Желающих учиться инженерным специальностям стало больше, а достижение технологического лидерства страны - не утопия, считает Михаил Гордин
Пропаганда инженерного образования приносит свои плоды, уверен ректор Бауманского университета Михаил Гордин.
Московский государственный технический университет им. Н.Э. Баумана из года в год занимает верхние строчки в рейтингах ведущих отечественных вузов. Накануне Дня знаний aif.ru поговорил с его ректором о проблеме дефицита инженерных кадров и возрождении России как технологической державы.
Виталий Цепляев, aif.ru: Михаил Валерьевич, сколько первокурсников в этом году зачислили? Больше ли их стало, чем в прошлом, насколько сильные ребята пришли?
Михаил Гордин: В этом году на первый курс мы приняли почти 7,5 тысяч человек, в том числе 4769 на бюджет. Это чуть больше, чем годом ранее. Количество бюджетных мест у нас существенно не поменялось, но более чем на 15% вырос коммерческий приём — причем почти на все инженерные направления, включая разработку ракетно-пушечного вооружения, авиакосмические и др. И это хорошо, потому что это резерв на случай сокращения бюджетного контингента. Если платные студенты будут хорошо учиться, они займут бюджетные места тех, кого мы будем вынуждены отчислить за неуспеваемость. Так мы сохраним контингент и выпустим больше инженеров.
Если говорить о качестве абитуриентов, то в этом году к нам поступили 264 стобалльника, 17 двухсотбалльников, а также единственная на всю страну выпускница, набравшая 400 баллов на ЕГЭ, — она, кстати, училась в Бауманской инженерной школе. Средний балл поступивших вырос на 10%, до 88,5. Причем в основном это произошло за счет роста среднего балла по машиностроительным, приборостроительным и другим технологическим специальностям. Я считаю, что это результат общей работы по пропаганде инженерного образования, которую ведут не только вузы, но и правительство, пресса.
Специалисты нарасхват
— Про нехватку инженерных кадров в стране говорили все последние годы. Как и про то, что технические вузы стали принимать даже троечников, хоть как-то сдавших ЕГЭ по математике и физике. Выходит, ситуация исправляется?
— Да, интерес к инженерному образованию, престиж профессии растет. Связано это в том числе с тем, что зарплату инженеров стали поднимать, спрос на них увеличился. У нас, например, не менее 80% выпускников работают по специальности, трудоустраиваются сразу — хорошие специалисты сейчас нарасхват. Это, конечно, привлекает и абитуриентов, и их родителей.
— Вы как-то сказали, что ваши выпускники после 2-3 лет практической работы начинают зарабатывать по 200 тысяч рублей.
— Это правда: хороший инженер сейчас получает 200 тысяч и даже больше, гарантированно. Если, конечно, он хочет работать и зарабатывать, а не баклуши бить. Любая специальность, по которой мы студентов готовим, позволит им этого уровня доходов достичь. Про айтишников я даже не говорю — они нередко и по 300 — 500 тысяч получают.
Но, если вернуться к теме дефицита инженерных кадров, то здесь, конечно, еще предстоит приложить немало усилий. Самое главное — нам надо суметь достучаться до школьников 5-7 классов. Потому что именно в этом возрасте принимается решение, по какой дорожке дальше идти. Когда дети либо выбирают учить физику (а это базовый предмет для любого инженера), либо нет. И сейчас мы все дружно пытаемся нарастить количество кружков, олимпиад, летних интенсивов, курсов экспериментальной физики для таких ребят. Наборы юного оптика сделали. В Советском Союзе всего этого было очень много, именно поэтому дети «заболевали» техникой, мечтали ей заниматься, а страна была одним из мировых лидеров научно-технического прогресса. Экономить на этом нельзя... Нужны и программы допобразования для учителей, чтобы они умели увлечь детей физикой, математикой. В Минобре, Минпросе этому сейчас уделяют большое внимание. Неслучайно в 2024 году удалось наконец переломить негативный тренд на снижение количества выпускников, сдающих ЕГЭ по физике и профильной математике. Плюс средние баллы по этим предметам подросли, что тоже увеличит их привлекательность и число поступающих на технические специальности.
— Вы же и сами в 1993 году закончили Бауманку. Можете сравнить тогдашних и нынешних студентов?
— Нынешние ребята ничем не хуже прежних. Конечно, молодежь за эти десятилетия стала немножко другой, у нее другие навыки. Если раньше нужно было много запоминать, иметь энциклопедические знания, то сейчас за два клика можно добыть практически любую информацию — другое дело, что еще нужно суметь проверить ее достоверность и грамотно применить. Но в плане мотивации студентов всё осталось по-прежнему. И тогда были разные ребята — одни нацеливались исключительно на зарабатывание денег, другие — на интересные разработки. И сейчас есть как те, так и другие.
Где Россия впереди
— На открывающемся в начале сентября Восточном экономическом форуме будут говорить в том числе и о технологическом суверенитете России в ключевых отраслях. В сегодняшних условиях это достижимая цель или утопия?
— Цель, конечно, достижимая. Более того, мы говорим не просто о технологическом суверенитете, а о том, чтобы Россия была в числе мировых технологических лидеров. И у нас уже есть ряд технологий, позволяющих этого добиться. Скажем, авиационные двигатели умеют делать только четыре страны в мире, и Россия одна из них. Мы безусловные лидеры в ядерных технологиях, в некоторых машиностроительных отраслях — например, производстве тяжелой колесной, гусеничной техники.
— Но при этом мы, например, по-прежнему не делаем своих смартфонов, способных конкурировать с заграничными...
— По товарам народного потребления нам немножко сложно конкурировать, потому что население не очень большое. Когда Китай делает те же телефоны большой серией, ему легче, у него огромный внутренний рынок. Зато в выпуске более сложных технологических изделий, не ориентированных на массового потребителя, мы добиваемся больших успехов. И стратегия России сейчас заключается в том, чтобы не только обеспечить такими изделиями свои потребности, но и активно поставлять их на экспорт в дружественные страны.
— Вы упомянули авиационные двигатели, созданием которых плотно занимались несколько лет до прихода в МГТУ. И, наверное, со знанием дела можете сказать, что ждёт нашу авиацию в обозримом будущем. Импортозамещение пока ведь идет со скрипом?
— Всё будет хорошо, будут у нас собственные самолеты и вертолеты. Вопрос лишь в сроках. Любые проекты в авиастроении имеют длинный инвестиционный цикл. После перестройки мы продолжали оставаться конкурентоспособными в том, что можно назвать компоновкой — могли сделать хороший борт, хороший двигатель. Но, к сожалению, в последние десятилетия благодаря доступности международной системы разделения труда мы использовали многие компоненты, производимые западными компаниями. Тот же «Сухой Суперджет» собирали из комплектующих со всего мира. Но потом санкции отрезали нас от этих компонентов. Импортозамещение — попытка утраченные компоненты заместить. Мы эту задачу, безусловно, решим, все компетенции для этого есть, нужно только время. Думаю, первым с этим справится МС-21, затем и «Суперджет». С вертолетами будет еще проще, кроме бортового оборудования там уже почти всё наше. Но я думаю, импортная авиатехника у нас всё равно будет, она продолжит к нам поступать. Как только мы сможем изготавливать всё свое, тут же прекратятся санкции. Вот увидите, несмотря на все политические разногласия, те же американцы сразу разрешат своим авиакомпаниям вернуться на наши рынки. Потому что санкции — это всего лишь способ не дать нам развиться. Способ недобросовестной конкуренции.
«Красивая наша и покоцанная трофейная»
— На недавнем форуме «Армия — 2024» у Бауманки был отдельный стенд. Ваши ребята прямо на студенческой скамье начинают делать оружие и боевое снаряжение?
— Мы там показывали изделия, которые либо уже запущены в серию и используются в Вооруженных силах, либо близки к тому. Их перечень охватывает все возможные среды, от подводной до космической. Например, мы выпускаем малые космические аппараты для связи и наблюдения за погодой; беспилотные летательные аппараты — носители радиолокационных станций; мобильные робототехнические комплексы и решения для маскировки личного состава и техники; передвижные насосные установки для перекачки топлива в полевых условиях, подводные телеуправляемые аппараты сверхтяжелого класса... Все это сделано подразделениями Бауманки или по заказу Минобороны, или инициативно, по согласованию с ведомством. И студенты в этих разработках действительно участвуют.
— В своем телеграм-канале вы написали, что работа на форуме стала для вас поводом посмотреть на современную военную технику: «нашу — красивую и мощную, и покоцанную трофейную». Это взгляд скорее гражданина или инженера?
— Скорее, гражданина. Как инженер я могу только уважать труд немецких и американских коллег, если у них получается сделать что-то достойное. Западная техника конструктивно неплохая, но к счастью, вполне себе побеждаемая. Причем побеждаемая нашей техникой, нашими людьми.
— А разобрать эту технику, найти какие-то удачные решения и потом использовать их в своих разработках можно?
— Не просто можно, а нужно. И это делается, мы в этом тоже немножко участвуем. Нет ничего зазорного в том, чтобы подсматривать друг у друга инженерные решения. И тем более, когда наши западные «друзья» сами нам эти свои решения подгоняют. Но знаете, в чем разница между нашей и западной техникой? Их разработки замазаны толстым слоем «бабла», которого у них очень много. А нам часто пригодится изощряться, включать мозг и решать некоторые вещи очень оригинально и при этом очень дешево. Но результат порой получается куда лучше.
— Признаюсь, прежде я не встречал ректоров, которые бы на досуге занимались альпинизмом, дайвингом, управляли вертолетом, как это делаете вы. Это способ разгрузить голову и зарядиться адреналином?
— Всем, что вы перечислили, я увлекся задолго до назначения ректором. Но приход в Бауманку три года назад не стал поводом отказываться от этих увлечений. И дайвинг, и альпинизм, и отчасти пилотирование вертолета позволяют очень концентрировано отдыхать в те короткие периоды в году, когда выпадает такая возможность. Чтобы после такой перезагрузки с новыми силами продолжить работу.
