Французские журналисты обнаружили в столице Франции загадочную, закрытую для посторонних коммуну, в которой все приходятся друг другу родственниками. Три тысячи человек уже три века живут в Париже по собственным законам, стараясь не привлекать внимание к существованию того, что называется у них La Famille («Семья»).
О том, как «Семья» стала ячейкой тайного общества, рассказывает корреспондент «Ъ» во Франции Алексей Тарханов.
Во Франции показали трехсерийный документальный фильм «Семья» (La Famille, enquete sur une communaute secrete), расследование, которое провели журналисты телевизионного канала BFM. В нем рассказывается о закрытой для окружающих христианской коммуне, которая вот уже три века живет в одном и том же городе и по одним и тем же законам. Это сообщество называет себя «Семья» и, в сущности, является не организацией и не сектой, а именно семьей, точнее конгломератом нескольких семей, издавна пребывающих в кровном родстве друг с другом. Все они обитают на востоке Парижа, занимая иногда целиком многоквартирные дома, и учителя давно привыкли, что в классе постоянно учатся дети из разных семей, но с одной и той же фамилией.
Точнее с одной из восьми. Все члены «Семьи», как бы их ни звали по имени, имеют фамилию Сандоз или Фер, Пюлен или Санглье, Аве или Мэтр, Дэшлетт или Тибу. Главное условие — жизнь по своим законам и полное отсутствие чужаков.
Когда дети подрастают, они берут себе в мужья или в жены дальних родственников. Никто из посторонних в семейный круг не допускается, нашедшим себе партнеров на стороне ослушникам грозит изгнание.
С одной стороны, вроде бы формальное, а с другой — очень тяжелое наказание, потому что «Семья» действует еще и как общество взаимопомощи, финансовая организация, страховая компания, частное охранное предприятие и живет по принципу «один за всех и все за одного».
Когда-то в основе «Семьи» лежали религиозные коммуны и секты, близкие к янсенизму, влиятельному религиозному движению внутри католической церкви. После того как янсенистов стали считать еретиками, люди, верившие в их пророков и приходившие впадать в транс на могиле проповедника Франциска Парижского, стали объединяться вокруг собственных религиозных авторитетов, по возможности закрываясь от окружающего их государства. То есть существуя в миру по почти монастырским правилам, отстраненные от общества, к которому они относились с большим подозрением, только укрепившимся во время кровавой Революции.
К концу XIX века скрепляющая коммуну религиозная составляющая почти исчезла, но привычка жить в замкнутом кругу только укрепилась.
Сюзан Прива, автор вышедшей весной книги «Семья, тайные маршруты», рассказывает, что «Семья» оформилась в 1819 году, когда два приверженца янсенизма, почтенные христиане и главы семейных кланов Франсуа Аве и Жан-Пьер Тибу решили поженить своих детей, точно Адама с Евой, для создания нового человечества. Как говорит легенда, в знак согласия они положили по монетке на стол и вдруг обнаружили, что рядом неизвестно откуда появилась третья монета, как божественное знамение.
Но если о существовании «Семьи» журналисты заговорили только сейчас, то властям это было известно давно. За сообществом постоянно следила специальная межведомственная Комиссия по борьбе против сектантских злоупотреблений, однако ей не удалось найти следов принуждения или угнетения, позволяющих государству вмешаться. Члены «Семьи» живут не под гнетом авторитета или гуру, в ней нет человеконенавистнических или расистских практик, они просто совместно, по доброму согласию, но вместе с тем очень жестко, неукоснительно поддерживают порядок, к которому давно привыкли и который кажется им естественным. Они верят в христианского Бога, хотя и не ходят в церковь, они не чувствительны к искушениям современного общества.
Члены коммуны предпочитают одежду, которая хотя и не выглядит вызывающе старомодной, но и не следует никаким крайностям сменяющихся мод. Воспитание детей проходит по религиозным правилам, хотя они и посещают публичные, светские школы. Девушки выходят замуж девственницами, браки заключаются в достаточно раннем возрасте и по согласию родителей, не приветствуется развод, не существует ни контрацепции, ни тем более абортов, поэтому у семей много детей, часто более десяти, и коммуна не уменьшается, а растет.
В чем-то «Семью» можно сравнить с американскими амишами, также презирающими мир и цивилизацию, но она живет все-таки по более современным, городским и даже столичным правилам.
У амишей дети, как правило, ограничиваются средней школой и ведут сельский образ жизни. Выходцы из «Семьи» часто получают специальное и даже высшее образование, овладевают весьма уважаемыми профессиями, но остаются при этом в своей частной жизни строгими поклонниками семейного очага.
Как говорят, они привязаны к «реальным» созидательным ремеслам: в почете строители, архитекторы, плотники, краснодеревщики, инженеры. Их дети идут по их стопам, отличаясь от своих сверстников в школе разве что тем, что не участвуют ни в каких внеклассных мероприятиях, не ходят в гости к «чужим» детям и не принимают их у себя дома. Игры, спорт, дружба, флирт, первые свидания — все это только в компании кузин и кузенов, дома или в специальных спортивных и развлекательных центрах, которыми владеет «Семья».
Необыкновенная история в духе ненаучной фантастики Дэна Брауна не только поразительна для французов, не знавших о существовании тайного общества, но и становится еще и аргументом в нынешней полемике об «интеграции» во французское общество.
Термин сейчас чаще употребляется по отношению к иммигрантам и их потомкам, придерживающимся преимущественно мусульманской веры. Но, как оказывается, эти вопросы применимы и к коренным французам, парижанам во многих поколениях, ревностным христианам и поборникам консервативных ценностей.
Борьба против коммунитаризма обходит стороной существование сплоченного сообщества, которое находится с республиканскими институтами власти в ситуации нейтралитета.
С одной стороны, успехи интеграции и ассимиляции членов «Семьи» очевидны, многие из них богаты и успешны в выбранных ими профессиях, они имеют любимую работу, карьеру, жилье и средства к существованию и вообще выглядят как достойные члены общества, на самом деле к нему не принадлежа. Вот еще один аргумент в пользу того, что, даже если представить себе гипотетическую «Францию без иммигрантов», самим коренным французам не всегда удастся найти общий язык и общие «семейные ценности».
