В кинокомедии «Старый Новый год», судя по месту работы Петра Себейкина, показан альтернативный Советский Союз, где не была уничтожена промкооперация, дававшая стране от 40 до 95% товаров широкого потребления.
Фильм «Старый Новый год», снятый режиссёрами Олегом Ефремовым и Наумом Ардашниковым по одноимённой пьесе Михаила Рощина, давно уже стал непременным атрибутом нашего уникального «полупраздника», порождённого разницей юлианского и григорианского календарей.
Довесок к празднику?
Собственно, сюжет фильма и построен вокруг традиции отмечать старый Новый год в ночь с 13 на 14 января — как своего рода довесок к официальному празднику. Впрочем, почему довесок? Вполне самостоятельное торжество, на которое очень даже можно пригласить и родных, и друзей, и знакомых... Как это и происходит в кинокартине, что растащена на цитаты ничуть не хуже, чем знаменитая «Ирония судьбы», поскольку смотрят её регулярно, внимательно и с удовольствием. Ну и, разумеется, по ходу просмотра снова, и в который уже раз, замечают сходство и разницу между двумя советскими семьями — интеллигента Петра Полуорлова (Александр Калягин) и пролетария Петра Себейкина (Вячеслав Невинный).
С первым всё понятно — такой типаж был на своём месте и в 1980 году, когда сняли кино, и в 1966 году, когда Михаил Рощин написал пьесу. Научный работник калибра повыше среднего, в принципе, мог к своим сорока примерно годам добиться завидного благосостояния. А Пётр Полуорлов именно такой: «Своя лаборатория, зарплата, поездки по странам социализма!» Немудрено, что при нём все атрибуты роскоши по-советски — квартира, машина, дублёнка и даже пыжиковая шапка. Дача напрямую не упоминается, но подразумевается, потому что как же иначе?
Откуда такое богатство?
А вот к Петру Себейкину множество вопросов. Положим, квартиру ему дали — тут всё законно. Тем более и ждали её, по словам жены Петра, Клавы Себейкиной (Ксения Минина), чуть ли не десять лет. Но откуда всё остальное? Телевизор, холодильник, стиральная машина, ковёр, пылесос, венгерские кресла, хрустальная люстра и, разумеется, «пианина», которую торжественно вносят в квартиру? Это, между прочим, тоже вещи по-своему статусные — не просто подчёркивающие благосостояние советской семьи, а кричащие о нём.
Пётр Фёдорович Себейкин хоть и куркуль, о чём говорит его фамилия, но человек всё-таки открытый. Более того — не упускающий возможности прихвастнуть своим «умением жить» при каждом удобном и неудобном случае. Что он и делает в первые же минуты фильма: «Делаем куклам голоса! Медведям пищалки вставляем. Эх, кукла Зина, кукла Майя, закрывающи глаза!.. Жена всю жизнь ела! Слесарь, мол, называется! Артель "Буратина”! Люди, мол, по космосам, а мой — по голосам!.. А вот они, голоса-то! (Жест вокруг.) Накопил — машину купил! Так, Вася? Скажи!»
Его друг Вася, как мы помним, отделывается своим фирменным: «Отдыхай, Петя! Чего уж там!» Однако в реальном Советском Союзе, что образца 1980 года, что образца 1966 года, он должен был бы как минимум выпучить глаза и сказать: «Да ты обалдел, Петя! Какая ещё артель?»
Их довольно бесславный конец
Дело в том, что до поры экономика СССР была и впрямь многоукладной. Нет — частную собственность ликвидировали ещё в ходе революции и возврата к ней не допускали никогда. А вот собственность коллективная — в виде кооперативов и артелей — очень даже существовала. И вовсе не на ролях нелюбимой падчерицы советской экономики.
Да, промкооперация давала в разные годы от 6 до 10% валовой продукции, что вроде как немного и на первый взгляд может быть сброшено со счетов. Но если посмотреть пристальнее, то выйдет, что именно артели и кооперативы снабжали советский народ тем, что принято называть «товары широкого потребления». 40% мебели, например. 70% металлической посуды. 35% всего трикотажа. Да что там далеко ходить — более половины предприятий пищевой промышленности СССР, включая мясную, молочную, рыбную и хлебно-мукомольную отрасли, тоже относились к промкооперации. Ну а что касается детских и ёлочных игрушек, тот там расклад был вообще фантастический — 95% этой продукции производили артели и кооперативы.
То есть та самая артель «Буратина», где «вставлял голоса» медведям и куклам Пётр Себейкин, была, по идее, весьма прибыльным предприятием. Более того — Себейкин мог быть не просто рабочим этой артели, а пайщиком, что значительно повышало его доход. Так что и с этой стороны всё вроде бы законно, и появление в его квартире статусных предметов потребления — норма.
Ключевое слово — «вроде бы». В реальном СССР процесс сворачивания промкооперации начался в 1956 году. Тогда из почти 13 тысяч артелей национализировали около 3 тысяч. А в 1960 году ликвидировали вообще промкооперацию как таковую. Зачем? Да по той причине, что тогдашний лидер СССР, Никита Хрущёв, был поборником одной-единственной формы собственности — государственной.
Итог был неутешительным. Именно в 1960 году начинается продовольственный кризис, когда из продажи исчезли анчоусы и буженина, вологодское и шоколадное сливочное масло, топлёное молоко, французские булки и булки хала... Впоследствии что-то вернётся на прилавки, что-то нет. Но факт остаётся фактом. И в пьесе Михаила Рощина, и в фильме Олега Ефремова и Наума Ардашникова, судя по всему, фигурирует какой-то другой, альтернативный СССР. Тот самый, где не совершили роковых ошибок и не уничтожили промкооперацию. Где Пётр Себейкин спокойно работает в артели «Буратина», а его стол выглядит вот как: «Мы сейчас мужикам картошки побольше, да сверху сардельки с лучком вывалим! Так всего много! И буженина! И торт "Сказка” будет!»
