Можно ли отучить человека оставлять за собой везде груды мусора.
До полутонны отходов образуется за год от каждого жителя России. Это только «официальный» мусор — люди донесли его до контейнеров, чтобы оттуда объедки, бутылки, пакеты, ПВХ-подложки забрала машина и отвезла куда положено. Сколько еще остатков нашей жизнедеятельности валяется по лесам, вдоль рек, выброшено в овраг за СНТ или деревней, свалено в заброшенном поле, подсчитать никто не в состоянии. Так что эти полтонны можно смело умножать хоть на два, хоть на три.
Ковровые бомбардировки
Мы засираем Россию. Есть нацпроект «Экология», есть ППК «Российский экологический оператор», есть множество природоохранных организаций, есть национальные цели развития наконец. Все они пытаются решить задачу минимум: к 2030 году добиться полной сортировки бытовых отходов и сократить объем захоронения вдвое от уровня 2019 года, вернув все, что можно переработать, в оборот.
Но все эти документы, проекты и люди бессильны. Они не могут подойти к каждому и проследить, чтобы он хотя бы донес весь свой срач до контейнера, за содержимым которого приедет мусоровоз и отвезет на «объект по обращению с отходами». Не говоря уже о раздельном сборе и соответствия прочим высоким изыскам, о которых говорят экологи.
По статистике у нас сейчас на захоронение попадает порядка 80% мусора. Это очень много. Грамотно устроенный полигон — тоже зло, но зло хотя бы управляемое. Там устроен дренаж, чтобы выделяемое свалкой не отравляло грунтовые воды, там специалисты ведут контроль за образованием свалочного газа — тоже ядовитого и взрывоопасного летучего вещества.
Больше половины — 54% — официального мусора у нас попадает на сортировку. Считается, что там отбирают все, что можно переработать, сокращая объемы захоронения. Реально на этих станциях из общей массы выделают металл, стекло, часть макулатуры и пластик с понятной маркировкой. Остальное практически не востребовано. А дальше зависит от того, есть ли рядом производство, на котором это можно переработать — далеко везти все равно невыгодно. Если такого покупателя не находят, отправят на тот же полигон. Потому что другого варианта нет.
На сортировке могут выделить органику — остатки продуктов, объедки и все прочее. Это из-за нее от куч с мусором идет зловоние, из-за нее там обитают чайки, которые гадят вокруг, а иногда попадают и в двигатели самолетов, приводя к крушениям. Из органического мусора умеют получать технологические грунты. Но спрос на них ограничен, а требования к качеству переработки заоблачные. Поэтому чаще всего снова — на полигон.
Что в лесу, что на берегу реки, что на полигоне пластиковая бутылка будет разлагаться 450 лет, трубочка для напитков — два века. Одно отличие — с пляжа ее может унести мощным паводком, и там на время снова станет чисто. Зато грязно станет, например, в дельте Волги, где в протоках оседает значительная часть того, что осталось на берегах рек и речек Центральной России. И можно бесконечно углублять дно, в надежде дать Каспию больший приток чистой воды, толку будет очень мало. Потому что течение принесет новый мусор, и им все обратно завалит. И так до бесконечности.
Мусор нас поджидает на обочинах дорог — кто-то выбросил стаканчик из окна машины, а кто-то оставил бутылки с водой для лесных пожарных. Дело благородное, но все припасы, которые для борьбы с огнем не пригодились, навсегда остаются лежать на обочинах и в кюветах. Зимой вода замерзает, рвет емкость, и по весне из-под снега появляется... Не ландыш, а сплющенный искореженный кусок грязного пластика, до которого обычно никому нет дела. Мусор поджидает нас на острове посреди карельского озера Кукос. Чтобы туда добраться, надо лодки и все снаряжение сначала несколько километров нести в горку на руках — без такого волока не подобраться. Некоторые совершают этот подвиг только для того, чтобы оставить там после себя помойку.
Мы все замусорили. И продолжаем гадить на нашей собственной земле. Как будто мы здесь — равнодушные туристы или оккупанты. Хватит!
Древняя традиция
Научный сотрудник Института археологии РАН Семен Володин:
— Люди всегда производили много мусора. От поселений каменного века мы находим кремнёвые отщепы — мастерили каменные орудия труда и оставляли «отходы производства» лежать на земле. На любом средневековом хуторе площадью 200-300 кв. м, где жили несколько десятков человек, обязательно есть хозяйственная яма — прообраз современного полигона для захоронения отходов. Мы там чаще всего находим обломки керамики — глиняной посуды было много, этот материал хорошо сохраняется в земле. В некоторых случаях удается поднять остатки кожаной утвари, остатки изделий из органических материалов.
От военных походов и купеческих караванных троп, в отличие от постоянных поселений, не остается культурного слоя. Поэтому мы не можем оценить сколько мусора оставляли за собой путники. Когда раскапываем места битв, встречаем наконечники стрел, обрывки кольчуг. Но вряд ли кто-то выкинул такое ценное имущество, скорее, его использовали по назначению, так оно и оказалось в земле.
Вообще в те времена людей на земле было намного меньше, а материалы и орудия стоили очень дорого, поэтому все, что только можно, продолжали использовать или перерабатывали во что-то иное. На раскопках средневековых поселениях довольно часто можно найти ножи, источенные буквально до толщины нитки. Сейчас сломался кухонный нож — выбросил на помойку, купил новый. Тогда это было слишком расточительно.
С бронзового века и до недавнего времени основным видом транспорта для человека были тягловые животные — лошади, быки. И если автомобиль оставляет за собой выхлопные газы, то кони — экскременты. Для небольших древних поселений это не составляло проблемы. Но с развитием городов появилась потребность с улиц город их вывозить. В Великом Новгороде обнаружены деревянные мостовые — до 25 ярусов плотно подогнанных друг к другу плах. С такой поверхности можно собрать все, что там оставили лошади, и отправить, например, в поля — тоже ведь удобрение.
Сейчас такое же рачительно отношение к вещам можно встретить разве что в деревнях. Органику — на компост, а для любой банки или бутылки в хозяйстве обязательно найдется применение. Поэтому с точки зрения мусора для археолога остатки хуторов 19-го и 21-го веков сильно отличаться не будут.
Другое дело — города. Перелом случился во времена промышленной революции, на стыке 19-го и 20-го веков. Численность населения планеты выросла, а ценность имущества стала снижаться. Начала меняться модель потребления, и у людей появилась возможность выбрасывать вещи.
Изменились и сами предметы. Если осколки глиняного горшка лежат себе в земле и никакой опасности не представляют, то у современного человека в руках и пластик, и разнообразная химия, и другие вещества, куда более вредные для природы и людей, чем керамика.
Археологи далекого будущего, если они будут использовать те же методы исследования, что и мы сейчас, обязательно обратят внимание на наши полигоны с отходами. И по их содержимому попытаются представить, как и чем мы жили. Если где-то обнаружат много пластиковых или стеклянных бутылок, решат, что здесь люди были не дураки выпить. А если найдут остатки садовых инструментов, сочтут, что тут обитали трудолюбивые огородники. Заваленный мусором овраг за околицей дачного поселка для них будет примерно таким же источником информации, как для нас — хозяйственная яма средневекового поселения.
Сейчас развивается цифровая археология и, возможно, нашим коллегам из далекого будущего уже не надо будет по найденному в хозяйственных ямах и на древних помойках восстанавливать рацион питания древних обитателей того или иного места. Но если они заглянут на наши мусорные полигоны, точно найдут много для себя интересного.
Какой мусор мы оставляем
