Американский классик не так известен российскому читателю, как его современники Марк Твен или О. Генри. Дело, конечно, в переводах. На наши книжные полки они поступали ещё до революции, а после – в перестройку. Сейчас на русском языке можно прочитать только половину из двух десятков произведений Джеймса. Тот же «Другой дом» попал к нам в руки только весной этого года. Впрочем, вы наверняка видели хотя бы одну из 16 экранизаций повести «Поворот винта» – с Марлоном Брандо или от Netflix.
В англоязычном литературном пространстве Генри Джеймс ценился ещё при жизни. Однако писатель познал не только радости популярности, но и горести творческого кризиса. Один такой продлился 5 лет, и выбраться из него Джеймсу удалось только с помощью пьесы о пяти молодых людях и маленькой девочке, своим существованием мешающей всеобщему счастью. Впоследствии драма стала романом «Другой дом», что, вероятно, не пошло ей на пользу. Но такова, видимо, цена вдохновения.
События «Другого дома» разворачиваются в трёх частях-актах. Как и подобает несостоявшейся пьесе, произведение преимущественно состоит из диалогов, двигающих сюжет и раскрывающих персонажей. Проблема в том, что написаны реплики для театра, и это чувствуется. Слова героев «Другого дома» броские, патетичные и гипертрофированные. То же можно сказать и про сюжет романа.
Преуспевающий молодой банкир Тони Брим теряет жену в родовой горячке. Перед смертью супруга просит героя больше не вступать в брак. Дело в том, что миссис Брим воспитывала деспотичная мачеха, и новоиспечённая мать не желает такой судьбы маленькой дочери. Тони не может отказать жене на смертном одре и поэтому даёт обещание. Он не свяжет себя новым браком. Во всяком случае, пока жива их дочь.
Типичный для драматургов XIX века накал завязки (похожее настроение вы можете встретить и у Ибсена, и у Чехова) предполагает и соответствующее завершение. Авторы пьес ещё в античные времена отказались от того, чтобы щадить чувства читателей и зрителей. Показывая человеческую натуру во всём её несовершенстве, они не брезговали гротескной жестокостью. Желание посмотреть в это несколько кривое зеркало тысячелетиями приводит зрителей в театр. Спектакль – в первую очередь представление, построенное на условностях и преувеличениях.
Читатель же, открывая роман, смотрит не в зеркало, а в окно. Неявные искажения неизменно вызывают у него эффект «зловещей долины».
Перестраивая свой «Другой дом», Генри Джеймс оставляет прежний фундамент. Массивные диалоги почти не поясняются авторской речью, самые важные события происходят «за кадром», а все персонажи немного чересчур – любопытные, эгоистичные, сумасшедшие. Зритель к этому готов, читатель – нет. Небольшие отклонения от привычной нормы человеческий мозг просто отторгает, как доктор Франкенштейн своё чудовище.
История культуры на данный момент знает лишь одного творца, эксплуатирующего эффект «зловещей долины» в каждом произведении и от всего сердца любимого аудиторией. Это, конечно, американский режиссёр-сюрреалист Дэвид Линч. Возможно, будь Генри Джеймс его современником, а не реалистов Марка Твена и О. Генри, «Другой дом» стал бы и правда другим. Ну, или творческий кризис писателя затянулся бы не на 5, а на 25 лет.
