Иерей Андрей Мнацаганов: став героем, ты не должен уходить с этого пути

Священник Андрей Мнацаганов стал гостем нового выпуска проекта «День рождения Героя»

Альпинист, сварщик, кузнец, бизнесмен – путь иерея Андрея Мнацаганова к Церкви был долгим. Но его знания и даже имущество понадобились делу, которым он занимается уже больше 15 лет. Гость нового выпуска проекта «День рождения Героя» – не только настоятель храма, но и правозащитник. Он помогает заключённым в местах лишения свободы и возвращает в общество тех, кто отбыл наказание.

Отец Андрей, как Вы пришли к вере и в Церковь? Это была цель?

Цели стать священником не было. Рукоположили меня в 47 лет.

Я жил в семье, где из верующих была только бабушка. Но присутствие божественного такого состояния, что ты вроде как верующий, оно было. Не злословить про храмы и священников, не выражаться.

Я с 16 лет занимался альпинизмом, а это особое общество. Там были люди-легенды, я даже с денщиком батьки Махно успел пообщаться. И это общество дало подпитку определённой духовности. О Боге не говорили, но мы были близки к этому.

Первое движение в сторону Бога было, когда я упал на горе, висел вверх ногами, потерял сознание. А когда очнулся – оказался на гребне.

Потом, когда я сварщиком уже работал, меня пригласили в Ростове в храме на Каяни сделать ворота, и я уже остался в общине. Это был 90-й год. Я почти 15 лет ходил в храм, сначала как просто прихожанин, потом пономарь. А потом настоятель храма в Батайске сказал, что нужно уже дальше идти, и я вздохнул с облегчением.

Когда я в храм пришёл, у меня уже было всё – и квартира, и машина, мне не надо было ничего. Но думать о том, подорожала нефть или нет, что там с долларом, мне было уже в тягость.

... И Ваши навыки и связи пригодились при строительстве храма.

Когда меня назначили в 2009 году, я уже пришёл сюда как священник, тут стояли только стены. За три года мы облагородили это помещение. Лично я делал эти двери металлические, решетки, лестницы. Всё, что сделано из металла – моими руками, у мня остались еще связи с тех пор, когда я работал кузнецом и руководителем предприятия.

А Ваш дом?

Я его строил, когда ещё бизнесом занимался. Думал, здесь магазин будет. В 2011 году я понял, что самое полезное вложение этого помещения будет в реабилитацию заключённых.

Как построена работа реабилитационного центра?

Мы помогаем стартануть. Как правило, всё делается заранее. Мне звонят, говорят, вот, человек выходит, у него ничего нет, помоги устроиться. И я прихожу, знакомлюсь , понимаю, что человек готов пожертвовать собой ради своего будущего. Он приходит в центр, живет месяц-другой, снимает квартиру – и пошёл.

На сегодняшний момент уже больше 5 тысяч человек прошли через этот центр.

Бывают случаи, что подопечных приходится выгонять?

Есть черта, за которую переступать нельзя. Воровство, драки, когда начинается пьянка и употребление запрещённых веществ, когда человек пытается организовать свое сообщество. Тут я просто прихожу и говорю: собирайся, уходи. Но в несколько более жесткой форме. Но я должен удостовериться, что это так.

Я могу помогать человеку безгранично, но если человек преступает это – значит, всё.

Вы больше 15 лет общаетесь с заключёнными. Вы как-то готовились, читали, чтобы лучше эту среду понять?

Читал, но ни Солженицын, ни Шаламов не смогли в полной мере передать состояние человека, потому что они судят по индивидууму, по одному характеру.

Места лишения свободы - это все равно живой организм, и он меняется. Если брать 40-е года, 50-е, 90-е, сейчас это всё другое. Мы вышли на определённый стандарт человеческого отношения, были проведены правильные реформ. Например, разделены первоходы и второходы. Когда все вместе были, творились страшные беззакония.

Все, что Шаламов описывает, это могло происходить, из-за жестокосердия или неправильного поведения. Сейчас защита прав человека стоит на довольно высоком уровне.

Как ведут себя заключённые, как относятся к визиту священника?

Бывает, человек в отчаянии начинает отрицать всё — зачем вы пришли, вы мне не нужны. Но ведь я прихожу не как в роли священника, но и в роли правозащитника, у меня есть мандат Общественной палаты РФ.
У нас два священника в составе ОНК, мы ходим везде. Приходится общаться не только с людьми православными, но и других движений.

Тяжело и горько было общаться с террористами — лет 5 назад была волна, когда их из Крыма вывезли. Ты заходишь в камеру, и такая ненависть идет, агрессия их переполняет.

Я был у Надежды Савченко. Она тогда объявила голодовку и меня попросили с ней поговорить. Только я переступил порог, она заявляет: «Я попа сюда не приглашала, умирать не собираюсь». Но я уже настолько привык гасить эти посылы, я их просто не воспринимаю.

Я спросил, если не собираешься умирать, зачем голодовку объявила, да ещё и сухую. В течение 2 часов мы с ней разговаривали и я её убедил, что нужно прекратить это всё. Хотя со слов работников учреждения голодовка была построена только на словах.

А бывает, что о человек принимает и ждёт этой поддержки.

Бывали ли случаи, когда кто-то из ваших подопечных вышел из мест лишения свободы и вы стали друзьями?

Слишком много лет, чтобы заводить новых друзей. Слово «друг» для меня имеет сакральное значение. Для меня самый близкий друг - это супруга.

Статус священника не подразумевает близкую дружбу, хотя бы обязан быть для них кем-то не просто человеком, который машет кадилом. Но я бы сказал, не друг, а отец, вот это — да, человек который поддержит, поймёт. И я считаю, это правильно.

А с теми, кто вышел из мест лишения свободы, я бы дружеские отношения никому не советовал заводить.

А как вы относитесь к тем, кто выходит замуж за заключённых?

Вот, например, девочка 16-17 лет, задержали за распространение. Спрашиваешь, как получилось, что попала, ты же не торговала? Оказалось, её взяли с парнем. А ответ очень простой: «Я его хотела вытащить оттуда, из этой компании. Он такой добрый, внимательный»... И то же самое – для ждулек, прости меня Господи, если так назову.

Я ни разу не слышал, чтобы мужчина женился на женщине, которая сидит в МЛС. А вот женщины – это всё к психологу.

...Есть такой термин - спасательство...

Но не получается так. Потому что человек, побывавший в местах лишения свободы, он эгоист. Он должен был выжить там. Жестокосердие, которое они нам набирают, очень тяжело переломить.

Бывали случаи, женятся мои ребята, но с ними как психологу нужно работать. Постоянно напоминать, где он был, как его много лет ждали, что он теперь должен руки целовать. А ты на неё голос повышаешь!

Проводятся ли в местах лишения свободы какие-то таинства?

Можно и рукополагать, хотя я не знаю, кто на это согласится. Крещения были, я даже венчал два раза, тоже, но перестал. Считаю, что неправильно. Супруги должны быть вместе, эту я практику сейчас не приветствую.

Часто заключённые принимают решение пойти на СВО? Обращаются ли за благословением?

Конечно, обращаются. Случаи разные. Например, дали человеку 8 лет, полгода отслужил, получил помилование. И вера спасла – там был обстрел, он просто стал, руки сложил и молился. Вышел живой.

А есть те, которых не лечит СВО – вышел и опять залетел.

... Я вывел формулу: после 6 лет человеку уже всё равно, сколько сидеть. И вернуть в общество такого человека суперсложно.

Человек 20 лет отсидел – он потерян для общества. Дали ему за наркотики 9-10 лет, он попросился на СВО – да пускай идёт. Там чистилище.

Что помогает оставаться собой при такой плотной работе с заключёнными?

Когда я в 2009 году переступил порог ИК №15, я вышел, и наверное, часа полтора в машине просто пролежал. Как будто я отработал два дня без отдыха.

Постепенно человек привыкает, но спокойствия никогда не бывает. Ты можешь заходить и в тюремные больницы, я ходил к больным туберкулёзом. Но вера, наверное, помогает в одном случае.

А в другом — были случаи, когда исповедь меня просто поражала. Тебе рассказывают о страшных преступлениях, за которые человек даже не сидит. Но ты видишь, как человека трясет и понимаешь, что настал момент истины для него. Он пришёл к этому именно сейчас.

Отец Андрей, проект, в рамках которого мы с Вами говорим, называется «День рождения Героя». В какой момент, как Вы считаете, человек становится героем? И что можно считать героизмом – это разовый поступок или путь?

Это некий путь, где сиюминутно ты принимаешь решение служить людям. Ведь стать героем для самого себя в принципе невозможно, это тщеславие.

Став героем, ты уже не можешь уходить с этого пути. И вот тут начинается марафон. Ты стал примером, а пример – он вечный.

Проект реализуется при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.