Тридцатые годы, когда государство объявило репрессии против своих граждан, по-моему, выдались самыми кровавыми для нашей страны. Формально людей преследовали по имущественному признаку, на самом же деле попавшие в списки, составленные сельскими комитетами, «кулаки» и «середняки» на поверку оказывались упорными тружениками, другие же и вовсе ничем не отличались от деревенской бедноты. В те годы в нашем районе под колесо репрессивной машины попали крестьяне Узяна, Авзяна, Каги и других деревень, из которых целыми семьями людей выселяли в необжитые места. У них не было инструментов для строительства жилья, а власть тем временем уже требовала выполнения плана по заготовке леса. Многие погибли в первый же год жизни на новом месте.
Тридцатые годы, когда государство объявило репрессии против своих граждан, по-моему, выдались самыми кровавыми для нашей страны. Формально людей преследовали по имущественному признаку, на самом же деле попавшие в списки, составленные сельскими комитетами, «кулаки» и «середняки» на поверку оказывались упорными тружениками, другие же и вовсе ничем не отличались от деревенской бедноты. В те годы в нашем районе под колесо репрессивной машины попали крестьяне Узяна, Авзяна, Каги и других деревень, из которых целыми семьями людей выселяли в необжитые места. У них не было инструментов для строительства жилья, а власть тем временем уже требовала выполнения плана по заготовке леса. Многие погибли в первый же год жизни на новом месте. Не так давно я пообщался с дочерью репрессированных Зайтуной Музиповной Полишевой, рассказавшей о судьбе своих родителей. Ее отец у зажиточного хозяина заработал корову, лошадь и немного денег, на которые он смог купить дом в Инзере. Вот что рассказал её папа Музип: «В марте 1929 года у нас забрали все пожитки, а семью выгнали из дома в баню. Отца Асята в это время дома не было – он строил лодки для сплава на Средней Тюльме. В ноябре 1932 года 76-летнего Асята арестовали, увезли в Уфу, а его семью стали гнать даже из бани. Но в Уфе тогда была какая-то комиссия из Москвы. Увидев деда в коридоре тюрьмы, проверяющие посмеялись: ты чего, бабай, тут делаешь И в марте 1933 года отправили его домой, выдав справку, чтобы он в течение 12 дней выехал за пределы Башкирии. Дескать, все равно местные начальники житья не дадут. Однако Асят не уехал, а остался в Инзере. Как говорил мой папа Музип, дед Асят в преклонном возрасте продолжал строить лодки и снова обзавелся хозяйством. Но в 1935 году снова все отобрали. Музипу тогда было 16 лет и он хорошо помнит все, как было. Младшего сына Асята, двухлетнего Билала, НКВДшник убил ударом двери. Мальчишка выглядывал из-за двери и лепетал хозяйничавшим карателям: «Бабай, мине тапама!» - «Дядя, не затопчи меня!» Один из охранников резко толкнул дверь и зашиб ребенка. Через сутки малыш умер. В книге памяти по алфавиту занесены фамилии репрессированных. Но своих бабушек и дедушек ни по матери, ни по отцу я там не нашла. Отыскать их удалось в Интернете: Камалетдинов Музип Асятович, родился в 1919 году, в 1932 году приговорен к раскулачиванию, направлен в БАССР, в Среднюю Тюльму. Снят с учета в 1947 году. Такие формулировки были на всех детей, записанных на репрессированных родителей. Даже на грудничков (родился в 1930 году, раскулачен в 1931-м). Лишь убитого ими моего дядю Билала забыли внести в эти списки. Несмотря на полную лишений жизнь, дед Асят трудился не покладая рук, прожил 98 лет (1856-1954 гг.). Бабушка Фатима прожила 100 лет (1884-1984 гг.). Одна из дочерей, 96-летняя тетя Галима, живет в Белорецке и хорошо помнит события тех лет. Она также трудилась всю жизнь, муж у нее погиб на фронте. Одна поднимала сына и дочь и замуж больше не выходила. Дочь Зайнаб работала на комбинате, была делегатом 20 съезда КПСС. Мой отец Музип в 1935-37 годах, практически мальчишкой, начал работать на узкоколейке Инзер-Белорецк. Он рассказывал, как в те годы по ночам из Белорецка приезжала дрезина – «черный воронок» и увозила в город по 6-7 человек, которых больше никто не видел. В годы войны он шесть раз собирался на фронт и всякий раз получал отказ в военкомате. Оказывается, он, так же как и его отец Асят, был незаменимым мастером по строительству лодок при сплаве леса и знал все работы на речных запанях. Без леса, как известно, нет угля, а без угля не было бы белорецкого металла. Музип хорошо знал речку малый Инзер, где было много порогов, особенно у Айгира. Сам он не любил рассказывать, но от его коллег по работе мы узнали, что на тех перекатах он спасал попавших в беду сплавщиков. Тот же тракторист Евгений Фадеев рассказывал, как Музип приплыл к нему на лодке и вытащил его из кабины трактора. Получается, что и у моего отца, и у деда, как сейчас говорят, было жизненное кредо – умение работать, главное качество человека. Папа умер в 2001 году на 83-м году жизни, оставив о себе самую добрую память. Мастер на все руки, он был немногословен и никогда не повышал голос. За всю жизнь никто не услышал от него нецензурного слова. Занесен в книгу Почета леспромхоза, награжден медалями и Почетными грамотами самых высоких инстанций. На власть не обижался, хотя у него дом отобрали и сделали в нём пимокатку. Лишь однажды в нем проявилась обида на власть за те годы. Как-то я спросила у него совета: папа, меня агитируют в партию, что ты скажешь? Тогда он без раздумий ответил «Нет!» После этого они с мамой (она тоже была из раскулаченных) начали постепенно рассказывать мне то, о чем в прежние годы лучше было помалкивать. У Музипа родились и выросли четверо детей: Зайтуна, Мавлит, Камиля, Альфия. Сегодня они все уже на пенсии, ветераны труда, наработали стаж на одном месте от 30 до 40 лет, но не бездельничают. Вот, оказывается, какие они, дети «врагов народа»! В семье деда по маме - Камала и Минизили-апай было четверо детей: Хайбулла (1911 г.р.), Шагида (1923 г.р.), Сажида (1925 г.р.), Мухамат (1930 г.р.). И дед, и бабушка были сироты и жили своим трудом. Дед умел выделывать кожи. Когда вся ребятня в деревне носилась босиком, у нас были кожаные сандалии, а зимой - сапожки. В деревне Янгисканово дед построил самый лучший дом. Моей маме Сажиде Камалетдиновне (в замужестве Халиковой) было шесть лет, когда НКВДшники пришли во двор, застрелили собаку и стали вытаскивать из нового крытого железом большого дома имущество. Когда из дома их выселили, семья перебралась в сарай, а в доме стали жить двое писателей. Позже дом увезли на новое место, перекатали и разместили в нем сельсовет. В сентябре 1931 года как спецпереселенцев их отправили в Среднюю Тюльму. Только-только обжились, - НКВД тут как тут. Снова арестовали и 13 января 1940 года в лютый мороз погнали в Кузьелгу. Даже картошку с собой не возьмешь – замерзнет по дороге. Все делалось для того, чтобы люди вымирали. Они и вымирали. Целыми семьями. Маме моей Сажиде было тогда 15 лет, и она все помнила. По утрам по поселку ездила «труповозка». Зимой – сани, летом – телега. Охранник стучал в окно: «есть кто живые?». Умерших складывали в сани и везли на кладбище, где с осени был вырыт длинный ров. По весне эту братскую могилу присыпали землей. Бабушка ткала полотно, шила занавески, полотенца, скатерти и меняла у вольнонаемных на продукты, которым, кстати, запрещалось подкармливать репрессированных. В Кузьелге до сих пор сохранилось несколько четырехквартирных бараков, в которых жили переселенцы. В каждой квартире площадью 30 квадратных метров (5 на 6) жили по две семьи. И ничего, дружили. Мама говорила: «Мы все жили под комендантом!» Выйдешь, бывало, ночью в туалет, а у дверей, возле дома милиционер стоит. Некоторые пытались бежать на родину, но их ловили и приводили на место. Да и куда бежать-то без паспортов! На две семьи держали одну корову. День кормит и доит одна семья, на следующий день – другая. 72-летний дедушка Камал лучковой пилой валил лес и был стахановцем. Но за самоотверженный труд расплатился здоровьем – отказали ноги. Четырнадцать лет был прикован к постели и бабушка за ним ухаживала. Как-то соседка посочувствовала: устала ты за ним смотреть! – Пусть хоть еще 20 лет лежит, только бы жил! – отвечала бабушка. Вскипятит самовар, напечет вкусных дрожжевых блинов, придвинет столик к его кровати и сидят они, довольные друг другом, тихо-мирно чай пьют и разговаривают. «А школьницей я была в гостях у бабушки, - рассказывала мама. - Меня позабавило окошко в стене, с дверкой, как в кассе. По ту сторону стены жили соседи Репины. Это для чего окошко? - поинтересовалась я у бабушки. - Как для чего? Утром встанешь, отворишь дверку и поздороваешься с соседкой Катей. Лишь спустя годы, вспоминая рассказ матери, понимаю, что отношения между людьми, благодаря такой мелочи, как окошко в стене, были много душевнее, чем сегодня. Это было уж полвека назад. Достойными гражданами были и их дети. Шагида Камаловна, учительница начальных классов, посвятившая себя школе. Сажида – моя мама – была домохозяйкой и лишь когда младшая дочь закончила школу, работала в пекарне Инзерского леспромхоза. Такого вкусного хлеба, какой она пекла, сейчас уже нет нигде. Сняли репрессированных с учёта в сентябре 1947 года, а через три месяца мой папа Музип привез маму Сажиду в Инзер. Познакомились они в «тормозе» (так называли в вагонах узкоколейки тамбур, в котором кондуктор сдерживал ход поезда). Папа тогда работал на железной дороге, а мама в Кузьелге - поваром в детском садике. Ей, 18-летней девчонке, приходилось ездить в город за продуктами и сторожить их от воров в этом самом тормозе. Да и не было в те годы пассажирских вагонов. В память о тех временах на месте бывшей школы в Кузьелге энтузиаст из Межгорья Рифкат Юсупович Губайдуллин, родители которого тоже из репрессированных, организовал небольшой парк и в память обо всех погибших в 1930-47 годы поставил мраморную плиту. Ежегодно в июне он собирает детей и внуков репрессированных на проведение дней Памяти. Приезжают люди из Уфы, Магнитогорска, Стерлитамака, Челябинска и Ставропольского края. Общаются, делятся воспоминаниями и фотографиями. За эти годы они стали почти родственниками. Мне и самому пришлось побывать у братской могилы, где под большим крестом покоятся и православные, и мусульмане. Ни за кого из нас родителям, прожившим вместе 54 года, не пришлось краснеть. Мы, дети пострадавших от сталинских репрессий, Вас не забудем никогда. Записал Нурулла МИГРАНОВ, Почетный ветеран города и района. На снимке: новый памятник жертвам политических репрессий в Межгорье. Открытие мемориала состоится 30 октября 2013 года. Белорецкий Рабочий Оригинал публикации
