Общество: «Боюсь заплакать, но расскажу». Как уезжают и остаются жители курского приграничья

В Курской области продолжают вытеснять врага из приграничных районов и – одновременно – обустраивать их жителей, вынужденно покинувших свои деревни и села. Специальный корреспондент газеты ВЗГЛЯД познакомился с теми, кто спасает людей, оказавшихся в отрыве от родных домов, и отправился к границе с Украиной, чтобы услышать тех, кто не хочет уезжать в эвакуацию, обязательную для 15-километровой зоны.

– Мы не знали, где остановится враг, – говорит Андрей Белоусов. – Точнее, где наши защитники его остановят.

Андрей Викторович, однофамилец и тезка министра обороны, руководит Рыльским районом Курской области ровно год.

– Все наши решения, – продолжает Белоусов, – продиктованы вопросами безопасности. И добровольное отселение, начиная с августа, и нынешняя эвакуация районов, прилегающих к Украине.

Рыльск и окрестности – район приграничный, но считавшийся едва ли не наиболее тихим из шести курских, соседствующих с Украиной. До начала августа, когда украинские войска вторглись в Курскую область.

– Жизнь сначала была неожиданной, но потихоньку все втянулись, откровенно говоря, – суммирует Белоусов. – Было в Рыльском районе 30 тыс. человек. Через десять дней [после вторжения] – 6 тыс. человек. А потом дополнилось до 13 тысяч с чем-то. Люди отреагировали на сигнал об отселении. Уехали, а потом вернулись.

Считать, сколько сейчас в Рыльском районе жителей – процесс хлопотный. Кто-то уезжал в добровольное отселение на автобусах централизованно, и это одни списки. Кто-то – на своих машинах, всей семьей либо оставив кого-то на хозяйстве, другие списки. А третьи, уехав и оценив обстановку, решили дожидаться победы не в ПВРах или у родственников, а в родных стенах в родных же селах. Либо забыв обозначить властям свое переселение обратно, либо, что чаще, просто забив на формальности. Законом ни то, ни другое не возбраняется, и желание жить у себя, невзирая на обстоятельства – вполне понятное. Но с подсчетами – хлопотно.

– В комнате было десять кошек, ушли пять. Сколько осталось? Семь, потому что две вернулись, – сотрудница рыльской администрации Елена демонстрирует бумаги: ФИО, адреса, места размещения. – Вот как в той загадке, только совсем не смешно. Не кошки ведь, живые люди. Судьбы – до трагедий, не дай бог.

С объявленной в середине сентября эвакуацией из 15-километровой приграничной зоны – Рыльский и соседний Хомутовский район – ясности куда больше. До 6 августа, если брать Рыльский район, близ границы жили 5200 человек. В момент объявления эвакуации – 1831, за точность спасибо сельсоветам. Сейчас – 320 жителей.

– Вот съездите к ним, – говорит районный глава Белоусов, – и сами спросите, почему не эвакуируются. Скажу так: и ехали-то люди оттуда [в эвакуацию] неохотно, даже когда совсем тревожно было. А сейчас – опасения тоже есть, с такими соседями. Но чем дальше – тем неохотнее из домов наши едут. Сами увидите.

Чтобы поговорить с людьми, не желающими эвакуироваться, надо для начала найти как раз того, кто эвакуироваться желает. Желающие время от времени дают о себе знать. Телефоны в 15-километровой зоне кое-как, но работают. Даже интернет – через пень-колоду, но и он есть и в приграничье. Особенно если знать места и следить за картой актуальных прилетов и оперативного восстановления сотовых вышек.

– В Нехаевке живет Татьяна Петровна, – протягивает бумажку Владимир Пресняков, рыльский пожарный. На бумажке – адрес, телефон и координаты: «напротив клуба дом с темно-красными воротами». Телефон – стало быть, Татьяна Петровна дозвонилась до администрации Рыльского района и запросила помощь в выезде.

Еще летом – когда, как мы помним, Рыльск и окрестности считались местом спокойным: не Глушково, не Коренево и тем более не Суджа – здешние связисты, электрики, водопроводчики и другие специалисты творили чудеса, ремонтируя взорванное и обстрелянное. По факту – на свой страх и риск. Нынче чудеса мужества продолжаются, а вот риска стало несколько меньше: штатских ремонтников в Курщине берегут специалисты в погонах. Истории из разряда «бригада попала под обстрел/ подорвалась на минах, один тяжелый триста, один вообще двести» и т.п. – к счастью, не часты. Потому по тем заявкам, где люди ждали помощи от бригад по обстановке, то есть очень долго, сейчас можно услышать «выезжаем» уже через пару часов. Нормализация чрезвычайного, как это называется в социальных науках; «сначала неожиданно, потом втянулись», если по Андрею Белоусову.

На всякий случай пожарный Пресняков перезванивает в Нехаевку. Тут, однако– частый для Рыльска и других приграничных районов случай, когда телефонное «кое-как» на прием не срабатывает.

– Дозвонилась – и спасибо за это Татьяне Петровне, – говорит Пресняков. – По коням?

Эвакуироваться можно по-разному. С машиной от администрации района. С полицией – рыльской или соседней глушковской. В приграничье полицейские работают без особых муниципальных границ, а кому куда ближе в данный момент. Или с «Патриотами» – чисто областная структура, по принципу ДНД советского времени, только нынешние народные добровольцы-дружинники чуть получше экипированы. У каждой структуры есть в приграничной зоне свои дела и задачи, кроме эвакуации. Кто быстрее по ходу своего дела доедет до адреса забрать людей – тот об этом остальных по рации и предупреждает.

– Ну а как ты распланируешь [происходящее]? – интересуется Пресняков. – Кто ближе, у кого место есть, тот человека и берет.

– А если никто?

– За эти недели не было так, чтобы никто, – успокаивает курский дружинник из «Патриотов», позывной «Фокс». – Главное, чтобы было кого везти.

Перед дорогой в 15-километровую зону кто-то предлагает заехать за водой. Магазинов, аптек и прочей торговли в Рыльске – после «уехали и вернулись» – работает примерно половина от прежнего. «Добрая половина», – уточняет глава района Белоусов. Крупные сети, к примеру, в Рыльске есть и, что характерно, работают. А цены – держат по среднему уровню и там, и в оставшихся ларьках. За что спасибо то ли коммерческой сознательности, то ли умениям власти работать с торговцами; а скорее всего, и тому, и другому.

– Продуктовые – молодцы, – признает «Фокс».

Еще одна остановка – на площади Свердлова, Рыльск. Памятник Григорию Шелехову – русскому мореплавателю, а для рыльчан просто уважаемому земляку – смотрит на Успенский собор. От башенных часов под шпилем время от времени разносится колокольное «Боже, царя храни».

Внизу в парке за памятником собираются уже эвакуированные, чтобы ехать дальше. Кому – в пункты временного размещения, кому к родственникам. О пути своем рассказывают неохотно: «[Стреляют] много, хохлы соседку с дрона убили, три дня уже лежит на огороде у себя… До последнего хотели дотерпеть, скот, хозяйство, кому оставить… Выпустили скотину, сами уехали, спасибо ребятам» – тем, которые увезли. Рыльских и хомутовских немного, в основном глушковские и кореневские, где в последние недели – по дипломатичной оценке «Фокса» – «мирным лучше быть не надо».

– Ты это возьмешь? – спрашивает Мария Леонидовна, Кореневский район, у своей деревенской соседки Дарьи примерно того же почтенного возраста. – Я тебя повыше, мне до пупа будет.

Перед собором, в ограде – целый ряд столов с теплой одеждой, принесенной прихожанами. Середина сентября, +25, но бабье лето на излете. А про возвращение домой пока что никто ни с кем не говорит.

– Ну как домой, – поправляет Дарья, принимая у Марии Петровны не новое, но чистое пальто. – Похоже, нет у нас с Машкой домов. Сказала бы про хохлов, как они есть, да дом Божий вокруг...

– А я вас не спрашиваю, голодные ли вы, – говорит матушка Ксения, настойчиво приглашая в трапезную «Фокса» и других эвакуаторов. Если кратко, то матушка – главный здешний гуманитарный человек во всем, что касается беженцев. На Рыльский и несколько других приграничных районов Курской области.

– Так вон сколько людей, – показывает «Фокс» окрест.

– На всех хватит, – говорит матушка Ксения. – У нас отличный повар на послушании, и еды – слава Богу…

Дело эвакуации матушка считает безусловно правильным. Но на нынешнем этапе, когда тысячи уехали, а сотни людей остались, похоже, зряшным.

– Ну вот смотрите, – говорит она. – Люди сейчас заняты, они картошку копают. Да уверена я, уверена, я же с ними каждый день разговариваю.

– Выкопают – поедут, если необходимость в эвакуации останется?

– Конечно, не поедут, – говорит матушка. – Им надо [картошку] сортировать-перебирать. И еще чеснок. Люди хозяйственные, по 80 лет на земле живут. Она, бабушка эта, может, даже в Курске никогда не была за последние полвека, а вы ее вытащить хотите, как морковку из земли. Только под ручки, без спросу и потянуть.

– Матушка Ксения – человек честный и прямой. И шутит редко, и не обманывает никогда, – подтверждает суждения про картошку Ирина Иванова, замглавы Никольниковского сельсовета Рыльского района, два десятка сел и деревень.

С деревней Макеево – новоникольниковской столицей, где руководит Иванова – стало быть, в сельсовете 21 населенный пункт. В той самой 15-километровой зоне, где обязательная эвакуация. По спискам здесь – более тысячи жителей. Отказываются уехать – сотни.

– Уверены, что никакого хохла здесь как раз не будет, – говорит Иванова. – Вот как я уверена в наших. И угол наш всегда тихим был. Ну и зачем тогда дергаться, спрашивается.

– А где председатель ваш?

– Она в Курске. Занимается обустройством наших эвакуированных, очень необходимая работа, – подчеркивает Иванова. – А я уж как-то здесь, тоже с людьми.

– Ирина Владимировна, акты, – заходит сотрудник сельсовета. «При проведении работ по обмолоту сои на краю поля… в результате взрыва по причине сброса взрывного устройства с БПЛА, совершенного неустановленными лицами из числа вооруженных сил Украины, поврежден зерноуборочный комбайн… остекление кабины 100%, а также внутренняя пластиковая обшивка кабины… полностью уничтожена жатка».

Таких бумаг на подпись Ивановой – пять. Только за первую половину сентября.

– Люди спаслись, и слава Богу. Вот храм у нас, кстати, хороший, – продолжает она, просматривая и подписывая акты. Большая церковь – ухоженная, ладная – расположена в двух шагах от сельсовета. – Постройки 1862 года, давнишний, славный храм. Я там иногда на лавке работаю, казначей я – ну такое бывает. Батюшка у нас деньги не получает, живем на пожертвования – в основном от батюшкиного одноклассника, тот хороший крупный бизнесмен. Батюшка – черный монах отец Макарий, в миру Михаил Егорович. В Чечне служил.

– А сейчас где?

– Здесь, – удивляется вопросу Иванова. – Картошку перебирает, как и сказано было. Уже выкопал. На том конце, куда мы сейчас поедем.

– Нехаевка, – сверяется с бумажкой «Фокс». – Татьяна Петровна. Клуб, дом с красными воротами.

– Это чуть дальше, в соседнем сельсовете, – говорит Иванова. – А тут бабулю одну нашу ночью инсульт попутал. Это здесь, в Макеево, но далеко, но здесь. Утром с ними говорила, согласны ехать. Она и муж ее…

– Есть и другие случаи, – говорит матушка Ксения, Успенский собор, Рыльск, протягивая телефон.

Видео – свежее, Глушковский район, где весьма неспокойно. В частности? в селе Веселом, попавшем в сентябрьские сводки. Если перевести текст, выдаваемый помятым сельчанином, в цензурный формат, получается следующее: неделю назад пожилой Александре Г. предложили эвакуироваться. Она согласна, но сын – вот он, в кадре – активно отказывается выдать мать на эвакуацию.

– Чаще всего так делают пьющие, – объясняет матушка. – Старый человек – источник живых денег. Больше никакого резона держать возле себя бабушку нет. Сейчас их, в конце концов, вывезли на бронемашинах, принудительно. Может, в парке [за памятником Шелехову] вы их и видели...

Точно, были. Правда, тихие оба: и баба Шура, и сын. Тот уже даже не матерится – видимо, дорога в Рыльск была нелегка.

– Ее нужно в стационар, медицинская помощь необходима, – настаивает матушка Ксения. – А он везет маму на квартиру к сестре в Курске. И мы опять не знаем цели: вдруг опять будет качать с бабушки деньги и бухать – но уже вдвоем, сын и дочка.

– Хорошо ли отправлять бабушку в ПВР без сына?

– Почему «без», когда можно с ним? – спрашивает матушка. – Там она будет присмотрена, вылечена. Вымоют, переоденут. Врачи постоянно, а если надо – в больницу немедленно, под полный уход. Сын – если не хочет в пункт, а хочет к сестре – сможет ее проведывать, но деньги Александры не будут под его контролем.

В общем, всякое с эвакуацией и вокруг нее бывает, говорит матушка Ксения.

– Но чаще, – повторяет она, – люди просто не хотят ехать…

– Боюсь заплакать, но расскажу, – говорит Ирина Иванова, Никольниковский сельсовет. – Моя коллега, которая на почте работает – я еще и начальник почты сельской, ну такое бывает, – получила сертификат на переселение.

Сертификаты в приграничных районах еще недавно были горячей темой. В июле – за неделю до вторжения Украины в Курскую область – по всем проблемным рыльским сельсоветам в очереди стояли 315 домовладений. Предпоследними на переселение определили по 25 домов на каждый приграничный район; их, как помним, в Курской области шесть. Критерии – близость к границе (на тот момент еще пятикилометровая) либо просто села, куда часто прилетало. Либо ракеты, либо мины, либо с неба от дронов – что на тот момент, понятно, было чаще.

Разумеется, что и эти, тогда не столь обширные списки проверялись долго и дотошно. Один из критериев – чтобы домовладение было закреплено за хозяевами до СВО. «Купить дом после начала спецоперации за бесценок и войти в программу на компенсацию – не выйдет», уверяли в Курске в июле, ссылаясь на «печальные прецеденты» в других пограничных областях.

– Теперь бумаги проверены и ушли в федеральный центр, – говорил спецкору газеты ВЗГЛЯД, приезжавшему в Рыльск за неделю до событий, глава района Белоусов. – Сейчас все ждут чего? Финансирования. Каждую неделю отвечаем на пять-десять обращений: когда переселение, когда сертификаты. В основном пожилые и женщины: где мужчины – там в основном сидят на месте. Стыдно, наверное, родину покидать, от врага убегать.

На календаре конец сентября, и вопросы с финансированием переселения более на повестке не стоят. Обеспечение желающих сертификатами – с начала августа – одна из первых мер федерального центра, наряду с первичными компенсациями пострадавшим жителям Курщины.

– Оформила семья моей почтовой коллеги сделку, – говорит замглавы Никольниковского сельсовета Иванова. – Купили в Курске двухкомнатную, вот только что. А она мне вчера вечером звонит и плачет, река рекой: «Ничего я не хочу, хочу к себе в Поповку». Это тоже наш сельсовет. Здесь недалеко, километров десять, не больше. А с этого конца, где бабушка с инсультом – и того ближе…

– Аня, – представляется Ж., пожилая жительница села Макеево, не вставая с кровати. – Спасибо вам, что приехали. Меня уже отпустило.

– Куда тебя отпустило, – вполголоса говорит муж, собственно, и подавший заявку на эвакуацию. Точнее, на вывоз в больницу.

– Туда и отпустило. То есть, сюда, – говорит Анна.

По поводу инсультницы Ж. сельсовет уже успел проконсультироваться с Рыльской ЦРБ – благо, связь возле администрации в порядке. Невролог там есть и сестры-санитарки – тоже. Стало быть, посмотреть и определиться, как с пациенткой быть дальше – на месте лечить или в Курске, а может и в Москве, если случай совсем никуда – можно. Это с одной стороны.

С другой – как говорится, небеса благоприятствуют: видимость хорошая, и ни одного дрона при этом не видно. Это означает, что инсультницу Ж. можно довезти до больницы на обычной машине и не газуя по ухабам – а несколько километров до трассы таки они, и с инсультом «на скорости можно и того», говорит пожарный Пресняков. Тем более, машины скорой помощи под рукой все равно нет: все бригады – на раненых из Рыльского и других приграничных районов. Там, где дроны, обстрелы или просто бои.

– Я вот ушки потру, – Анна кладет пальцы на мочки, – и мне легче.

– Мать, – говорит Пресняков. – Мать вы дорогая, хорошая вы Анечка. Если вам ночью поплохеет, то никто же к вам не приедет сюда в Макеево, понимаете?

– Ну и ничего, – говорит женщина. – Мне из дома никуда не надо. Всё – так всё. Но оно же не всё, видите?

Анна опять трет уши.

– Нет, – говорит муж, прощаясь. – Извините нас.

– Ну ясно же, что удар, – говорит замглавы сельсовета Иванова уже во дворе дома.

– Вы еще и доктор?

- Угадали, – кивает Иванова. – Диплом хирургической медсестры. Наше Рыльское медучилище, 1990 год выпуска.

Правда, по диплому Иванова ни дня не работала:

– Супруг мой о ту пору получил травму, несовместимую с жизнью. У меня нервный срыв случился: три месяца замужем – и вот так. Ни девка, ни баба. По тому поводу от запаха больниц стала терять сознание. Но сделать укол, перебинтовать либо вскрыть-зашить что-нибудь – несложное, конечно, ногу там… Вопросов нет, рука уже набита. Обращайтесь, не дай бог что.

– Анна Михайловна в лавку просит, – зовет матушку одна из помощниц. – Не понимает, как за панихиды брать.

В Рыльске при Успенском соборе у матушки Ксении и ее товарищей – шесть-семь человек из прихожан – непрерывные четыре дела: эвакуированных и к ним примкнувших - покормить, осмотреть, переодеть в чистое осеннее и утеплить на зиму. Однако непосредственные обязанности матушки – в частности, сидеть в лавке и «брать за требы» – с нее тоже никто не снимал.

– Это на завтра, – подает записки Анастасия Павловна, жительница Рыльска – и, судя по всему, давняя знакомая матушки Ксении. Хотя – большой вопрос, кто в городе и его окрестностях с матушкой не знаком.

– Маргарита и Людмила? На обедню отправим, будет праздник большой, – кивает матушка. – Вернулась, хорошая?

– Везде хорошо, где нас нет, – говорит Анастасия Павловна. – Ну вот дождалась.

– Прилета, – заканчивает матушка. – Приходи к нам. Будешь целый день занята, тебе не будет скучно.

– У Анастасии дочка умерла, внук на Севере. Уехала из Рыльска, когда началось. Пожила месяц в Курске у далеких родственников, – объясняет матушка, когда посетительница уходит. – Но быт съедает людей. Звоню ей, прихожанке своей: «Давай к нам, месяц прошел». Квартира у нее здесь есть, мы рядом, дел много. «Родственники ругаются, не отпускают», говорит. «Тогда, говорю, держись родных. Но помни, что у тебя здесь своя квартира и мы». Вот Анастасия Павловна и приехала.

– А какой прилет в Курске-то?

– Скорее всего, с родственниками все же получился неприятный скандал, – полагает матушка Ксения. – Тоже ведь прилет своего рода, согласны? Вот пусть не сидит и свою боль в одиночку не переживает. Анастасия Павловна – очень хороший терапевт, хоть и на пенсии. У меня [при храме] две медсестры, а доктора-волонтера нет. Мы ее привлечем, она будет людям большой помощницей, и все будет славно…

– Хохол где? – переспрашивает Валентина Бубнова. – А вон у меня за огородом. Полкилометра пройдешь – и хохол.

На самом деле от дома 88-летней Валентины до границы почти километр. Но в любом случае и по всем критериям Поповка подлежит обязательной эвакуации в режиме «уже вчера», напоминает Бубновой замглавы сельсовета Иванова. Эвакуацию объявили и даже провели, но с десяток жителей и так-то небольшого села можно увидеть, даже проехав из конца в конец. То есть, не стучась в дома, как вот к бабе Вале.

С середины сентября на тех, кто не хочет эвакуироваться из 15-километровой зоны, начали составлять акты – о том, что они отказались.

– Часто бывает: из Коренево, из Глушково кто-то не выехал – не захотели, – а потом родственники звонят. Из Москвы, из других городов: «Вы наших не эвакуировали», – поясняют и в Рыльской, и в областной администрации. – Поймите и нас, пожалуйста. Мы все делаем, всем объясняем, что надо ехать. К каждому [остающемуся] приходим. Иногда по несколько раз.

– Больная я уже, – говорит Ивановой бабушка Валентина, и явно не в первый раз. – Глаза не видят, ухи не слышат. Что надо – подпишу, а ехать не стану.

Живет Валентина с сыном – «он работает на току, вооон на том конце». Если проехать от конца в конец, можно увидеть небольшие стада гусей, разгуливающие по Поповке. Хозяева уехали, птицы – на вольном выпасе. У песчаной балки – семь коз, тоже отпущенные на прокорм: щипать – под ногами, пить – в речке.

– Многие из-за животных не хотят уезжать, - признает Андрей Белоусов, глава Рыльского района.

Есть, напоминает он, программа Минсельхоза – выкуп скота в приграничных районах.

– И цена у них неплохая, выше рынка, – оценивает Белоусов. – Агрофирма наша районная накануне всего продала 300 голов крупного рогатого скота. Успели вывезти. И частники продают. Но слабо. У людей понимание, что хозяйство свое должно быть...

– У меня-то просто кур штук 40, больше ничего нема – ну кошки да собака. Женщину молодую надо, чтобы хозяйство [вести], – рассуждает Валентина. – Сын с бабой разошелся, живет у меня. А какой с меня прок? Сижу тут с палкою.

И все равно:

– Не поеду, не хочу.

– Думайте, баба Валя, пожалуйста. Если что, позвоните… И помогите мальчику забраться, он слепой, – оборачивается Ирина, показывая на эвакуирующегося Федора Ф., немногим младше Валентины.

– Федя поехал, – тихо отмечает Валентина. – А Матрос что же?

– Собака была? – уточняет дружинник Фокс у замглавы сельсовета.

– Матрос – это я, – доносится от трех домов левее – то есть, издалека. – Анатолий, сосед Федин. Зовут Матросом, потому что на флоте служил.

- 60 лет назад, – добавляет Федор, устраиваясь в машине эвакуаторов. – Я в пехоте и раньше на три года.

– В акустике [служил], поэтому слух у меня до сих пор, – продолжает Анатолий.

– Друг твой едет, а ты останешься костылями отбиваться? - спрашивает у него Ирина Владимировна.

– Партизанить буду, если что, – подтверждает Анатолий по кличке Матрос, поудобнее опираясь на костыли: одной ноги у него нет. – Но вы сюда хохлов не пустите, я же знаю.

– Ракету найдите, – просит матушка Ксения подтянутого молодого человека в хаки, проходящего мимо Успенского собора. – Ракету ищите срочно, а то колбаса пропадает.

Выясняется, что Ракета – позывной, а колбаса – колбаса, но много. В части, где командует Ракета, попросили через матушку отыскать «чего-то вкусного для разнообразия». Молитвы были услышаны, и накануне для воинов привезли колбасу.

– Ну да, быстро получилось. Но у нас для такого количества только холодный цементный пол, хранить больше негде, – объясняет матушка Ксения. – Поднимется жара – пропадет колбаса. Надо срочно забирать…

По Нехаевке и Татьяне Петровне группе эвакуаторов дали отбой – до нее раньше добрались патрульные, уехала с ними. Поэтому все – и Фокс, и Пресняков, уже успевший отвезти Федора Ф. врачам, и их коллеги – собрались кто на площади с памятником Шелехову, кто напротив, возле храма.

– Во, сейчас ребята из […] должны подъехать, – матушка Ксения называет известное подразделение, пополняемое в основном из СКФО. – Им нужна машина. Мы собрали на эту машину сто тысяч. Машина утром нашлась сама. Пришла бабушка и говорит: «Матушка, помогите продать машину. Все мои поумирали, а машина «Нива» есть». Цена подходящая. Вот надо вместе с ребятами к ней поехать, потому что если просто солдаты [приедут], то бабушка испугаться может…

– Гвардейцы, – заходит в трапезную одна из служительниц.

– Приехали? – восклицает матушка Ксения.

Две машины с эмблемами «Молодой Гвардии» въезжают во двор. Машины загружены коробками с надписями «Шелехов» и «Своих не бросаем».

– Шелехов – это город в Иркутской области, – поясняет матушка. – Они нам, на родину мореплавателя Шелехова, гуманитарную помощь организовали. Доехала до Курска, а тут уже молодогвардейцы подхватили. Ну, давайте все в цепочку?

Памперсы. Одежда. Средства гигиены.

– С любовью люди собирали, – говорит Фокс.

– Заявку побратимам мы не делали, что люди передали – то до нас и доехало, – говорит матушка, беря очередную упаковку. – Кажется, макароны. Всегда нужно… «Молодая гвардия», а «Молодая гвардия» – не подскажете, сколько вас тут? Накрываем для вас столы.

И откуда, - добавляет пожарный Пресняков, передавая картонный ящик.

Выясняется, что молодежь из Костромы, Курска, Калуги, Твери, Москвы, Челябинска, Самары. И два «серебряных волонтера» из Адыгеи.

– Давайте еще копии знамен передадим, – предлагает молодогвардеец Антон. – Дети рисовали копии знамени Победы, специально для Курской области.

– Валера, – зовет сотрудника матушка Ксения! – Валера, ты в армии служил, иди знамена принимать.

Откуда-то справа слышен вертолет. Девушка из числа молодогвардейцев недоверчиво смотрит в небо.

– Наш, наш, – тихонько говорит ей Валерий, пробираясь к знаменам. – Не бойся, других «вертушек» здесь нет.

– Мы – силами и самых маленьких, и школьников, и вот нас, «серебряных» – готовим копии знамени Победы. И отправляем нашим бойцам, чтобы поднять боевой дух, – говорит Геннадий Азашиков, профессор Майкопского государственного технологического университета. – Как письма учеников, как подарки – вот еще и знамена. Чтобы ребята вернулись с Победой домой живыми.

– Мы можем одно знамя повесить у себя? – уточняет матушка Ксения. – Вот флагшток настоящий, давайте знамя побольше.

На одном из флагштоков во дворе храма – красное знамя, на знамени Спас.

– Вот полный формат, – протягивает полотнище профессор Азашиков. «150 стр. ордена Кутузова IIст. Идрицк. див.» и остальное, что написано на знамени Победы. Все на своих местах, и даже шрифт похож.

– Принимаем с поклоном, благодарностью и уважением ко всем вам, – отвечает матушка Ксения. – Первый раз работаю с волонтерами, до того только по телевизору. Воочию – красавцы и молодцы. Уважуха вам полным ходом… Рука правая чешется – это здороваться. Не знала, правда, что здороваться буду со всей Россией. А знамена без дела не останутся. Ребятки сюда заезжают часто и регулярно. Раздадим так, чтобы это было не только сохранено, но и работало.

Вертолет возвращается, сделав круг над Рыльском. В этот раз больше никто не пугается.