Колумнист m24.ru рассказывает о клакерстве – профессии или просто
Профессиональное клакерство – то есть умение передать окружающим нужные эмоции при помощи эффекта "социального доказательства", существовало с незапамятных времен. Чуть ли не в древнеегипетских папирусах отдельной строкой указывались бюджеты на оплату услуг выступавших на похоронах наемных плакальщиц. Но свой истинный размах эта профессия приобрела в тот момент, когда из ритуальных гимнов и плясок родился театр. Колумнист m24.ru Алексей Байков рассказывает историю появления данного типа людей в России.
Невидимая клакерская "мафия" существует до сих пор и не исчезнет никогда. В этом легко убедиться, сходив подряд на несколько значимых спектаклей в Большой – первыми начинать хлопать и кричать "Браво!" будут всегда одни и те же люди. И даже сидеть они будут на одних и тех же местах. У них на все абонемент. Опытный режиссер и ведущие актеры знают, что свою клаку надо регулярно подкармливать и в нужный момент "подмазывать" – а иначе всего несколько человек из публики за считанные секунды смогут обратить выстраданную премьеру в оглушительный провал. Могут зашикать артиста в самый ответственный момент так, что бедняга весь сдуется, растеряет весь настрой, забудет слова и в отчаянии побежит со сцены. За пять минут до спектакля не понравившейся приме могут прислать записку с ложным сообщением о том, что близкий родственник попал автокатастрофу или лежит с инфарктом. В общем, с клакой лучше не ссориться.
Никто, даже самый заядлый театровед, не скажет вам, где заканчивается клака любительская, "по зову сердца и велению души", и начинаются скромные профессионалы, получающие за свои услуги, согласно прейскуранту. Но социальное явление, которое на Западе по неведению обозвали "битломанией", на самом деле существовало еще до всякого рок-н-ролла, просто не носило таких всепоглощающих масштабов. В Москве 1930-х таких людей называли "сырами".
В то время на главных классических подмостках Москвы служили два известных всей стране тенора – Сергей Лемешев и Иван Козловский. Вскоре у каждого из них появилась своя сплоченная группа поклонников, преимущественно женского пола и началась форменная истерия, густо замешанная на экзальтации. Считалось что за обаятельным Лемешевым "ходят" красивые, а за Козловским – умные. На деле "лемешистки" и "козловитянки" были, что называется, два сапога пара. Овации, переходящие в экстатические припадки напоказ, напоказ, циклопических размеров охапки цветов, прыжки из лож, драки между двумя группами в формате "стенка на стенку" – все это в какой-то момент стало неотъемлемой частью рабочих будней Большого театра.
Главное отличие "сыров" от классической театральной клаки заключалось в том, что последняя, хоть и претендовала на тесный контакт со своими кумирами, но не особенно лезла в их жизнь за пределами сцены. "Сыры" же не оставляли "своих" артистов никогда, активно вмешиваясь даже в их личную жизнь. К примеру, на будущую жену Лемешева, певицу Ирину Масленникову они как-то сбросили с балкона два мешка с мелочью. А после того как их дочь Мария подросла и начала самостоятельно ходить в школу, "лемешистки" стали преследовать ее и забрасывать камнями.
Но главным объектом оставался, конечно же, сам артист. В дни репетиций вокруг Большого театра собиралась толпа. Целое море вдохновенно сосредоточенных женских лиц с безумными, горящими глазами. То и дело проносится благоговейный шепоток: "ОН здесь!" – "А через какую дверь ОН выйдет?" – "Пока не известно". А служебных входов-выходов в Большом ох как много! Вдруг к дверям 9-го подъезда подкатывает автомобиль. Толпа бросается к водителю: "Лемешева встречаете?" Молчит, душегуб! Смятение усиливается – одной женщине только что было видение: ОН выйдет через 1-й подъезд… До конца репетиции осталось семь минут… Шесть… Пять… Главное – не прозевать, не упустить! Высший смысл жизни настоящей "лемешистки" – встретить ЕГО и проводить до автомобиля. А потому уж – мчаться на улицу Горького, к ЕГО дому, здесь близко, особенно если срезать углы, и, если повезет, можно успеть увидеть Его выходящим из автомобиля и проводить до подъезда.
Так откуда возникло название фанатской субкультуры? Да очень просто – тот самый магазин "Сыр" был ближайшим к дому, в котором жил Лемешев и поджидавшие своего кумира поклонницы регулярно забегали туда погреться. Согласно легенде, один раз в магазин зашел и сам артист и взял себе кусочек какого-то сыра, после чего поклонницы мгновенно скупили все имевшиеся в наличии запасы этого сорта и тут же торжественно его съели, совершив, таким образом, акт символического причастия. Магазин и его окрестности вскоре стали основной точкой, где собирались "лемешистки". Порой туда же забегали и "козловитянки" – обменяться новостями из жизни кумиров, встретить знакомых или затеять перепалку. После войны эти сборища возобновились и продолжались как минимум до конца 1950-х, а самые стойкие поклонники продолжали стоять на своей вахте до самой смерти Лемешева в 1977 году.
Сыр – это были еще цветочки. Швейцару из лемешевского подъезда платили бешеные деньги только за то, чтобы несколько секунд постоять в калошах своего кумира. Стоило это удовольствие 200 рублей, а между тем средняя зарплата на 1938 год составляла всего 289 рублей. Когда шла опера "Евгений Онегин", где Лемешев пел Ленского, после сцены дуэли "лемешистки" дружно вставали и выходили из зала, демонстрируя всем, что слушать тут больше нечего. "Козловитянки", наоборот, всегда досиживали спектакли до конца. Но самым страшным для артистов было – хоть на секунду оставить свою одежду без присмотра. Ее мгновенно разрезали на мелкие кусочки и разбирали на талисманы, которые носили у сердца, словно прядь волос любимой. Страшна была народная любовь в ее экстремальных проявлениях.
После ухода Лемешева и Козловского с подмостков, "сыры" никуда не делись, а просто сменили кумиров и рассосались по всему городу. Своя сплоченная группа поклонников появилась у каждого театра или у более-менее известного артиста. К примеру "сырами" театра "Современник" руководила гигантских размеров женщина по прозвищу Базиль. Если на спектакль приходили важные гости, то Галина Волчек всегда приглашала ее вместе с "группой поддержки" и усаживала на ключевые места – тогда аплодисменты нужного качества были гарантированы. Но это уже возврат к истокам, то есть к профессиональной или любительской клаке.
А сам "сыризм" выжил, но утратил свое имя, превратившись в самое обыкновенное фанатство. Ветра нового времени принесли с собой новых кумиров: рок- и попзвезд, актеров кино, бардов и спортсменов и за многими из них всюду таскался такой же хвост экзальтированных полклонников, как когда-то за Лемешевым. Вечное алкогольное заседание на лестнице у двери Бориса Гребенщикова, сборище лесбиянок под окнами Пугачевой, школьницы сбегавшие из дому, чтобы сутками напролет дежурить под окнами интерната № 24, где жил и репетировал "Ласковый Май", "Армия Алисы" на Чистых Прудах рядом с квартирой Кинчева – все это было продолжением истории лемешевских "сыров" и "сырих".
"Сыры" конечно не могли не оставить свой след в культуре – уж больно близко к ней они терлись, так что упоминание о них есть практически в любом романе из жизни московской творческой интеллигенции. Но главным памятником им конечно остается стихотворение Вознесенского "Исповедь "сырихи":
…Все продажно – в душе и в ширинке. Бескорыстно лишь в нашем бреду абсолютное сердце "сырихи", что колотится в темном ряду.
Кто в кармашек почтового ящика сунул ландыш лесной? Кем Мадонна была кормящая – не сырихой ли со слезой?
Мы звезду заряжаем из кресел у соперников на виду. Ну, а скурвится если – отхлестаем букетом звезду… И когда замолкает Рихтер. Зал затих. И выходит фальцет. Мы тогда начинаем, "сырихи", для ладоней коронный концерт.
Чтоб в ладошке, как запятая, тайный свет полминуты не гас... Вы такого не испытали? Жаль мне вас.
