Органиста Михаила Павалия знают лучшие органы Финляндии, Австрии, США, Германии, Польши, России и стран бывшего СССР. Но он верен своему «Рудольфу фон Беккерату», каждую трубу которого знает «в лицо».
Такая любовь не может остаться без взаимности.
Дружба автора этих строк с Михаилом Павалием началась в консерватории в конце 80-х годов. Кубанское землячество, списанные друг у друга фуги – святое студенчество…
Я рада, что его музыкальная история, в которой предстоит написать ещё много органных строк, теперь достояние истории Кубани.
Семь печатей тайны
– В Ленинграде ты репетировал на органе, на котором играл П.И. Чайковский. В какой трубе прячется его призрак?
– Ну, тот орган давно стоит в Царском Селе, в музыкальной школе. Мы играли на механическом «Зауэре». В советские времена к инструменту, на котором играл Чайковский, не подпускали. Ни под каким видом! Как и к органу в католическом соборе в Ковенском переулке. Было негласное указание – не привлекать внимание к католической церкви. Вообще проще было на органе Домского собора поиграть, чем в Ленинграде на органах капеллы или филармонии.
– Ты, выходит, музыкальный «внук» великого педагога и органиста Исайи Браудо, уход которого Бродский сравнивал с «природой, лишившейся ихтиозавра».
– Да, по линии моих музыкальных «мам» – педагогов Нины Ивановны Оксентян, народной артистки РСФСР, и Евгении Владимировны Лисицыной. Нина Ивановна приняла класс органа сразу после кончины Браудо. Исайя Александрович, как и его московский коллега Леонид Ройзман (органист, педагог, доктор искусствоведения – прим. авт.), был авторитарным человеком, не терпел конкуренции. Отчасти это правило работает и сейчас. Органистов мало по определению. Никому не интересно выпускать специалистов, которые не смогут найти работу.
– Какой была Нина Оксентян? Она прожила удивительно долгую жизнь – больше ста лет…
– И до последнего давала концерты! Она приезжала в Краснодар. Стать, металл в голосе. Когда она вышла на сцену, все, глядя на неё, ахнули… Как говорил Павел Николаевич Кравчун (физик-акустик, о нём см. ниже – прим. авт.), она сохранилась, потому что интриги обходили её стороной. Спокойная, даже невозмутимая. То, что мы с Даней творили (имеется в виду однокурсник М.И. Павалия, профессор, заведующий кафедрой органа в Санкт-Петербургской консерватории Даниэль Зарецкий – прим. авт.), – такое при Браудо было бы невозможно.
– Так что же ты вытворял? Требую подробностей.
– Я тайком ездил в Ригу брать уроки у Лисицыной, изучать музыку барокко. Нина Ивановна об этом не знала. Она была признанным мастером в исполнении французской романтической музыки. Как-то перед Новым годом был мороз, мы поздно закончили репетицию. Нина Ивановна попросила меня проводить её домой. Она жила на Петроградской стороне. Мы ходили, ходили и… заблудились. Меня в общежитии ждала Наташа (супруга М.И. Павалия и ассистент – прим. авт.). Нина Ивановна на следующий день меня перед женой отмазывала: «Наташенька, вчера мы с Мишей встречали Новый год…»
