу. Мешать я не буду. Можете совсем меня не замечать. Мне бы только вырваться из Ростова, я себе здесь опротивела. Проживу в Таганроге день-два, а там видно будет.

- Ну что же, едем.

Валя посмотрела на Батурина пристально, слегка открыв рот.

- Скажите еще раз.

- Едем. Вы что ж, не верите мне?

- Вот теперь хорошо, без "ну что же". В Таганроге меня никто не знает, вы можете даже ходить со мной. А вчера я бежала. И не потому, что боялась - вдруг привяжется мужчина, а потому, что могли подумать, что вы... вы со мной...

"Странно все это", - подумал Батурин. У него было явственное ощущение, что жизнь пошла пестрыми зигзагами, он жил эти дни в дыму, как пьяный. Кто она? Таких проституток не бывает. Он путался в догадках. Валя будто поняла.

- Только не спрашивайте меня никогда, как я... Ну, вы сами понимаете. Со зла все это. Злость во мне страшная. Конечно, глупо, может быть, прорвет меня, тогда расскажу.

Они расстались. На пристань пришел Соловейчик. Валя приехала после второго гудка. Когда она взбегала по сходням, капитан переглянулся с толстым помощником и подмигнул. Она вспыхнула, быстро прошла на корму к Батурину. На глазах ее были слезы.

Соловейчик отвел Батурина в сторону и зашептал:

- Может, вы мне скажете по чистой совести, в чем дело? Ой, товарищ Батурин, товарищ Батурин, Соловейчика вы не обманете...

Палуба вздрогнула от третьего гудка, Соловейчик заторопился.

- Ну, как-нибудь в другой раз. Дай бог вам удачи!

Пароход отчалил, застилая реку нефтяным дымом. Соловейчик помахал старой фетровой шляпой и, сгорбившись, побрел домой, - молодое дело кончилось.

В дороге Валя изредка взглядывала на Батурина яркими радостными глазами. Один раз спросила:

- Вам не стыдно со мной?

Они стояли у борта. Пароход шел морем. В иссиня-древнем тумане темнели берега, и в густой синеве зарождался вечер. Над Таганрогом была гроза, - розовые зарницы слепыми вспышками освещали воду. Батурин ничего не ответил, только положил руку на пальцы Вали.

Человек замечательный и увлеченный – Елена Игнатова, с немногими единомышленниками,
продолжает собирать информацию об известных ростовских архитекторах отце и сыне Эбергах.
Как могу помогаю ей, фотографируя дома построенные по проектам этих архитекторов. И
понемногу открываю для себя Ростов, которого не знал.
Выложу здесь несколько фотографий домов построенных Леонидом Леонидовичем Эбергом.
Сразу оговорюсь, что не по всем этим домам есть 100%-ная уверенность, что их спроектировал
младший Эберг. Поэтому буду благодарен за любые исправления и добавления.
И еще, что бы понять вклад этой семьи архитекторов в формирования облика современного
Ростова, стоит сначала почитать что ни будь об Эберге старшем. Например эту статью.
Итак:
1. ТЕЛЕЦЕНТР: Для постройки телевизионного центра было отведено место на возвышенном месте
в Железнодорожном районе на ул. Баррикадной, 18. Телецентр строился в течение 4-х лет, сдан в
1958 году.



2. ЗДАНИЕ ПРОМСТРОЙНИИПРОЕКТА: Административно-жилое здание на углу пер. Соборного
и ул. Темерницкой, 17/53 построено в 1954 году. Проектом был предусмотрен 4-х этажный дом для
сотрудников р/о «Промстройпроект» и р/о «Водоканал».





3. ЗДАНИЕ ДКБУ (Доно-Кубанского Бассейнового Управления речного порта): Проект этого дома
по адресу 1-я линия, 50-б был составлен еще в 1939году. Дом был почти достроен перед войной, но
во время оккупации Ростова сгорел. Восстановлен в конце 1949 года.







4 ДОМ РЕЧНИКОВ










5. ЗДАНИЕ РОСТОВЭНЕРГО: Здание Ростовэнерго было построено после войны на месте почти
полностью разрушенного 3-х этажного дома. Новое здание стало настоящим украшением
перекрестка ул. Садовой и пер. Семашко в 1949 году.



6. ЗДАНИЕ ДК ЭНЕРГЕТИК: Это здание, расположенное по адресу: пер. Семашко, 46, было почти
полностью перестроено из довоенного клуба ДОНГЭСа, разрушенного во время войны.
Восстановлено в нынешнем виде в 1957 году.



7. ЗДАНИЕ АДМИНИСТРАЦИИ КИРОВСКОГО РАЙОНА: На месте разрушенных
бомбардировками дореволюционных строений по адресу: Газетный, 36 в 1959 году было построено
новое трехэтажное здание для районного комитета КПСС.



8. АДМИНИСТРАТИВНЫЙ и ЖИЛОЙ ДОМ на углу пер. Соборного и ул. Московской.



9. ГОСТИНИЦА «РОСТОВ»



10. «ЗОЛОТОЙ КОЛОС»



По «Золотому колосу» решить выставить не фотографию, а акварель Юрия Васильевича Шкокова.
Человека, с которым меня очень давно счастливо свела судьба, которого уже увы нет с нами но
который оставил после себя серию великолепных рисунков города и края
В этой выкладке далеко не все здания построенные по проектам Л.Л. Эберга. Продолжу.

После открытия нового Ворошиловского моста в сентябре 2015 года ажиотаж на эту тему немного спал. Однако реконструкция старого моста продолжается, причем в грандиозных масштабах!
Готовится к подъему еще один пролет - аналогичный "рекордному", поднятому почти год назад, весившему 840 тонн. Поэтому AirGorod с радостью продолжает сериал "Стройка века: Ворошиловский мост", а это - кадры из нового 2-го сезона:

















Ростов-на-Дону, октябрь 2015.

Милые ростовчане, мне захотелось рассказать вам о своём знаменитом родственнике. Точнее сейчас он практически забыт, но в своё время был очень известным ростовским архитектором. Зовут его Николай Никитич Дурбах (Дурбахян Никогос Мкртичевич).



Самое известное его творение- Ростовский Молодежный Академический Театр.




В сентябре мы с мамой ходили на могилу Н. Дурбаха на Армянском кладбище, порвали траву. Но,видимо, туда ходят и ещё какие-то активисты, потому что травы было не так много. Если, активисты, вы прочитаете этот пост, спасибо за помощь!




Хотела вкратце рассказать историю жизни прапрадедушки, но поняла, что на сайте www.donvrem.dspl.ru это уже сделали за меня. Поэтому статью я перенесу сюда в неизменном виде.
Итак:

Николай Никитич Дурбах (Дурбахян Никогос Мкртичевич) — художник-архитектор, преобразивший своими творениями улицы Ростова и Нахичевани-на-Дону. Интересно то, что во всех документах, которые попали ко мне в руки, он значится не Дурбах, а Дурбахов. Это связано с тем, что в XIX в. в Нахичевани люди, которые имели русские фамилии, могли продвигаться по служебной лестнице.

Официальные документы свидетельствуют, что он родился в 1858 г. (но некоторые издания датой рождения указывают 1857 год [1]. В многочисленных публикациях, посвященных этому удивительному человеку, — немало противоречий. Так, В. С. Сидоров пишет о том, что он уроженец Нахичевани [2]. А Л. Ф. Волошинова сообщает: когда Николаю Никитичу исполнился год, его родители перебрались в Нахичевань из станицы Елизаветинской [3]. Н. Н. Дурбах происходил из мещанского сословия, из семьи невысокого достатка. Отец занимался торговлей, но его дела развивались плохо. В Нахичевани Николай Никитич Дурбах получил общее среднее и начальное художественное образование. В 1876 г. он поступил в Санкт-Петербургскую Императорскую Академию художеств. Первое время учился за счет города, но вскоре ему отказали в финансовой поддержке. Все же он продолжил учебу, зарабатывая на нее своим трудом. Так как денег все равно не хватало, Дурбах был вольнослушателем, а не студентом. В феврале 1886 г. в возрасте 28 лет он получил диплом «неклассного художника с правом производить постройки» [4].



Безусловно, десятилетняя жизнь в столице, дав высокопрофессиональные знания и сформировав художественные вкусы и пристрастия, определила дальнейшую судьбу молодого человека. Здесь же он встретил свою будущую жену Анну Андреевну Счесневич [5]. Она родилась в Польше, а в Санкт-Петербурге училась на Акушерских курсах. Николай Никитич и Анна Андреевна состояли в гражданском браке, потому что были представителями разных вероисповеданий и не могли венчаться в церкви. Но этот факт нисколько не омрачил их счастье. В 1886 г. они отбыли в Нахичевань, купили деревянный дом, обложенный кирпичом. В семье в то время было четверо малолетних детей — Варвара, Михаил, Карапет и Александр. Формулярный список о службе Н. Н. Дурбаха говорит о том, что он, находясь в неофициальном браке с женой, усыновил своих же детей [6].

В период с 1886 по 1889 г. Николай Никитич активно занимался постройкой жилых домов и зданий не только в Нахичевани, но и в Ростове, Азове, Мариуполе. Среди сохранившихся дома землевладельца и скотопромышленника Л. Попова (ныне здание роддома на площади Карла Маркса, 8), юриста Степаносяна (ул. Первая Майская, 20), доктора К. Кечека на 30-й линии, 22 «а», доходный дом Когбетлиевых (угол 1-й Георгиевской и 17-й линии, 14/4), жилые дома на 7-й линии (ныне под № 5 и 29) [7. — С. 72, 153; 8. — С. 68] . Самый значительный по размерам — двухэтажный дом Л. Попова. По желанию и запросам заказчика, Н. Н. Дурбах. оформил фасад в изящном стиле, применяя все богатство и разнообразие классических форм и барочных декоративных мотивов. Первый этаж предназначался для сдачи в аренду под конторы, а второй — для проживания владельца. Самобытность и теплота архитектурных деталей придают этому фамильному дому индивидуальный облик.

Строительство именно таких зданий быстро сформировало авторитет зодчего в торгово-промышленных кругах Нахичевани. 12 марта 1889 г. художник архитектуры Николай Дурбах подал прошение, в котором просил Городскую управу назначить его на должность Нахичеванского городского архитектора [9]. О. X. Халпахчьяном в книге «Архитектура Нахичевани-на-Дону» иначе трактуется этот факт [7. — С. 153]. Автор пишет, что Николай Никитич принимал активное участие в строительстве гостиницы «Московская» в Ростове, спроектированной А. Н. Померанцевым и это послужило основанием утверждения его 1 апреля 1889 г. по конкурсу с инженером путей сообщений К. Салтыковым на должность Городского архитектора Нахичевани. Тем не менее 5 апреля этого же года Дурбах Н. Н. подписал условия исполнения должности Городского архитектора с испытательным сроком в один год и с окладом жалования в 1200 рублей. Молодой архитектор обязался, что будет работать в Управе наравне с остальными служащими и отлучаться по частным делам только с разрешения г-на Городского Головы, что все городские работы, порученные ему Городскою Управою, будет исполнять без промедления и предпочтительно перед частными работами без особого вознаграждения. Так же он должен был производить бесплатно для жителей Нахичевани все проекты построек, не превышающие своей стоимостью сумму в 500 рублей. Если стоимость построек была больше, то за составление проектов он должен получить вознаграждение не больше 1-2 процентов от этой стоимости. По истечению годичного срока Дурбаха вновь избрали городским архитектором, но уже бессрочно. Он с небывалым азартом ринулся в работу. Забегая вперед, хочется сказать, что с 1889 по 1911 г. он ни разу не был в отпуске и только в 1891 г. на десять дней пропустил службу по болезни.

В этот период в Нахичевани активно ведутся строительные работы. Особое внимание было уделено Бульварной площади (ныне площадь Свободы). Николай Дурбах, следуя планировочным принципам, заложенным еще первым планом города 1781 г., предлагает в двух углах северной стороны построить монументальные учебные здания. И из недавней суеты торговых построек рождаются очертания архитектурных образов петербургского стиля, сформировавшего его пристрастия. В 1891 г. восточный угол площади занимает двухэтажное здание городского мужского училища. Оно имело коридорную планировку, освещенные классы, актовый зал и другие подсобные помещения. Фасад был решен в классических традициях. Высокий купол со шпилем подчеркивал центричность здания. Училище не имело богатой отделки и не было отштукатурено, и все же тщательно исполненный кирпичный декор, гармоничные пропорции деталей создавали его торжественный благородный образ. В 1893 г. в западном углу Бульварной площади расположилась Екатерининская женская гимназия. Здание было двухэтажным. Основу планировки составлял протяженный коридор, по обе стороны от него располагались классы. В центральной части здания, акцентированной куполом, размещались вестибюль, парадная лестница, на втором этаже — актовый зал. Эти два здания закрепили новый масштаб застройки Бульварной площади и главенствующее значение ее северной стороны. И их торжественные формы будто призывают создать между ними еще более значительный архитектурный образ.

Далее Н. Н. Дурбах, как крупный мастер, проявляет себя в проектировании интересного архитектурного монумента — Александровской колонны в Александровском саду (ныне парк имени В. Черевичкина). Она возводилась по инициативе Городской думы на средства Нахичевани. Открытие колонны произошло в мае 1894 г., и на ее пьедестале была установлена доска с надписью: «В память 25-летия царствования в бозе-почившего императора Александра II». Монумент представлял собой колонну, которая была увенчана шаром с двуглавым орлом — символом российской государственности (была исполнена С. А. Тонитто). На территории Ростова и Нахичевани это был единственный подобный монумент. И в творчестве архитектора аналогичных работ тоже не было.

В том же 1894 г. в творческой биографии Николая Никитича произошло событие, имевшее немаловажное значение. В Ростов с первым эскизом проекта здания Городской думы и Управы на Большой Садовой приезжает профессор Академии художеств архитектор А. Н. Померанцев. Он встретился с нахичеванским архитектором, который в то г время вел строительство доходного дома Армянского благотворительного общества на противоположной стороне улицы [8. — С.69] . Их встречи и обмен мнениями, несомненно, повлияли на творческие планы обоих архитекторов.

Уже где-то в 1890-х гг. в общественном сознании Нахичевани формируется мнение о необходимости создания театра. В городе действовало «Общество любителей драматического искусства» (учрежденное в 1879 г.), в него входили две труппы, первая играла на русском языке, вторая — на армянском языке. В марте 1894 г. Общество подает в Думу ходатайство «О сооружении здания для городских общественных учреждений и помещения в нем театрального зала и местного коммерческого клуба». Гласные приняли решение и разработку проекта театрального здания поручили городскому архитектору Н. Н. Дурбаху. Как и другие нахичеванцы, Николай Никитич очень любил театр, поэтому он с радостью принялся за работу, и через 3-4 месяца у него уже был готов эскизный вариант проекта. Театр построили за 4 года и 2 месяца. Торжественное открытие его произошло 16 декабря 1899 г. Но отделкой и оформлением здания занимались еще около восьми лет, Нужно отметить, что за Николаем Дурбахом было закреплено право бесплатного пользования местом в партере. И это право сохранялось за ним и его семьей еще и в 1920-е гг.

Одновременно с возведением Нахичеванского театра (ныне — Ростовский академический молодежный театр) Николай Никитич вел активное строительство в Ростове, переживающим «строительную горячку». Был построен Доходный дом Яблоковых на углу Большой Садовой и Таганрогского проспекта (ныне здание Консерватории) и Доходный дом Кистова и Фроймович на углу ул. Московской и Казанского переулка (ныне переулок Газетный). Высокие торговые этажи, большие витрины, живописная стилизация классического декора, оригинальные силуэтные завершения зданий — то, что так напоминает доходные дома Санкт-Петербурга. Дом на улице Московской начал строиться в 1898 г. совместно с ростовским городским архитектором Н. А. Дорошенко. Но, к сожалению, он скоропостижно умирает. И Дурбаху самому пришлось заканчивать строительство. Оно завершилось в 1901 г.

В соответствии с формулярными списками о службе, 12 марта 1897 г. в избирательном Собрании Нахичеванского Городского Общества Н. Н. Дурбах был избран гласным Городской думы на четырехлетний срок (1897—1901). 27 ноября 1898 г. в собрании Нахичеванской на Дону городской думы избран членом в Городское по Квартирному налогу Присутствие на 1899 год. Необходимо отметить, что за период с 1899 по 1912 г. его избирали на эту должность двенадцать раз. 26 января 1900 г. в том же собрании он избран членом Попечительного Совета Нахичеванского ремесленного училища на три года (1900— 1903).

Этот отрезок времени характеризуется для архитектора напряженностью и интенсивной работой. Его заслуги были оценены, но все равно не обошлось без недоразумений. Первый чин коллежского регистратора Н. Н. Дурбаху предоставили в 1902 г., на три года позднее, чем было положено. Следующий чин коллежского секретаря он получил в 1905 г. В том же 1902 г. Николай Никитич был избран членом совета по портовым делам. За блестящую службу был удостоен орденами Святого Святослава в 1904 г. и Святой Анны 3-й степени в 1911-м. Эти награды давали право на получение дворянства при достижении определенного по службе чина.

Несмотря на занятость в Городской думе, Н. Н. Дурбах занимался строительством Гогоевской женской гимназии на 28-й линии. По его проекту в 1912 г. возводят мужскую классическую гимназию на 1-й Федоровской улице (ныне Мясникова). Кроме того, он вел технический надзор за постройкой ряда крупных общественных зданий в центре Нахичевани. Но нигде его талант не проявлялся так ярко и живописно, как в облике Бульварной площади [10].

В 1913 г. Николай Никитич Дурбах оставил должность Городского архитектора, пробыв в ней двадцать пять лет. Вскоре закончилась для него и карьера гласного Городской думы, которая началась в 1897 г. На эту должность нахичеванцы его избирали несколько раз подряд, что свидетельствует о немалом уважении и доверии к нему в городе.

Но в последующем этапе жизни Николая Никитича начались трудные времена. Он отошел от общественных дел. Сложные отношения с женой привели к разрыву их семейной жизни. Несмотря на это, он сумел сберечь теплые и добрые взаимоотношения со своими старшими детьми.

Началась Гражданская война и исключила для него попытку создания новой семьи. Война нарушила и его трудовой распорядок, возможность строительства и творчества. В 1920-х гг. он уже почти не занимался частной практикой, так как начались проблемы со здоровьем. Болезни неотступно следовали за ним. Н. Н. Дурбах скончался 23 сентября 1924 г. в возрасте 66 лет. Но некоторые источники указывают ошибочно 1925-й или даже 1927 год. Его могила находится на Армянском кладбище г. Ростова-на-Дону.

В декабре 1999 г. Нахичеванский театр, или Ростовский Академический Театр юного зрителя, отметил столетний юбилей.

ПРИМЕЧАНИЯ
Родословная Н. Н. Дурбаха (1858 — 1924). Составлена В. С. Хазизовым по материалам семьи Ю. Г. Боярской, внучки Н. Н. Дурбаха // Личный архив В. С. Хазизова.
Сидоров В. С. Энциклопедия старого Ростова и Нахичевани-на-Дону. — Т. 5. — С. 306.
Волошинова Л. Ф. Бульварная площадь: судьбы улиц, площадей и зодчих. — Ростов н/Д: Дон. издат. дом, 2001. — С. 58.
Императорская С.-Петербургская Академия художеств: Копия диплома [бывшему вольнослушающему Н. Дурбахову от 20 февр. 1886 г.] // Личный архив В. С. Хазизова.
Волошинова Л. Ф. Бульварная площадь. — С. 59. — Шенснович — ошибка в написании фамилии жены Н. Н. Дурбаха.
Формулярный список о службе члена Нахичеванского на Дону городского по Государственному квартирному налогу присутствия Николая Никитича Дурбаха. Составлен 12 мая 1909 г.
Халпахчьян О. X. Архитектура Нахичевани-на-Дону. — Ереван: Айастан, 1988.
Айрумян А. А., Волошинова Л. Ф. Городской архитектор Нахичевани-на-Дону // Донской временник. Год 1999-й.
В Нахичеванскую н/Д городскую управу художника архитектора Николая Дурбахова Прошение [от 12 марта 1889 г. №194. Принято 14 марта 1889 г.]: Копия // Личный архив В. С. Хазизова.
Волошинова Л. Ф. Бульварная площадь: судьбы улиц, площадей и зодчих. — Ростов н/Д: Дон. издат. дом, 2001. — С. 57-65.