Стало быть, главное — только в том, чтобы владеть собой.

Кто в чем учен, тот в том пусть и старается!

Не с тобой одним такое бывает.

Таким образом, как сострадание есть горе о чужом несчастье, так зависть есть горе о чужом счастье.

Сократ, говорят, разгуливал однажды весь день до вечера, и когда его спросили, зачем это, он ответил: «Чтобы ужин был вкуснее, заготавливаю впрок к нему голод».

Таково, стало быть, дело утешителя: искоренить горе целиком, или успокоить, или ослабить по мере сил, или подавить и пресечь, или перенести на другой предмет.

Источник и причина горя — не в предметах, а в суждениях.

Я продолжаю считать, что причина скорби – не природа вещей, а людское о них мнение: если причина – в вещах, то почему предвиденные неприятности становятся легче?

Чтобы избавиться от несчастий, нужно исцелиться душой, а этого нельзя достичь без философии.

Ведь душе приходится судить о своей болезни лишь тогда, когда то, что судит, само уже больное.

Бывает и так, что и несмысленная толпа имеет свое мнение о чести, а истинную честь и нравственность увидеть и понять не может; и люди, сбитые с толку голосом толпы и мнением большинства, впадают в заблуждение и полагают почетным то, что превозносит толпа.

По правде сказать, напряжение души необходимо при исполнении всякого долга – оно как бы единственный страж этого долга.

Но особенно спокойно встречаешь смерть тогда, когда закат человеческой жизни украшен достойными похвалами. Кто совершенным образом явил совершенную добродетель, о том никогда нельзя сказать, что он мало жил.

Никто никогда не пойдет на смерть за родину без немалой надежды на бессмертие.

Несомненно, что каждый должен брать пример с лучших образцов своей породы, а какой образец лучше, чем те, кто отроду посвятил себя помощи людям, заботе о людях, спасению людей?

В сознании людском неким образом живет какое-то предчувствие будущих веков, и чем больше дар, чем выше дух, тем тверже оно держится, тем нагляднее предстает глазам. Не будь это так, кто бы в здравом уме стал подвергать себя вечным трудам и опасностям?

А наши философы? Сочиняя книги о презрении к славе, ни один не забывает надписать на них свое имя.

Лишь могучему гению под силу отъять ум от чувств и оторвать собственную мысль от общей привычки.

Мертвым быть ничуть не страшно, умирать – куда страшней.

Страх – это осторожность без разума.

Что негоднее и позорнее, чем изнежившийся мужчина?

Один из спартанцев в разговоре с врагом на похвальбу перса: «Наши дроты и стрелы закроют солнце!» – ответил: «Что ж, будем сражаться в тени!»

Для будущих времен он садит саженцы.

Вся жизнь философа, по выражению того же Платона, есть подготовка к смерти.

Не стыжусь признаться в своем незнании.

Да, увидеть душу душою же – великое дело; в этом и состоит смысл Аполлонова завета: «Познай самого себя». 

Здоровье души, говорят они, в покое и постоянстве.

Наука об исцелении души есть философия, но помощь ее приходит не извне, как помощь против телесных болезней, – нет, мы сами должны пустить в дело все силы и средства, чтобы исцелить себя самим.

В каждом человеке живут два человека: один – чтобы повелевать, другой – чтобы покорствовать. Говорится это не зря: душа ведь разделена на две части, из которых одна причастна разуму, а другая – нет. И когда говорится, что мы должны властвовать собою, это и значит, что разум должен сдерживать неразумие.

Нет блага, кроме достойного, нет зла, кроме позорного.

Возделывание души – это и есть философия.