Фрагмент спектакля «Танцевальные фонтаны / Дионисийские вечера». Фото: «Республика» / Михаил Никитин
В течение пяти дней Ольга Цветкова занималась в Петрозаводске с непрофессиональными танцовщиками, заинтересованными в изучении современных хореографических практик. В промежутке между мастер-классами она выступила и как теоретик, прочитав лекцию о современном танце. Итогом пятидневных занятий стал получасовой спектакль-перформанс, который был показан на открытом воздухе возле арт-пространства «Синий коридор». Представление называлось «Танцевальные фонтаны/Дионисийские вечера» (12+).
Ольга Цветкова. Фото: «Республика»/Михаил Никитин
«Республика» поговорила с Ольгой Цветковой про идею перформанса, вообще про то, что такое перформанс и как отличить перформера от обычного человека.
Справка «Республики»
Ольга Цветкова — танцовщица, хореограф, педагог современного танца, перформер, куратор, художественный руководитель. Получила два высших образования — хореографическое и режиссерское — в Амстердаме. Окончила магистерскую программу по режиссуре в DAS theatre, Amsterdam school of arts и стала стипендиатом программы DanceWeb в Вене. Была резидентом Dansateliers в Роттердаме. Работала куратором программы по современному танцу в Доме культуры «ГЭС-2» в Москве. Основала Академию нового танца в Петербурге — образовательную программу для профессиональных хореографов.Преподавать в Академии будут педагоги из России, Европы, Индии, Израиля и Америки.
— Можете подробнее рассказать про идею перформанса «Танцевальные фонтаны/Дионисийские вечера»?
— Все это было организовано хореографом Сашей Козиным. Для меня это вдохновляющая история: я еду в другой город, и не просто показываю свой спектакль, а работаю с местными ребятами. Это совместная работа, и ты никогда не знаешь, получится она или нет. Это — лаборатория. Здесь ты не знаешь, с кем будешь работать, и поэтому это очень радикальный жест — делать показ лаборатории. Это может выстрелить, а может провалиться. И лаборатория имеет право на оба варианта. На то это и поиск, что я не ставлю придуманный готовый материал, а мы вместе его создаем. И в этом моменте коллективного создания мне очень важно учитывать личность каждого человека, каждого танцовщика, его тело, его тип мышления и то, насколько он хочет входить в процесс.
Фрагмент спектакля «Танцевальные фонтаны / Дионисийские вечера». Фото: «Республика» / Михаил Никитин
— Нужно учитывать даже тип мышления?
— Да, я очень много работаю на лабораториях с коллективным придумыванием материала. То есть, я не даю готовых шагов, я даю готовые образы, а они уже сами их создают. Как мы работали здесь? Я пришла с такой идеей: мне хотелось бы поработать над соединением аполлонического и дионисийского. Мы знаем из греческой философии, что есть выход в возвышенную красоту — скульптура, а есть заход в мистериальное. В Древней Греции были известные мистерии, которые проходили в Элевсине, и они были очень дикими. Там люди долго не ели, потом принимали специальные вещества, изменяющие сознание, и вылетали вдаль. Возвышались через уход из этой реальности. Понятно, что Дионисий связан с вином, поэтому, естественно, было очень много алкоголя. Мне всегда интересно, как могут взаимодействовать аполлоническая сторона этой очень отрешенной красоты и то, что я называю дионисийским бестиарием. И здесь мне было интересно предложить ребятам эти два начала, и поискать соединение этих начал.
Соединяли мы это возвышенно-реалистичное через идею фонтанов. Все мы знаем, итальянские фонтаны, созданные в эпоху Возрождения. Фигуры там симметричны, действует правило золотого сечения. Мы смотрим на них и понимаем, что это очень красиво. Я давала задачу найти изображения существующих фонтанов и переложить их в тело. Мы разбились на группы по шесть человек, и участники процесса сами решали, кто они есть в композиции. И создавали фонтан. Кто-то был горгульей, кто-то — лодкой, кто-то — наездницей, кто-то — лошадью.
И им надо было этот фонтан представить.
Фрагмент спектакля «Танцевальные фонтаны / Дионисийские вечера». Фото: «Республика» / Михаил Никитин
— Кто-то был горгульей?
— Я взяла горгулий, потому что они изображены на фонтанах, но их демоническая природа отсылает к животному началу. Есть красота фонтана, и есть мы — горгульи, которые как горгульи в некоторых местах выстреливаем воду изо рта. В Соборе Парижской богоматери горгулий используют как водостоки. И мы соединили эти начала. Воду им нам приходится приносить в стаканчиках, и таким образом мы создаем этот фонтан.
Мы работали над визуальной стороной, над созданием образов, которые человек-зритель будет узнавать. Все представление состоит из частей, которые для запоминания так и называются: «Монах», «Наездница» и другие.
— Почему вы называете спектакль перформансом?
— Я не уверена, что это перформанс. Для меня это, скорее, соединение кинематографа и танца.
— Как кинотанец?
— Нет, это не кинотанец. Кинотанец — это известный жанр, который существует на пленке. А здесь нет камеры. Для меня глаз зрителя и есть эта камера. В чем связь кино и танца? У меня очень яркие образы. Я мыслю картинками, и умею соединить синематографичность мышления, конкретный телесный образ и получить в итоге хореографию. Я закончила и хореографический факультет в Амстердаме, и режиссуру там же. У меня есть опыт работы с кинорежиссерами.
Фрагмент спектакля «Танцевальные фонтаны / Дионисийские вечера». Фото: «Республика» / Михаил Никитин
— Перформер — кто это?
— Это слово все сейчас немного «переиспользовали», замылили, потому что все захотели пойти в эту сторону. А как только массы двинулись, считай, у тебя пропадет хрупкость понятия. Для меня перформер — это монах, который, живя в мире, каждый день тренируется жить в режиме повышенной чувствительности. Что делает перформер? Он репетирует, живя в жизни. В каждый момент, когда он моет посуду, общается, едет в метро, его задача- быть максимально открытым миру. Обычно что происходит с нами? Мы устаем, закрываемся, не хотим общаться, устали. А у перформера другая сложность. Танцовщики и певцы репетируют в зале. Перформер до своей точки виртуозности доходит через художественную практику. Он вплетает ее в свою жизнь.
Фрагмент спектакля «Танцевальные фонтаны / Дионисийские вечера». Фото: «Республика» / Михаил Никитин
— Можно научиться чувствовать тонкий мир?
— Есть даже определенные курсы, которые помогают это делать. Есть известные течения художников, которые называли это «дрейфованием». То есть, задача в том, что ты выходишь на улицу и ты не идешь по привычному маршруту, короткому, а идешь туда, куда тебе захотелось повернуть. У нас на практике был интересный драматург из Сербии. Он давал нам задания: пойти на два часа и потеряться в Берлине (мне это делать нефиг) и задокументировать свою прогулку. Делать это можно было разными средствами. Первое: ты собираешь предметы, которые тебе понравились, с которыми ты поговорил по пути. Вот ты идешь — бац! Валяется красивый сухой цветок, ты его берешь с собой. Потом ты увидел фотографию ребенка и взял с собой. Собираешь знаки, по которым ты шел. Другая реальность — ты можешь просто по пути фотографировать на телефон вещи, которые с тобой резонируют. Другая история — зарисовывать. Или записывать. То есть, ты выбираешь разные типы документирования, но твоя задача — как-то сделать трекинг этой прогулки. И потом мы все приходили в студию и каждый делал презентацию своего пути. Кто-то раскладывал предметы, кто-то записывал звук. Это активация художественной чуткости.
Финал. После спектакля «Танцевальные фонтаны / Дионисийские вечера». Фото: «Республика» / Михаил Никитин
— Как сделать, чтобы мир тебе отвечал?
— Это фаза продвинутых художников. Твоя задача — максимально научиться слышать мир. Мы всегда хотим манифестировать себя в мире: Я сделал это, я сделал это…А задача художника, который работает с этим приключением, — стать наблюдателем, выйти из авторства. И у меня есть задание для хореографов. Я разделяю их по группам: художник, художник по свету, режиссер, хореограф… Они выходят на улицу, находят место, садятся и начинают записывать партитуру. Кто-то пишет световую партитуру: «Упало солнце вот сюда. Я увидел куски теней». Композитор пишет: «Так, проехала машина, подул ветер…» И так далее. Хореограф смотрит на прохожих с сумками, на их движения и записывает их. Либо фокус берется только на руки. У меня, кстати, была работа с кистями рук — я ходила по всем церквям в Венеции и фотографировала скульптуры. Там дико красивые скульптуры, кисти очень красиво сложены. И я набирала библиотеку кистей рук, и потом из этого делала танец. Эта штука помогает дать зону внимания.
Из всего этого можно сделать спектакль или перенести все это в театр. Как только полетели красивые осенние листья — уже хореография. Если разложить их на человека — получится готовая партитура.
