Вт, 21.01.2020
Корреспондент «ЧН» встретился с чебоксаркой, которая вместе с сотнями других детишек была эвакуирована в Чувашию в августе 1943 года.
Фото © Валерьян АНДРЕЕВ
«Летний солнечный день. Мы идем с мамой по улице. Она ведет меня за левую руку, а я оглядываюсь в правую сторону и рассматриваю лежащее вокруг битое стекло. Его очень много, и осколки ярко блестят на солнышке.
Бомбоубежище. Темно, где-то вдали светится лампочка. Вокруг много людей, они стоят очень близко друг к другу, но я почему-то вижу только их головы и плечи. Видимо, меня, маленькую, кто-то держит на руках. Наверное, это мама.
Комната. Я лежу на кровати. Лежу и уговариваю себя: «Скоро придет мама и принесет покушать».
В памяти ленинградской девочки Ларисы, прожившей почти два года в голодном блокадном городе, запечатлелись только эти эпизоды. Во время эвакуации малышке было всего пять лет. Сегодня Лариса Ивановна Лермонтова, у которой от родителей не осталось даже фотографий, знает лишь одно: в тот день мама домой не вернулась. И случилось это 7 июля 1943 года. Такая дата значится на направлении Ларисы в детский дом и на пояснении на том же пожелтевшем листе бумаги, что в этот день мама погибла от снаряда. Кто составлял этот документ и увозил девочку из родного дома — тоже неизвестно. Может, соседи подсказали, что ребенок остался один. А может, бригада добровольцев, которые в дни блокады обходили дома и проверяли жителей.
Очень слабенькую Ларису сначала увезли в больницу, немного там подлечили-подкормили, а затем перевели в детдом. Это было 24 июля. В этот день группу детдомовцев эвакуировали на Большую землю. Вывозили ребятишек по Ладоге. В памяти девочки запечатлелась картинка. «Вечер, у берега стоит катер, трап, взрослые с рук на руки передают детишек. Началась бомбежка. Ребятишки плотной кучкой сидят на полу и испуганно прислушиваются к взрывам за бортом. Но до берега добрались благополучно. Затем ехали на поезде. Время тянулось долго, но в памяти почему-то снова остался лишь один эпизод. В проходе вагона вереницей стоит детвора, потихоньку все продвигаются к девушке, которая даёт всем из ложки что-то беленькое (наверное, сгущенку). Когда очередь доходит до меня, девушка говорит: «А тебе нельзя». Мне было очень обидно: почему всем можно, а мне нельзя. Заплакала. Сейчас понимаю, что мне, видимо, не разрешалось молочное».
Поезд с ленинградскими детьми прибыл в Шумерлю 11 августа. «Высадили нас на лужайку, — вспоминает Лариса Ивановна, — и стали кормить кашей, она была такая вкусная и горячая». А что было дальше, девочке уже через много лет рассказали ее приемные родители. Лариса Ивановна только к окончанию школы узнала, что воспитывали ее не родные мама и папа.
Когда Иван Иванович Терёхин (приемный отец Ларисы) узнал, что на станцию прибыл эшелон с ленинградскими детьми, побежал к вокзалу. Они сидели все в кучке, исхудавшие, перепуганные. Мужчине, у которого своих детей не было, чем-то приглянулась Лариса. Он хотел забрать ее сразу и унести домой, как это сделал другой шумерлинец. Тот схватил девчушку, принес жене и сказал ей: «Вот тебе дочка». Подумав, Иван Иванович поступил по-другому. Попросил направлявшегося в сторону дома Терёхиных знакомого, чтоб тот сказал жене прийти на вокзал. Елизавета Александровна прибежала очень быстро, муж велел ей самой выбрать дочку, и... сердце женщины тоже указало на Ларису.
Супруги удочерили девочку в тот же день, но так как документов на ленинградских детей почему-то не оказалось (то ли бумаги задержались в пути, то ли их уже увезли в детдом на первой телеге), в графе «дата рождения» указали 5 мая (выбрали эту дату, потому что 4 мая был день рождения Ивана Ивановича). Настоящий день рождения (21 февраля) Лариса Ивановна узнала уже будучи взрослой, но менять ничего не стала. Так и прожила всю жизнь майской. Позже Лариса Ивановна узнала еще несколько фактов о своих кровных родителях, Ленинграде. А также о том, что прибыла она в Чувашию с последней группой эвакуированных из блокадного города детей, и что из Шумерли до детдома не доехали в тот день три девочки — их всех удочерили местные жители.
Ларису в новой семье любили как родную. Но страх и ужас, которые довелось испытать маленькому ребенку в блокадном Ленинграде, еще долго жил в ее сердце. В семейном архиве Ларисы Ивановны хранится копия статьи из шумерлинской газеты, где ее приемная мама Елизавета Александровна вспоминает, как дочка вздрагивала при звуках заводского гудка. «Мамочка, мама! Тревога!» — кричала девчушка, прижимаясь к матери. Та успокаивала дочку и в очередной раз объясняла ей, что этот гудок не страшный, он просто зовет рабочих на завод.
Повзрослев Лариса Ивановна, решила узнать судьбу своих родных. Сделала запрос в Ленинград. Подтвердили уже имеющиеся данные о маме (Прасковье Афанасьевне Михасевой), и что до войны семья жила в авиагородке около Пулкова, здесь родилась Лариса. С наступлением немцев женщину с дочкой переселили на Петроградскую сторону, на Большую Пушкарскую улицу, в дом № 44. То, что в блокаду жили здесь мама с дочкой, подтвердили и две соседки по дому. Они же заочно рассказали, что Прасковья Афанасьевна погибла во время обстрела, а Ларису забрали в детдом.
В конце 60-х годов Лариса Ивановна ездила в Ленинград, нашла улицу Пушкарскую, вот только старенького дома по прежнему адресу уже не было — на его месте стояла высотка-новостройка. Не удалось разыскать и соседок: одна к тому времени уже умерла, а другая куда-то уехала. Зашла в домоуправление, но там развели руками: все документы сгорели во время бомбежки. Ничего не дал и визит в музыкальную школу, из которой еще в войну был дан ответ на запрос госпиталя по поводу смерти матери (данные требовались, чтобы определить ребенка в детский дом). «Почему госпиталь делал запрос в музыкальную школу? — и сегодня спрашивает себя Лариса Ивановна и сама себе отвечает: — Возможно, там работала моя мама». Данные о маме, кстати, позже Лариса Ивановна нашла и в Книге памяти погибших в Ленинграде. Там сходится все: дата, место и год рождения, дата смерти, адрес мамы, перепутана только одна буква в фамилии — вместо Михасевой стоит Михачева. Но это, наверное, опечатка.
Дольше всего в неизвестности оставался отец Ларисы Ивановны — Иван Иванович. Удивительно, но имена кровного и приемного отца совпали, и девочка всегда носила свое отчество. И совсем недавно племянница через интернет узнала истинную судьбу отца. Он был призван на фронт и погиб 31 декабря 1941 года.
После школы Лариса Ивановна окончила Казанский экономический институт. Вышла замуж, родила двоих сыновей. В 1973 году семья переехала в Чебоксары. Многие годы, до самой пенсии, Лариса Ивановна трудилась в «Чувашгражданпроекте».
«Мне очень хочется еще хоть раз побывать в городе, где я родилась, где жили мои родители. Может быть, найти других родных или знакомых, и если у кого-то из них сохранились старые фотографии, хоть на снимках увидеть лица мамы и отца. Думаю, что такой же мечтой жили и живут многие ленинградские дети, которых война навсегда разлучила с близкими», — со слезами на глазах говорит Лариса Ивановна и вспоминает еще один факт: «В 1995 году, когда отмечали 50-летие снятия блокады, в Чебоксарах проживал 71 житель блокадного Ленинграда. А недавно я прочитала в газете, что сейчас осталось всего 28 человек».
