Военный дневник Петра Петровича Калитина — русского генерала от кавалерии, участника Туркестанских походов и Первой мировой войны. Глава Седьмая. Проект реализуется при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.
Ахал-Текинская экспедиция.
Раннею весною 1880 года предполагавшийся разрыв с Китаем из-за Куль-джи и дерзкое нападение китайцев вызвали экстренное движение туркестанских войск на китайскую границу под личным начальством командующего войсками генерал-адьютанта Кауфмана.
Наша туркестанская стрелковая бригада полностью вошла в состав действующих войск под начальством своего бригадного командира полковника Куропаткина.
Когда мы выходили из Ташкента, в воздухе еще чувствовались прохладная свежесть и аромат цветущих садов. Все степи были покрыты яркою молодою зеленью и издали казались сплошным роскошным ковром, усеянным множеством разнообразных цветов.
Масса всякой дичи наполняет степи в это время года; во время переходов многие охотились и, кроме приятного развлечения, приносили пользу, добавляя вкусную дичь к нашему походному столу. Степное киргизское население всюду на ночлегах заботливо приготовляло для войск юрты, сено, скот и топливо, получая за все по справочной цене, и устраивало переправы через бушующие весною степные реки и речки.
Войска шли поэшелонно, с девками, но вскоре, по получении сведений из Кульджи о том, что китайцы наступают большими массами, мы прибавили ходу и, несмотря на начавшиеся с половины пути уже сильные жары, скоро и привычно одолели 1200-верстное степное пространство между Ташкентом и Кульджой.
Начиная с границы Аулиатинского уезда, деревни Кара-Балты, мы проходили благодатным Семиреченским краем через цветущие русские поселения.
Большинство переселенцев малороссы, целиком перенесшие свою далекую покинутую родину; хаты, крытые камышом, плетневые заборы, колодцы с журавлем и колоды пчел в цветущих молодых садиках, - все напоминает здесь Полтавскую и Черниговскую губернии.
Некоторые из переселенцев 10-15 лет тому назад пришли сюда с парою волов, питаясь по дороге Христовым именем, а в настоящее время все живут хорошо; другие за это время достигли уже богатства и живут теперь в Верном, занимаясь торговлею.
Город Верный, живописно расположенный у подошвы Алматинского хребта, по обоим берегам горной речки Алматинки, широко и свободно раскинувшийся между садами, производит чрезвычайно приятное впечатление своим чисто русским населением и деревянными постройками с каменными церквями, общественными зданиями и хорошим гостиным двором.
20 лет тому назад здесь кочевали лишь киргизы, номинальные подданные кокандского хана, и была голая степь; а теперь, благодаря неутомимой энергии первого русского пионера и администратора, возник цветущий го-род, и быстро разрастаются с каждым годом русские поселения, созданные его неусыпными трудами и заботами.
За р. Или характер края уже изменяется и становится более пустынным; перейдя реку Хорюсс, мы вступили уже в кульджинские пределы. На каждом шагу встречаются целые разрушенные города и обширные селения, фермы, заброшенные поля и сады, сухие оросительные канавы и полузасохшие, искусственно разведенные леса. Все здесь свидетельствует о неутомимом трудолюбии и искусстве китайцев, и только массы могил да всюду разбросанные человеческие кости напоминают о недавней кровавой борьбе китайцев с мусульманами, превратившей этот роскошный край в развалины. Города Чинчахадзи, Суйдун и сама Кульджа с окрестностями густо заселены. Каждый удобный клочок земли тщательно обработан с истинно китайским трудолюбием. Большинство земледельцев обрабатывает землю под посевы маковых плантаций вследствие высокой цены на опиум. Главное население названных пунктов составляют таранчи, дунгане и малое число пришлых китайцев. Дунгане, хотя ярые мусульмане по религии и заклятые враги китайцев, но во всем остальном, то есть - в образе жизни, пище, одежде, трудолюбии и земледелии - те же китайцы, с тою только разницей, что они не курят опиум, отчего отличаются замечательно крепким телосложением и здоровьем. Разводимый здесь скот и лошади отличаются хорошей породой, очень крупны и красивы.
Все мы усердно знакомились с новым еще для нас краем. Китайские жилища, сады, храмы, лавки, бани, театры, образ жизни туземцев и их обычаи составляли для нас неисчерпаемый интерес по своей новизне и оригинальности. Все обращало наше внимание, начиная с курильщиков опиума, в какой-нибудь лавчонке, уличного фокусника и кончая китайским рестораном, где за рубель нам подавали аристократический обед в 50 блюд, то есть ложек разного кушанья и приправ, разложенных в отдельные чашечки и блюдца.
Кульджинский край составляет уже уголок Китая. По приходе в Кульджу мы были встречены командующим войсками и. переночевав под городом, на другой день выступили на урочище Мазар, где и встали лагерем в 25 верстах от Кульджи. Тотчас же по нашему приходу генерал Кауфман поручил полковнику Куропаткину охрану и оборону Борохорского горного хребта, составляющего нашу естественную границу с Китаем. Правый фланг этой позиции составлял Ачальский горный проход и дорога из Кульджи в долину реки Баратолы-Шихо, защищаемый отрядом полковника Попова из 6 рот пехоты, 2 сотен казаков и 2 горных орудий. Левый же фланг был Талкинский перевал через Борохорский хребет с проходя-шею через него большою Императорскою дорогою. Его оборонял отдельный отряд полковника Плотникова из 6 рот пехоты, 2 сотен и 4 орудий, расположенный в живописной долине на берегу озера Сайром-нора. Второстепенные горные проходы занимали казачьи части, как для обороны этих пунктов и связи частей войск между собой, так и для освещения разъездами всего занятого района обороны.
Ближайшим резервом правого фланга служил кавалерийский лагерь на урочище Тура-Су - прелестной горной долине с богатым подножным кормом. Общим же и главным резервом был лагерь войск на урочище Мазар.
Все означенные войска были подчинены полковнику Куропаткину и составляли северный авангард действующих в Кульдже войск. Среди описанного участка обороны нашей границы всюду закипела деятельная работа. Куропаткин по суткам не сходил с лошади и требовал того же от других. Борохорский хребет довольно крут, скалист и покрыт хвойными лесами. С большим трудом прокладывались тропинки и разрабатывались дороги для прохода артиллерии и обозов. В проходах спешно возводились укрепления, делали каменные за-валы, рыли траншеи, промежуточные посты укреплялись. Топографы и особые офицеры снимали инструментально занятую местность.
Под видом переговоров о пограничных делах из войск северного авангарда было командировано разновременно к китайскому командующему войсками и генерал-губернатору Дзинь Дзянь-Дзюню в г. Шихо несколько офицеров, до-ставивших подробные сведения о неприятеле, съёмки и подробное описание пройденного пространства (400 верст по китайской территории), планы укреплений, о числе войск, о их снаряжении, вооружении и довольствии.
После первого же столкновения одного из наших разъездов с китайскою кавалерией в долине Кизимчика наши посты передвинулись вперед и заняли самую долину, весьма важную для нас. Занятие ее дало нам возможность наблюдать всю долину р. Баратолы-Шихо, передвигать, в случае надобности, по Кизимчику свои войска и защищать находящиеся здесь зимовки наших подданных киргиз-байджигитов от грабежа китайских властей.
Устроив войска на занятых ими позициях и тщательно укрепив все горные проходы и их возможные обходы, Куропаткин деятельно принялся за тактическую подготовку вверенных ему войск. Производились маневры со стрельбою, атака и оборона позиций. Кавалерия упражнялась в при-мерных партизанских действиях и разведывательной службе. Люди рот приучались подниматься на гребни гор для будущей практики. Через полтора месяца усиленного труда обороняемая позиция северного авангарда, имея в тылу прекрасную разработанную колесную дорогу на Кульджу и хорошее сообщение между собой, сделалась грозною и недоступною даже и не для китайцев.
Мы были вполне готовы защищать Кульджу от китайской саранчи, но китайцы вовремя опомнились и притихли. В дальнейших приготовлениях прошло все лето и часть осени.
В это время далеко от Китая, в Ахал-Текинском оазисе, генерал Скобе-лев, назначенный командующим войсками в Туркмении, занял Бами, куда деятельно стягивал части своего отряда и собирал продовольствие и снаря-жение, готовясь нанести оттуда решительный удар текинцам.
Еще в июле месяце он переписывался с генералом Кауфманом о привлечении части войск Аму-Дарьинского отдела к участию в Ахал-Текинской экспедиции. С самого своего назначения Скобелев был в оживленной переписке с Куропаткиным по всем вопросам предстоящей экспедиции, о всем чрезвычайном сообщал ему телеграммами и усиленно просил Кауфмана о назначении начальником Туркестанского отряда Куропаткина, которого Кауфман не хотел отпустить от себя ввиду предстоящего столкновения с Китаем.
Скобелев, между прочим, писал Кауфману о Куропаткине: «Ему одному можно доверить такое рискованное движение от Измукшира до Кизил-Арвата: ибо этот поход насколько желательный, настолько серьёзный».
И затем далее, развивая свою мысль в этом же письме, высказывает, что движение Туркестанского отряда с берегов Аму-Дарьи в оазис будет крайне полезно в видах популяризации степи и поднятия нашего престижа среди соседних азиатских государств и также как доказательство, что Россия все может сплотить и объединить, когда обстоятельства того требуют. Причем считал присутствие Куропаткина «крайне полезным и необходимым для предстоящего разграничения с Персией и для обсуждения основных начал организации края». Вследствие чего Высочайше повелено было назначить отряд из туркестанских войск, и ему было предписано явиться в Ташкент и затем отправиться для принятия отряда в Петро-Александровск, где и быть около 10 ноября.
Быстро сформировав на месте свой маленький штаб и приказав ему спешить в сборный пункт г. Джизак, Куропаткин отправился в Ташкент, откуда по получении инструкций от генерала Кауфмана выехал в Джизак, где уже собрались с китайской границы чины его штаба.
Двое суток, проведенных нами в Джизаке, прошли в самых оживленных сборах в дорогу. Лошадей купили, какие нашлись, имея в виду приобрести хороших уже по дороге в Хивинском ханстве.
Рано утром 24 октября наш маленький караван выступил из Джизака в сопровождении 12 верблюдов, несших фураж, провиант, водоподьемные средства, палатки и офицерские вещи; наш конвой составляли 8 сибирских казаков и несколько ловких джигитов.
Мы шли в Петро-Александровск на Аму через пустыню Кизил-Кум (красные пески), тем самым путем, каким следовал Туркестанский отряд в Хивинский поход 1873 года.
Погода нам благоприятствовала; стояла прекрасная, ясная осень с холодными ночами и утрами. Каждый день, встав с зарею и наскоро проглотив свой чай, мы садились на лошадей и по дороге обгоняли верблюдов, уходивших с ночлега гораздо раньше; приблизительно на половине пути завтракали холодной закускою с прибавкою чая - где была вода, а затем уже двигались далее с таким расчетом, чтобы еще засветло прибыть на ночлег, где, не разбивая палаток и закрывшись кошмами, засыпали до другого утра. Наш доктор только в Джизаке в первый раз сел на лошадь, а потому, бедняжка, страдал невыносимо и чувствовал себя по приходе на ночлег разбитым. Другой молодой человек (из стрелков), желая щегольнуть, купил себе красивого рьяного жеребца, который ежеминутно ржал, становился на дыбы, рвался на поводах норовил сбросить, укусил своего владельца и бил задом всех случайных со седей. Вследствие чего юный наездник все время пути принужден был ехат в невольном одиночестве.
В первых переходах движение неправильно, но потом все мало-помал приходит в строгий порядок: люди, лошади и верблюды втягиваются в поход все делается в назначенное время как-то само собой и входит уже в привычку. Наш маленький штаб был богат разнообразными типами и характерам тут были и серьезные неулыбающиеся дельцы, знатоки азиатских наречий и местных обычаев, наездники, охотники, потомки малороссийских гетманов и новгородских посадников, но все одинаково были способны к труду и работе, молоды, энергичны и весело смотрели в глаза будущему.
На границе бухарских владений по приказанию эмира начальника с ряда встретил сам Нуратинский бек (губернатор) в полном параде, со свитой в раззолоченных халатах и убранных золотом аргамаках.
Среди безжизненной пустыни в 80 верстах от первых поселений был покинут бухарцами целый лагерь из зеленых палаток и юрт, устланных коврами.
В огромной шелковой палатке нас ждал уже стол, уставленный горячими кушаньями с бесчисленным множеством фруктов и сластей. Представители бухарского эмира, жеманно растопырив свои пышные халаты, сыпали цветы персидского красноречия, объясняя нам, что Дженаби-Али-Эмир (мусульманский титул эмира) строго приказал им заботиться о благополучии своих дорогих гостей, так как Россия и Бухара издавна составляют одно целое и не-раздельное государство, связанное узами тесной дружбы. «Ики Давлет, бир Давлет» (два государства, одно государство) - постоянно твердили бухарские сановники, изображая посредством наложенных один на другой согнутых указательных пальцев крепкую цепь неразрывной дружбы, связывающей Россию с Бухарой, и складывая затем уже выпрямленные пальцы рядом, изображали Россию и Бухару, слившихся в одно нераздельное государство Подобные встречи и проводы продолжались все время нашего пути по бухарским пустынным пределам. Сначала это занимает, но потом соблюдающийся при этом восточный этикет стесняет и утомляет, а окружающий комфорт и мишурная позолота бухарских сановников режет глаза при сравнении с нашей простой военной обстановкой. В Хал-Атинской пустыне нас догнал джигит из Самарканда с письмом от генерала Иванова, уведомлявшего, что большая партия конных и пеших текинцев на верблюдах переправилась через Аму-Дарью выше Питняка и в данное время хозяйничает среди наших туркмен правого берега и кизилкумских киргизов. Вследствие чего далее мы пошли с маленькими военными предосторожностями, высылая вперед и назад по одному казаку и джигиту, изображавшему авангард или арьергард.
В боковых разъездах ехало по одному джигиту с каждой стороны. Мы держались поблизости к верблюдам. На ночь из верблюжьих тюков устраивал-ся маленький вагенбург, куда укладывали верблюдов; выставляли часовых, а оружие и патроны - наготове. Один из офицеров назначался дежурным и не спал всю ночь. От Адама-Крылгана до озера Сардаба-Куля тянутся высокие барханы чистого сыпучего песку. Этот путь никогда не забудут участники Хивинского похода.
Груды верблюжьих костей до сих пор еще ясно обозначают его направление. Здесь туркестанский отряд потерял более половины своих верблюдов.
Пришлось бросать экспедиционные вещи и часть провианта; оставили только воду, которой было мало, патроны, сухари и часть крупы; сухарей за недостатком давали только ¼ фунта, а воду маленькими порциями. По указанию одного киргиза завернули в сторону на колодцы Алты-Кудук, надеясь найти там много воды, но ее оказалось недостаточно; между тем раскаленные лучи майского солнца томили людей, страдавших невыносимо от жажды. Собрали военный совет; начальник штаба предложил отослать всех верблюдов и лошадей с посудою и турсуками обратно на колодцы Адам-Крылган, откуда, наполнив все водою и напоив животных, двигаться безостановочно вперед, уничтожив все лишние вещи.
Предложение его было принято, и мы ждали водяную колонну на Алты-Ку-дук. Это были тяжелые дни ожиданий; знаменитый партизан Садык, все время разъезжавший вокруг, беспокоил верблюжий транспорт и как ветер появ-лялся там, где его не ждали.
Наконец колонна с водою пришла благополучно. Перед выступлением сожгли все вещи.
Начальство показывало пример, офицеры и солдаты бросали на костер свое последнее платье, обувь и белье; всякий остался в том, что было на нем надето. Наконец проскользнувший к озеру Сардака-Кулю джигит привез с него пучок зеленого камыша. Надежда на близость воды поддерживала наши силы. Пошли вперед, животные поминутно падали, люди страдали от жажды, но мужественно переносили свои муки и шли. Многие офицеры, отдав своих лошадей слабым, сами шли пешком. Кауфман любовался и гордился образовавшимся порядком и дисциплиною, царствовавшими в отряде. Еще два тяжких перехода, проведенных в борьбе с природой и непрерывных перестрелках с неприятелем, и рано утром 11 мая туркестанский отряд, двигаясь в строгом боевом порядке, окруженный массой неприятельской кавалерии, увидел, наконец, перед собой давно желанную Аму-Дарью. Все забыли про существование неприятеля: цепь перестала стрелять; страстный взрыв восторга охватил всех; радостный гул «вода! вода!» стоял в воздухе.
Некоторые молились, другие обнимались и целовали друг друга; животные, и те волновались и выказывали свое нетерпение; лошади радостно ржали и рвались вперед, верблюды мычали и кружились. Маститый старик на маленькой лошади в сопровождении огромной свиты объезжал стройно стоявшие войска и, сняв свою фуражку, со слезами на глазах именем Государя и России горячо благодарил их за тяжелые труды и лишения, поздравляя с прибытием на живую воду. В ответ на его слова могучее радостное русское «ура» впервые своими громкими раскатами огласило Хивинскую землю.
Кто из участников похода не помнит этой трогательной минуты? Благодаря опытности Кауфмана и его начальника штаба, Хивинская экспедиция, к удивлению и зависти Европы, довела свое дело до конца, и считавшееся невозможным свершилось. Трое из нас, бывших участников Хивинского по-хода, знакомили с проходимою местностью начальника отряда, дополняя ее своими рассказами.
Скоро на горизонте показались Уч-Учакские холмы, и через несколько часов мы уже подъезжали к заросшему камышом озеру Сардаб-Кулю. Под-нялись на Уч-Учакский чинк, и перед нашими глазами открылась красавица Аму-Дарья. Далее на той стороне реки вырисовывались темными пятнами Питнякские сады.
Выехавший к нам навстречу старик, бухарский комендант крепостцы на Сардаб-Куле, рассказал, что два дня тому назад туркмены нападали на его крепость, но были отбиты и теперь бродят недалеко в окрестностях. Мы выслали по берегам свои разъезды, подтвердившие слова коменданта, следы пребывания шаек еще были очень свежи...
Устроив вагенбург из наших тюков, мы провели ночь на Сардаб-Куле вполне готовыми, имея оружие наизготове, но нас никто не тревожил, и на другой день, сделав большой переход по берегу Аму-Дарьи, мы прибыли на ночлег, где застали уже юрты и приехавших почетных туземцев местного управления, высланных начальством на встречу начальника отряда. Наутро сели в высланные нам экипажи; через сутки, после 14-дневного путешествия, мы прибыли в Петро-Александровск 8 ноября, двумя днями раньше назначенного нам срока.
