Краткий пересказ книги Стивена Рансимена «Падение Константинополя в 1453 году»
Сэр Джеймс Рансимен прожил 97 лет – почти весь ХХ век. Он учился вместе с Джорджем Оруэллом у Олдоса Хаксли, некоторое время преподавал в Кембридже, потом унаследовал судовую компанию, стал много путешествовать, во время Второй мировой войны жил и преподавал историю в Стамбуле. Там же написал «Историю Крестовых походов», ставший классическим труд в трех томах. К пяти годам Рансимен читал по-латыни и по-гречески, в университете выучил русский, а к концу жизни мог самостоятельно читать источники арабские, турецкие, армянские, персидские, грузинские и болгарские. В книге «Падение Константинополя в 1453 году» он ссылается на рукописи, которые были опубликованы с комментариями в Румынии, и жалуется, что из-за того, что очень небольшое количество европейских исследователей читает по-румынски, они довольно мало известны в ученых кругах. В жалобе этой слышится определенное кокетство, не восхититься которым невозможно.
«Падение Константинополя» вышло в 1965 году и с тех пор неоднократно переиздавалось, переведено (еще в 1983 году) на русский. Откуда пришли турки, как они заняли практически все ромейские территории в Малой Азии? Почему к середине XV века великая Восточная империя была практически в руинах и обречена? И в какой момент она стала обречена? В XIII веке после разграбления Константинополя варварами-крестоносцами? В XIV веке после мятежа Каталонской компании, когда большое наемное войско арагонцев на службе у Византии взбунтовалось и несколько лет успешно воевало с империей? Почему европейцы не пришли на помощь? Что случилось с Флорентийской унией и почему «лучше тюрбан султана, чем шапка кардинала»? Едва ли вы когда-нибудь задумывались над этими вопросами, но после прочтения Рансимена невозможно не заинтересоваться византийской историей.
Последние столетия Византии
Рансимен описывает состояние, в котором империя находилась к XV веку. От огромной когда-то Византии осталось несколько прибрежных городов на Босфоре, небольшие владения на островах Эгейского моря, Южная Греция и Константинополь, в котором, по разным сведениям, жило от 30 до 60 тысяч человек (притом что в конце XII века это был единственный в Европе миллионник). Он превратился в десяток маленьких поселений, окруженных одной стеной, внутри которой были возделываемые поля и пастбища. «Строения Старого императорского дворца в юго-восточном конце города стояли заброшенными. Последний латинский (то есть невизантийский, потомок захвативших Константинополь в 1204 году крестоносцев. – прим. авт.) император, дошедший до крайней бедности, продал бóльшую часть находившихся в городе священных реликвий Людовику Святому. Затем, прежде чем отдать в залог венецианцам своего сына и наследника, он приказал снять с кровли дворца все свинцовые покрытия и расплачиваться ими вместо денег».
Флот сгнил, армия была крошечной. Перед последний осадой Константинополя император приказал пересчитать всех мужчин, способных носить оружие, – их оказалось чуть больше шести тысяч человек. В армии султана Мехмета, осаждавшей город, было 80 тысяч человек (и, судя по всему, это не преувеличение, типичное для Средневековья).
Константинополь во времена Византии
После эпохального поражения византийцев от турок при Манцикерте в 1071 году турецкие орды с семьями и стадами хлынули на Анатолийское плоскогорье, постепенно заселив его целиком и подчинив жившее там христианское (в основном греческое) население. Турки были мусульманами из Средней Азии; разделенные на несколько эмиратов и султанатов, они воевали друг с другом и с империей, причем при каждой следующей гражданской войне ромеи с удовольствием нанимали турецкие отряды, тем самым усиливая их. В начале XIV века, во время мятежа каталонцев, и византийцы, и восставшие арагонские наемники пользовались услугами турок и перевозили их на европейский берег через Босфор. К середине того же XIV столетия самым сильным султанатом был османский, и владения его были уже на обоих берегах проливов. Константинополь был практически окружен.
Разумеется, императоры искали помощи на западе, но, во-первых, европейским владыкам было не до Восточной империи и ее турецких врагов – Венгрия сама с трудом отбивалась от турок, германский император был лишен реальной власти, итальянские республики враждовали между собой и торговали и с Константинополем, и с османами, Франция восстанавливалась после Столетней войны, Испания сама воевала с мусульманами на собственном полуострове – так что реально готов был помочь только папа, но с одним условием: Византия должна была преодолеть раскол. Ценой вопроса было подчинение церкви папе.
На Флорентийском соборе, собранном по этому вопросу, византийская делегация, несмотря на присутствие императора Иоанна VIII, была разобщена и нерешительна, потому что авторитетные церковные иерархи на собор просто не поехали. Унию в результате все же приняли, но имплементировать ее в Константинополе никто особенно не собирался. Во-первых, православие было краеугольным камнем греческого патриотизма. Патриарх, принявший унию всерьез, столкнулся бы с сопротивлением низшего духовенства и народа – и масштаб этого сопротивления колебался бы от глухого неподчинения до открытых восстаний. Во-вторых, большая часть православного населения Восточной империи уже жила под властью турок. Многие константинопольские епископы и вельможи, такие как адмирал и великий дука Лука Нотарас, всерьез говорили «лучше тюрбан султана, чем шапка кардинала», имея в виду, что сохранить православие и единство греческого народа легче под властью султана, чем с помощью крестового похода с Запада.
Падение Константинополя
В конце концов Рансимен переходит к кульминации: к строительству турецкой крепости практически у выхода из Золотого рога, семинедельной осаде и черному вторнику 28 мая 1453 года. К этому моменту научная книжка превращается в документальный роман: «Толпы людей стекались к собору Св. Софии. За последние пять месяцев ни один строгий ревнитель православия не переступил ее порога, не желая слушать святую литургию, оскверненную латинянами и отступниками. Однако в этот вечер все прежние обиды исчезли. Почти все, кто был в городе, за исключением солдат, оставшихся на стенах, собрались на это богослужение-моление о заступничестве. Священники, считавшие смертельным грехом унию с Римом, возносили у алтаря молитвы вместе со своими собратьями – унионистами. Кардинал стоял рядом с епископами, никогда ранее его не признававшими; весь народ пришел сюда для исповеди и святого причастия, не разбирая, кто служит – православный или католический священник. Вместе с греками здесь были итальянцы и каталонцы. Мозаики, изображавшие Христа и святых, византийских императоров и императриц, мерцали при свете тысячи лампад и свечей; под ними в последний раз торжественно двигались под величественные аккорды литургии фигуры священников в праздничных одеяниях. Это был момент, когда в Константинополе произошло действительно объединение восточной и западной христианских церквей».
Осада продолжалась семь недель. Внутренние раздоры были прекращены. Венецианцы решили защищать город вместе с ромеями. Генуэзцы заперлись в своем укрепленном квартале Пера (район нынешней улицы Истикляль), но некоторое количество добровольцев, включая знаменитого генуэзского кондотьера Джустиниани, сражалось на стенах Константинополя. Сторонники и противники унии храбро бились плечом к плечу. Турки при помощи грандиозной пушки, отлитой венгерским инженером Урбаном, несколько раз пробивали стену, но по ночам мужчины и женщины Константинополя заваливали бреши мешками с землей, бревнами и строительным мусором. Раз за разом турки атаковали западную стену – и каждый раз приступ был отбит. Османские войска (в которых были сербские и даже греческие отряды, принужденные к участию в этой войне) уже порядочно устали, некоторые офицеры требовали снять осаду, но молодому султану нужна была только победа.
Все решила роковая случайность. Ромеи иногда посылали небольшие отряды на вылазку через потайную дверцу, и, возвращаясь, солдаты забыли ее закрыть. Через нее на стену проникли янычары; произошло это как раз в тот момент, когда шальной пулей ранило генуэзского кондотьера Джованни Джустиниани Лонго, командовавшего этим участком стены. Смертельно раненный офицер попросил вынести его с поля боя, а его итальянские солдаты в отсутствие командира дрогнули и побежали. Турки сумели прорвать оборону и ворваться в город, опрокинув греческих солдат во главе с самим императором. «Ворота оказались забиты христианскими солдатами, пытавшимися спастись, в то время как наседавших на них янычар становилось все больше и больше. Феофил крикнул, что скорее умрет, чем отступит, и исчез в массах нахлынувших орд. Сам Константин, поняв теперь, что империя погибла, не имел никакого желания ее пережить. Он сбросил с себя знаки императорской власти и вместе с доном Франсиско и Иоанном Далматосом, все еще находившимися рядом с ним, кинулся вслед за Феофилом. Больше его никто не видел».
Падение Константинополя. Картина неизвестного венецианского художника конца XV – начала XVI века
Расплата
Турки ворвались в город и сразу начали его грабить. По мусульманскому закону город, сопротивляющийся завоеванию, не может рассчитывать на милость. Каталонцы, доблестно сражавшиеся у императорского дворца, были перебиты все. Генуэзцы и венецианцы прорывались через весь город к Рогу, и некоторые из них сумели эвакуироваться на кораблях. Последним очагом сопротивления стали башни, в которых оборонялись критские лучники. «К полудню, видя, что они остались совершенно одни, моряки скрепя сердце сдались офицерам султана при условии сохранения их жизни и имущества. Два их судна стояли вытащенными на берег у башен. Без всяких препятствий со стороны турок, чье восхищение они завоевали, моряки спустили их на воду и отплыли на родину».
Святую Софию превратили в мечеть. Город был взят во вторник (и этот день недели до сих пор считается у греков несчастливым), а уже в пятницу там шло богослужение. «Священники продолжали читать у алтаря молитвы до тех пор, пока также не были схвачены. Однако в последний момент – по крайней мере, многие благочестивые люди в это верили – некоторые из них, захватив с собой священные сосуды, направились к южной стене, которая открылась и сомкнулась за ними; они останутся там за стеной до тех пор, пока это священное здание вновь не превратится в церковь».
Красивых родовитых девушек и юношей отправили в гарем к султану. Тут Рансимен приводит совершенно кошмарную и неправдоподобную историю, которую, впрочем, рассказывали все современники, включая и тех, кто героев ее очень сильно не любил. «Милостивое отношение, которое Мехмед проявил к оставшимся в живых министрам императора, оказалось недолговечным. Он говорил о том, что сделает [мегадуку] Луку Нотараса правителем побежденного города. Однако если такое намерение действительно было у султана, то очень скоро он передумал. Великодушие султана всегда портила его подозрительность. Советники Мехмеда убеждали его не доверять мегадуке, и султану вскоре подвернулся случай проверить его лояльность. Через пять дней после падения города Мехмед устроил пир. Когда он уже достаточно опьянел, кто-то шепнул ему, что у Нотараса есть сын четырнадцати лет необыкновенной красоты. Султан тут же послал своего евнуха в дом мегадуки с требованием отдать мальчика в его гарем. Нотарас, оба старших сына которого пали в бою, отказался подвергнуть мальчика такой позорной участи. Тогда посланная за ним полиция привела к султану самого Нотараса вместе с сыном и юным зятем, сыном великого доместика Андроника Кантакузина. Когда Нотарас вновь ответил султану отказом, тот приказал немедленно обезглавить его и обоих юношей. Единственной просьбой Нотараса перед смертью было, чтобы юношей казнили раньше его, дабы вид его смерти не вызвал у них колебаний; после их казни он спокойно обнажил шею и подставил ее палачу».
Стамбульские законоучители уже через полвека после осады недоумевали, откуда в их городе взялись христианские церкви. По закону свою религию христиане могли сохранить, только если добровольно сдавали город. Если они сопротивлялись, их церкви превращали в мечети, а их самих ждало принудительное обращение в мусульманство или рабство. Рансимен приходит к выводу, что отдельные кварталы-поселения Константинополя все же успели сдаться, когда пали городские стены. Кроме того, Мехмед II считал себя наследником византийских императоров и хотел стать государем двух народов – и турецкого, и греческого. Поэтому, несмотря на сопротивление греков, он обошелся с городом сравнительно милостиво – если, конечно, не считать его обычных вспышек жестокости и так поражавшего современников бисексуального сладострастия.
Рансимен заканчивает книгу описанием того, как турки постепенно подчинили осколки греческого мира – трапезундскую империю и Морейскую деспотию, как истончилась и пропала последняя императорская династия Палеологов и как все надежды православных греков обратились на север – к последнему, Третьему Риму, которым стала Москва, категорически отвергшая унию.
Константинополь был обречен. Даже если бы потайную дверь-Керкопорту вовремя закрыли, даже если бы венецианский флот, все-таки посланный на помощь городу, пришел бы на две недели раньше, даже если бы Богородица, по общему мнению, не оставила Константинополь в его последние дни, он смог бы продержаться еще максимум одно поколение.
С другой стороны, Константинополь был обречен уже много раз за столетия до того. В 1071 году турки разбили императорское войско под Манцикертом и завоевали почти все Анатолийское плато. В 1204 году великий город был захвачен крестоносцами, и империя отступила в маленькую Никею (современный Изник, примерно в 100 км к востоку от Стамбула), а потом собралась с силами и захватила город обратно. В XIV и XV веках турки были уже на грани победы – но всякий раз Византию спасало либо чудо, вроде крайне своевременного нашествия Тамерлана, либо искусная, веками отточенная дипломатия. Империя просуществовала на грани гибели почти четыреста лет. Кто знает, может быть, если бы греки не забыли закрыть дверцу, православное греческое царство на Босфоре просуществовало бы еще столько же.
Семен Кваша
