Япония представляет пример радикальной периферии, сумевшей переформатироваться в нацию-государство. Соответственно, принцип ее исторического бытия — самотождественность вещей, что сближает ее с мировоззрением Запада и, надо полагать, поспособствовало успеху первичной, мобилизационной и технократической по природе, модернизации.

Если по-китайски понимание соотносится с просветлением, постижением мира в его целостности, то для японцев понимать (вакару) означает разделять, проводить непреодолимую грань между вещами. Это побуждает к дистанцированию от всего данного и, соответственно, культу эстетической ценности вещей, всего редкостного, а еще лучше недостижимого.

«Основной инстинкт» японцев — эстетизация всего обыденного и естественного в жизни. Если для китайца искусство — продолжение жизни, то для японца жизнь — продолжение искусства.

Четкое разделение укладов жизни — сильнейший импульс для воспитания и умственной дисциплины. Преданность японцев всему демонстративно японскому питается их открытостью всему иностранному.

Аналогичным образом японский культ бесстрастия не отменяет и даже предполагает обостренную чувственность. Как одно соотносится с другим? Да никак! Или разве что через культ правильно исполненной смерти: сама неосуществимая мечта в мире!

Вечные ученики

Анализ — первая ступень познания. Главный секрет японцев в том, что они — вечные ученики. Они прилежно учились у Китая культуре. Учились у португальцев военному делу, религии и даже кухне. Учились у Третьего рейха самоубийственному национализму. После войны учились у Америки техническому прогрессу и менеджменту.

Теперь японцы, или, точнее, неискоренимый ученик в каждом японце, хотят быть впереди планеты всей по части технических новаций, руководствуясь больше практическими соображениями: общество потребления хочет новенького и броского. Но мало сказать, что японцы в душе ученики. Они — ученики bona fide. Плох тот ученик, который не хочет превзойти учителя. Но японцы преданы, так сказать, самому состоянию ученичества. И, даже превосходя своих учителей, все равно остаются учениками, ищущими еще большего совершенства и втайне жаждущими признания. Но на беду японцев им пришлось учиться у Китая тому, что делает человека учителем: свободному отношению к миру, открытости переменам, умению побеждать не вопреки противнику, а благодаря ему и… вместе с ним. Мудрость — это способность «оставить все», а не стремление к исполнительскому совершенству.

Вот главная коллизия японского менталитета: с одной стороны, чтобы быть великим учеником, нужно развить в себе обостренную восприимчивость, духовную чуткость, и таковые качества действительно входят в круг фундаментальных жизненных ценностей японцев; с другой стороны, стремление перенять чужое знание и мастерство воспитывает железную волю и непоколебимую уверенность в себе.

В психике ученика есть свои разрывы и странные сцепления: в ней робкий подражатель уживается с безжалостным диктатором и где-то даже неотделим от него. Ученик много знает, но мало умеет, любит смотреть, но нерешителен в действии — или, напротив, отдается внезапному порыву. В нем нет внутреннего равновесия. И японская душа раскачивается между страстями по Мураками Харуки и нарочито бесстрастным взглядом Мураками Рю...

https://republic.ru/posts/102076