Обладатель литературных премий «Дебют» и «Триумф», полуфиналистка премий «Русский Букер», «Большая книга» и «Национальный бестселлер» — писатель и критик Алиса Ганиева написала для «Москвички» рассказ о школе, каникулах, первых чувствах и — первых же разочарованиях.
Стояли дождливые августовские дни.
Каникулы, казалось, только начались, но уже подступали осень и возвращение в школу. Уже носился в воздухе легкий запах перегноя. Cмородина, мокрая от холодной росы, давала особую кислинку. Березовые листья коегде подернулись желтой каймой.
Техника окрашивания — балаяж.
Подслушала в салоне красоты. Я уже предвкушала, как одноклассники удивятся моей новой прическе.
Вместо косицы — каре, как у американской певицы Селены Гомес. А еще я наконец-то проколола уши. Подумать только, после десятого класса.
Стыдно, а все же не хотелось расстраивать бабушку. У нее насчет ушей особые суеверия. Якобы от дырок в мочках падает зрение. Вздор, чепуха. Я все так же отлично видела. Даже могла подсчитать, сколько черных крапинок у Виталия на воротнике.
Виталий был моим репетитором.
Родители, даже на расстоянии, продолжали печься о моих выпускных экзаменах.
— Тебя ждет трудный год. Так что на даче будешь готовиться к тестам.
И вот появился Виталий. Рыжеватый, с тонкими, как будто дрожащими пальцами. Вегетарианец. Большой говорун. Бабушка им сразу очаровалась, а вот моя нелюбимая тетя, незамужняя, уже потерявшая свежесть и юность, сразу невзлюбила.
— Терпеть не могу вегетарианцев, — пробурчала она как-то после его ухода. — С ними всегда что-то не так.
Вот жена моего однокурсника сначала перестала есть мясо. Потом рыбу.
А закончилось тем, что ушла в монастырь к кришнаитам.
— Виталий ест яйца, — зачем-то вступилась я, но тетя только хмыкнула.
И правда, в этой его зацикленности на том, как и что готовить, было что-то болезненное. Но мне льстило, что он говорил со мной как со взрослой.
Как-то раз, когда мы проходили античность и он поймал меня на ошибке, речь шла как раз о еде.
— Ab ovo usque ad mala, — неторопливо мурчал Виталий, — это значит «от начала и до конца». А буквально с латыни — «от яиц до яблок». Трапезу римляне обычно начинали с вареных яиц.
— Я не могу съесть больше одного, — подхватила я.
— А фаршированные вы пробовали? Варите яйца вкрутую, вынимаете желток, смешиваете со шпинатом, грибами или паштетом из печени… Дверь скрипнула и к нам заглянула тетя: — Вам платят деньги не за кулинарные уроки.
Виталий как будто занервничал и сразу замкнулся. Оставшийся час мы разбирали императоров вплоть до падения Византии.
Нравился ли мне Виталий как мужчина? Пожалуй, нет. Он был слишком бледен и стар. Впрочем, о возрасте я догадывалась только по его рассказам. Лицо его давало мало подсказок. Бежевое родимое пятно на шее, морщина на переносице, тонкий нос.
Когда мы обсуждали петровский декрет и наказания для жен, тянувших мужей из кабаков, он вдруг с какой-то особенной горечью признался: — Моя жена была алкоголичка. Вам я могу сказать, вы очень понимающая. В вас большие задатки...
Я почувствовала, как краснею, но тут же постаралась принять серьезный и сострадательный вид. На мне был оранжевый сарафан, который мне шел, и я воображала, что выгляжу, как девушка на выданье. Что Виталий — это мой кавалер, многое повидавший, намучившийся от дурной, порочной женщины и пришедший ко мне, как к якорю, как к спасению.
Чем чаще я об этом думала, тем больше находила подтверждений. Тетя, особенно в отсутствие бабушки, обливала Виталия особенным ядом.
Она, конечно, чувствовала, что он в меня немножко влюблен, и это ее пугало.
— И долго вы собираетесь жить репетиторством? — не церемонясь, выдала она за чаепитием на террасе.
— Вы же знаете, я здесь только потому, что живу по соседству. И у меня отпуск. И приличный заработок.
— Не скажешь по вашей рубашке, — по-хамски отрезала тетя. — И что значит — «только потому, что сосед».
Вы настолько нас презираете? — Разве я что-то сказал про презрение? — рассмеялся Виталий. — Мне придется просить защиты у вашей племянницы.
— У ребенка? — воскликнула тетя, вскакивая и притворно ахая.
Мне стало обидно, колко. Синий чулок, заноза, видит, как я расцветаю, и завидует.
Однажды, когда мы шли в магазинчик за продуктами, она спросила меня: — Зачем каблуки напялила? Мы в деревне. Где твое чувство вкуса? — Хотела и надела, — промямлила я.
— Или надеешься, что твой репетитор увидит? Он странный, ненадежный человек. Давать уроки истории в его возрасте… И мог бы давно убрать тот торчащий волос на переносице, меня он ужасно раздражает.
Как-то раз ко мне приезжали подруги, и мы ходили на водохранилище. Дожди прошли, вернулось жаркое, несдающееся солнце, и снова казалось, что школа еще далеко, что каникулы будут вечно. Мы ныряли с деревянного помоста в холодный омут.
И я казалась себе такой женственной в раздельном купальнике, с сережками-пульками, сверкавшими фиолетовым цветом. Парни с проезжающих лодок махали нам руками, и подруги хохотали, как ненормальные.
Когда я провожала их до станции, на дачной дорожке столкнулись с ВиВиталий — это мой кавалер, многое повидавший, намучившийся от дурной, порочной женщины и пришедший ко мне, как к якорю, как к спасению талием. Он почему-то страшно обрадовался и вдруг выдал: — О, какая вы красивая! Купание вам очень идет! Подскочил ко мне, схватил за талию, вознес кверху, опустил и скрылся. Все это произошло так неожиданно, что сбило мне дыхание. Подруги, разумеется, были впечатлены.
— Да ты что? Твой репетитор! Ни фига себе! Я возвращалась гордая. С предчувствием чего-то важного. В доме как будто догадывались о том, что произошло. Бабушка отвечала невпопад, а тетя за ужином вела себя странно и после уборки на кухне быстро ушла.
На следующий день Виталий пришел на урок серьезный и даже печальный.
Ни следа вчерашнего легкомыслия.
Мы дошли до блока по русской революции. Посреди занятий он вдруг посмотрел на меня внимательно и сказал: — Вы знаете, ваша тетя считает вас ребенком, но я говорю с вами на равных. Вы меня чувствуете. Такое редко бывает… Я замерла. Сцена получалась театральной. Сердце мое колотилось, но при этом я любовалась собой со стороны.
— Я должен вам сказать, что я влюблен. Думал, что после первого брака я уже ни ногой… Но вот снова в капкане. И я рад.
Я вперилась в Виталия непонимающими глазами.
— Я хочу жениться, — улыбнулся Виталий… Всю ночь я ворочалась, переживала, кусала ногти. Мне было и страшно, и противно, и вместе с тем приятно. Мы недавно проходили «Войну и мир», и Наташе тоже было 15 лет, когда ей впервые… Она тогда сразу побежала к матери, крича: «Мама, мама, мне сделали предложение!» Мне было так неловко читать эту сцену.
И вот я на ее месте. Взрослый мужчина, с браком за плечами, и влюбился в меня, в школьницу! Как же это было мерзко и сладко. А если бы я согласилась? Пришлось бы ждать до 16. Возраст согласия. Но сама мысль об этом вызывала помутнение.
Утром, тяжелая и уставшая, я вышла готовить завтрак. На кухне были тетя и бабушка. Бабушка взглянула растерянно, живо и радостно. Тетя, мывшая яйца над раковиной, обернулась ко мне и сказала: — Дорогая, я выхожу замуж. Вчера Виталий сделал мне предложение.
