«С младшими классами встречаться не хочу, они не понимают, что такое голодать, как люди умирали от голода, как сходили с ума». Житель блокадного Ленинграда — о войне, голоде и патриотизме
Великая Отечественная война. Время, когда за нас с вами, за наших детей и их будущее погибали миллионы. И миллионы выживали — тоже за нас с вами, за наших детей и их будущее.
История блокадного Ленинграда и его героическая оборона — одна из самых ярких страниц Великой Отечественной. Это не только великий воинский подвиг, это и подвиг жизни, который сформировал, в том числе, и нравственные ценности настоящего.
Поэтому очень важно «не расплескать», не утратить воспоминания о тех событиях. Важно помнить, ценить и передавать следующим поколениям свидетельства очевидцев. Только эта эмоциональная связь позволит нам сохранить культурный код нашей страны.
80-летие полного освобождения Ленинграда от фашисткой блокады мы отмечаем циклом встреч с теми, кто оказался в осажденном городе на Неве в том страшном 1941 году.
Сегодня наш собеседник — ветеран-блокадник, полковник авиации в отставке, Валентин Васильевич Абрамов. Когда началась война, ему исполнилось 10 лет.
Более 20 лет он руководил организацией «Смоляне — жители Блокадного Ленинграда», и все эти годы вместе с другими блокадниками проводит большую патриотическую работу.
На встречах со смоленской молодёжью Валентин Васильевич рассказывает правду о войне, о блокадном Ленинграде, о подвиге нашего народа и нашей Великой Победе. Важность этих встреч, в ходе которых ветераны передают свою историю молодому поколению, переоценить невозможно. Тем более что живых свидетелей тех исторических событий становится всё меньше…
— Валентин Васильевич, ваше довоенное детство каким было?
— Я был мальчик из вполне обеспеченной семьи. Нас было трое детей, работал только папа, мама не работала — как теперь говорят, была домохозяйкой. Тогда в Ленинграде практически все семьи (кому позволял достаток) на лето уезжали на дачу. И наша семья, в том числе. Мы всё лето проводили в Ольгино, это буквально 20 километров от Ленинграда. До Финского залива от нашего дома 10 минут неспешной ходьбы, с берега виден Ленинград, Исаакий… Конечно, очень хорошо мы жили. Там было всегда очень много людей, в том числе, известных. Ну кто не знал Дунаевского, например? Его дача была рядом с нами. Там по выходным у него собирались многочисленные друзья, оркестр играл, и мы с ребятами приходили туда, у них в саду были скамейки, мы рассаживались и слушали. Там же была дача писателя Вячеслава Шишкова (автора романа «Угрюм-река»). Добрый старик был, угощал нас пирожками. Дача польского посольства рядом была. Это был дачный поселок, который жил мирной тихой жизнью.
— Помните тот день — 22 июня 1941 года?
— Прекрасно помню. Мы как раз в Ольгино отдыхали. Там и встретили начало войны. Отец сразу собрался в военкомат. Он Финскую войну прошел. Для кого-то та война была пустяком, а я все помню, Финская война — это была первая война в моей жизни. В первый же день отец был призван и пошел воевать. Он был артиллеристом, отвоевал всю Финскую. Остался жив, правда, без зубов пришел. И в 1941-м уже на второй день был призван на фронт, ни дня не было дано на сборы — сразу ушел. А мама с тремя детьми сразу поехала в Ленинград. Там у нас квартира была на Васильевском острове.
— Какие ожидания были в самом начале войны – насколько быстро она закончится, как об этом говорили взрослые?
— Отец перед уходом на фронт сказал моей маме такую фразу: «Валя, вернетесь в Ленинград, сразу начни сушить сухари. Это не война с Финляндией, это быстро не кончится». А детей трое: я — старший, сестре было 6 лет и брату 2 года.
— Мама тогда успела сделать запас?
— Да. Каждый день мы покупали хлеб и сушили сухари из настоящего ржаного хлеба. Голод не сразу начался. Первые месяцы (где-то до сентября) торговали свободно хлебом. А потом ввели карточки, и уже ассортимент был не такой, как раньше. И в магазинах все поредело. В магазинах мне запомнилось — полки ломились от крабов. Их никто не брал, они закончились в последнюю очередь. Спички, соль — все пропало. Но первые два месяца (июль и август) у нас были на то, чтобы сделать запас сухарей. Мама резала и сушила, резала и сушила. А потом уже когда карточки ввели — все. Мама не работала, у нее была иждивенческая карточка, плюс наши детские. В ноябре это было уже по 125 граммов хлеба на человека. Мы успели заготовить целый мешок. Но я потом этого мешка не видел. Куда его мать спрятала, когда начался голод, я до сих пор не знаю. Благодаря этому мы и остались живы. Мама каждый день доставала из заветного мешка на всех нас один сухарь. Его, конечно, не сравнить с тем хлебом, что мы получали на карточки — тот был совсем плохого качества, от хлеба там одно название осталось.
«Отец перед уходом на фронт сказал моей маме такую фразу: «Валя, вернетесь в Ленинград, сразу начни сушить сухари. Это не война с Финляндией, это быстро не кончится»
