Начало читайте здесь!

В историческом разрезе

Мурманск хорош тем, что в нем можно совершить настоящий прыжок в прошлое, от советского и далее. Начать можно с краеведческого музея, запах которого (старой бумаги, старых тряпок, старого дерева и туши, которой от руки рисовали подписи к экспонатам лет этак пятьдесят назад) ни с чем не перепутает тот, кого много лет назад водили в такие музеи на школьные экскурсии. В мурманском краеведческом интересен, впрочем, не только прыжок в прошлое как таковой: там много экспонатов, которых не увидишь в других провинциальных музеях Центральной России.



Например, реконструированный интерьер саамской вежи или комнаты рыбака 1930-х годов. Есть чучела заполярных зверей, диорама, имитирующая местный подводный мир, и много оружия времен Второй мировой — и нашего, и немецкого. Дети — а их и сейчас водят на школьные экскурсии ради любви к родному краю — зависают у макета ледокола «Арктика», скелета неолитического человека и древнего, утлого даже на вид челна, на котором когда-то ходил на промысел какой-то мурманский рыбак. Утлый-утлый, а крепкий, да и сами рыбаки с Мурмана (так назывался этот край и тогда, когда города еще не было и в помине) были отличными мореходами: многих из них при Петре I забрали в матросы, кто-то дослужился и до офицерских чинов.

Среди мурманчан имелись и способные судостроители-самоучки из тех, кто строил деревянные «лодьи» (так поморы называли свои крутобокие суда) из поколения в поколение. Так, идею современной конструкции ледокола первым предложил мурманский купец Михаил Бритнев, почетный гражданин Санкт-Петербурга. Бритнев (или кто-то из его талантливых, но, как это часто бывает, оставшихся безымянными подчиненных) предложил изменить угол носа судна и его скул (бортов). Ледокол новой конструкции не впивался, как нож, в ледовое поле, рискуя в нем намертво застрять, а словно бы наваливался на лед сверху, словно гигантское тяжелое яйцо, даже не раскалывая, а продавливая спрессовавшуюся ледовую массу до чистой воды. Широкие борта судна раздвигали льды для идущих следом кораблей.

По тому же самому принципу (разумеется, со временем модифицированному) сконструировали и в середине 1950-х годов заложили на ленинградском судостроительном заводе имени Марти первый в мире атомный ледокол «Ленин». Его оснастили ядерной паропроизводительной установкой водо-водяного типа (сначала было установлено три реактора ОК-150, а в 1967 году, через десять лет после пуска судна в эксплуатацию, их заменили на два более мощных ОК-900). Турбины для корабля делали на Кировском заводе, гребные электродвигатели — на «Электросиле», турбогенераторы поставил Харьковский электромеханический завод. По сути, на первый ледокол-атомоход работала вся страна: еще на стадии строительства он стал визитной карточкой отечественного судостроения, на недостроенный корабль приезжали посмотреть тогдашний британский премьер Макмиллан и будущий президент США Никсон.

Идея атомного ледокола хоть и укладывалась политически в концепцию советско-американского ядерного «состязания», была сугубо практической: компактность и экономичность атомного топлива позволяла судну совершать длительные рейсы без захода в порты, а значит — продлить полярную навигацию, актуальную для нашей страны с ее протяженным арктическим побережьем как ни для какой иной страны мира. Вместо нескольких летних месяцев ледокол мог водить обычные суда круглый год. Всего за свою морскую жизнь первенец ледокольного атомфлота только во льдах прошел более 560 тысяч морских миль.

Сейчас «Ленин» превращен в музей и стоит на вечном приколе у одного из пирсов мурманского порта, но он знавал прямо-таки героические времена. В июне 1971 года ледокол стал первым в мире надводным судном, прошедшим севернее архипелага Северная Земля — из Мурманска в Певек. Он разведал пути и по сути подготовил таким образом первую экспедицию уже нового атомного ледокола «Арктика» на Северный полюс в 1977-м. Сейчас для современных атомоходов подобный вояж — вполне заурядный, практически туристический маршрут: на экскурсию к полюсу берут любого желающего, способного выложить за это удовольствие двадцать тысяч долларов.

Прогулка по каютам и коридорам «Ленина» — прыжок в прошлое почище краеведческого музея: в коридоре висят доски объявлений «Профсоюз» и «Комсомол», в общем зале офицерской кают-кампании и салонах сохранилась мебель из орехового дерева и карельской березы, в матросской столовой — привинченные к полу вращающиеся стулья, обитые клеенкой столы и будка киномеханика: во время долгих автономных рейсов подвахтенным крутили кино.

Сохранилось оборудование рубки (можно подержаться за небольшое рулевое колесо, рассмотреть штурманские приборы и карту Северного Ледовитого океана) и внешние оболочки ядерных реакторов (топливо из них, конечно, уже тридцать лет как удалено, и радиационной опасности нет). И, разумеется, везде — портреты Ленина во всевозможных техниках: например, в капитанском салоне чеканный металлический профиль вождя соседствует с фарфоровым белым медведем, а кают-кампанию украшает небольшой мраморный Ильич за работой.

Постсоциалистический реализм

На обратном пути с ледокола, вынырнув из исторических глубин, я с неменьшей полнотой погрузилась в современность. Мурманск — город контрастов: недалеко от ультрасовременного 18-этажного отеля томится явно нуждающийся в ремонте, с осыпающимся фасадом дом культуры, сталинки на центральных улицах покрасили только с лицевой стороны, да и то не все. Вдали по сопкам карабкаются серые, как сами скалы, бетонные многоэтажки: их успели построить и заселить накануне краха СССР, а у их подножия еще можно встретить двухэтажные деревянные дома-развалюхи с коммуналками и удобствами во дворе.

В небольшом рыбном магазине, где продается вкуснейший (я протестировала) копченый палтус и соленая скумбрия (надо сказать, весьма для рыболовецкого региона недешево: из вполне понятных экономических соображений большая часть мурманского улова продается на экспорт буквально прямо в море), в открытой и пустой, отключенной от сети витрине-холодильнике лежал на байковом одеяльце грудной ребенок продавщицы. «А чего делать, оставить не с кем, а работать надо», — грубовато отвечала молодая мать на невысказанные вопросы и озадаченные взгляды посетителей.

В баре неподалеку от ворот торгового порта (территория его режимная, посторонним вход запрещен) я наблюдала смешную и несколько даже трогательную сценку. Пятеро смуглых матросов-малайцев с индийского сухогруза мирно потягивали пивко и вполголоса беседовали, пока к ним не подсел (незваным, разумеется) шумный и слегка подвыпивший мурманчанин из породы «душа нараспашку». Сходу он бойко, хотя и на совершенно ужасающем английском предложил озадаченным до легкого испуга гостям города звать его запросто Женей и заказать вместо пива водки: «Летц дринк фор Рашен Федерейшн!»

Малайцы покрутили головами, но заулыбались. Женя не смутился, хлопнул сто граммов и, окончательно размягчась душою, поставил невольным собутыльникам на своем смартфоне «Батяню-комбата». Пел сам и махал рукой иностранцам: подтягивайте, мол, братушки. Разгул интернациональной дружбы в итоге пресекла барменша: она пожалела совсем растерявшихся матросов и увела соотечественника к стойке. «Ну что они вообще как неродные!» — обиженно бормотал гостеприимный Женя.

Завершение статьи (т.е. 3-ю часть) читайте здесь!