В Ширяево прошла Десятая биеннале современного искусства. Мероприятие прошло при поддержке министерства культуры Самарской области и проводится Центром Современного Искусства при Росизо. Биеннале имеет международный статус и на него приглашаются современные художники из разных стран, порой, весьма экзотических.
Все подробности биеннале из Ширяево - в большом материале Сергея Баландина для портала Большая Деревня.
Второй год организаторы Ширяевской биеннале практикуют стратегию элитарности: простые зрители теснятся на «Фариде Муртазиной» за 110 рублей, а пресса, художники и друзья друзей плывут на бесплатной «Москве». Причем биеннале начинается не на берегу Ширяево, а именно на «пароходе интеллигенции», где обязательным бонусом стал какой-нибудь перформанс. В этом году его показывала индийская художница Пьяли Гош, которая расстелила на палубе многометровое полотно и рисовала на нем черной краской, разведенной в волжской воде.
Неподалеку была компания Лариона (самарский тусовщик — прим. ред.). До этого в инстаграм-сториз можно было увидеть, как он готовится к биеннале, сливая в пятилитровую баклажку бутылки белого вина. Как итог: пока индианка рисовала узоры, волжский гедонист пел песни советской эстрады.
Я приехал в Ширяево раньше всех на скоростном «Восходе». Но спешка не стоила того: мы ждали оргкорабль около часа. Первое, что увидели — Пьяли, тянущую за собой по трапу развевающееся полотно. Шествие было, как минимум, красивым. Затем было открытие биеннале, официальные речи (недолгие) и акция немецкого художника Стефана Кёперля, где все должны были трогать друг друга, предварительно спросив разрешения. Участники — около двухсот человек — поделились на общительных и не очень. Первые ходили и приветствовали вторых, но когда дошло до осознанного трогания, многие отвалились, другие сделали все быстрее, чем задумывал автор.
Я в который раз подумал, что Ширяевская биеннале рассчитана на пятьдесят человек, а не на сто пятьдесят: Стефан Кёперль со своей камерной акцией не мог оказать на такую толпу никакого воздействия.
Помявшись у причала с немцем, мы наконец-то двинулись дальше. На руинах известнякового завода девушка выпускала голубей. Это был перформанс Джины Сан Андрес Чоррес. Правда, сама художница из Эквадора заболела и не приехала, и вместо нее действовала волонтер. Голуби не захотели улетать и сели прямо на сводах руин.
Несколько метров вперед и снова остановка: перфоманс группировки «Ночь», состоящей из лауреата премии Кандинского Анастасии Рябовой и Варвары Геворгизовой, четырежды выходившей замуж ради искусства. Вопреки официальному тексту в газете биеннале, они не стали инсценировать сюжеты известных картин, а решили предлагать деньги за абсурдные действия. Первый тур был весьма остроумен: 1000 рублей предлагали тому, кто уедет в Самару прямо сейчас — «на парах» стояла моторка и ждала желающего. Люди стали переглядываться, возможно, сожалея, что приехали не одни, или что они здесь в качестве прессы. В итоге на уговоры откликнулась женщина сорока пяти лет и под овации зрителей покинула старейшую в России биеннале современного искусства. Это было лучшее, что я видел на Ширяевской биеннале вообще.
Темп взяли очень хороший. Без промедления на пляже под кафе индианка с доброволицами в белом разложила свою ткань в форме полуснежинки, создав впечатление, что белые с черными полосами потоки впадают в Волгу. Повторюсь, это было как минимум красиво, хоть я и не люблю таких «девичьих» перформансов. Без них еще не обходилась ни одна биеннале в Ширяево — видимо, природа располагает.
Вообще, у этой биеннале существуют определенные клише: обязательно кто-нибудь будет носить через все село простыню или рисовать на ней. Например, Армен Арутюнов, пресс-секретарь биеннале, так рисовал в 2011 году — только не волжской водой, а грузинским вином.
Еще одно клише — переплывать что-нибудь или на худой конец делать вид, что переплываешь. В этом году Олеся Мюнд из Эстонии переплыла озеро после перформанса «Alienация», посвященном русским в Прибалтике, их идентичности и чувству вины. Тема серьезная, зря Лехциер считал тему биеннале аполитичной, на протяжении всего «шоу» она раскрывалась довольно гротескно. Впрочем, связать перформанс Мюнд с «ликованием» представлялось затруднительным, как и ее действия с текстом, который зачитывала ведущая. Сама художница почти обнаженная, завернутая в полиэтилен, долго освобождалось от него, извиваясь на земле, и только затем скатилась в озеро.
В доме на одном из участков проходили презентации француза Яниса Овакеда, который собирал запахи Ширяево. Все разглядывали диковинные лабораторные склянки и нюхали пробники, а под конец получали на память листочки с печатью, вырезанной из яблока. Там же компания русско-английских художниц Наталия Викулина, Анна Чариков-Миклбург, Аня Мохова и Наталия Скобеева анонсировали оперу «объектов и людей». К ним тянулась медленная очередь, а на входе встречал страшный текст про «исследование множественности языка, заданного через полифонию звуков и нарративов от местного к глобальному и vice versa».
Решив, что хорошее дело по латыни не назовут, я отправился обозревать «Комплекс ликования» Олега Захаркина и братьев Якуниных. Посреди двора находилась сцена, на которой в космических костюмах стояли художники, звучала «ликующая» ретро-музыка, развевались флаги. Дойти до них можно было через пестро раскрашенные ворота и далее через витиеватый лабиринт из ярких лент. Поднявшийся оставлял отпечаток своего лица на штуке в духе «пин арт 3D», потом поднимал флаг — их было всего два, и один сменялся другим, и, наконец, падал спиной на матрасы. После всплеска эмоций, участника ждала будка с ящиком для пожертвований и голосом из колонки, убеждавшим, что «за все в этой жизни придется платить», — многие действительно раскошеливались. Тропинка же неумолимо вела к ржавой калитке, и зачарованные зрители словно выплевывались из рая на пустырь перед болотом.
Здесь я был вынужден покинуть ряды зрителей, чтобы стать соучастником перформанса Андрея Кузькина — лауреата премии «Инновация» и премии Кандинского. Это была еще одна вариация из серии «Явление природы», где он один или с товарищами стоит ногами вверх, зарывшись головой в землю. На этот раз действо происходило на небольшой островке возле причала для катеров, напарником Андрея был я, также в перформансе участвовали парень и девушка.
Я был по-настоящему впечатлен, хотя зрители с расстояния 60 метров вряд ли могли что-то в этом разглядеть. Во-первых, серия посвящена отцу художника, умершему, когда Андрей был ребенком. Ему принадлежит серия рисунков «Пейзажи с деревом», и перформанс, конечно, о смерти, о превращении человека в дерево, о лермонтовском «я б желал навеки так заснуть, чтоб в груди дремали жизни силы» и о нахождении внутреннего стержня, в конце концов. За день до «шоу», я приезжал на репетицию, сам делал яму для головы и плеч, и мне казалось, что я рою себе могилу. Это необыкновенные ощущения, как и поиск равновесия, дыхание под землей и страх упасть не в ту сторону, — не считая мыслей о луковице, обострившееся ощущение песка на ногах и ветра, который тебя раскачивает.
«Отстрелявшись», я побежал догонять зрителей. На перекрестке группа «Ночь» опять предлагала желающим заработать — теперь сев голой попой в крапиву. Торг был активным, цена неумолимо падала: 900 рублей, 800, 500… Встретив Лариона, который все это время провел в кафе, я пропустил момент, когда за сотню в крапиву сел мальчик лет шести. Масса двинулась дальше, а вокруг группы «Ночь» разгорелся скандал: делегация художников из Тольятти обвинили Рябову и Геворгизову в том, что они используют ребенка на потеху публике. Их доводы были убедительными: в акции, основанной на публичном унижении за деньги, должны участвовать сознательные совершеннолетние люди. Москвичкам же казалось, что их акция — «прикол» и «удовольствие» для ребенка.
Через какое-то время я обнаружил Анастасию Альбокринову, одного из организаторов биеннале, съедающую сторублевую купюру за пятьсот рублей. Она объяснила, что ей нужны были наличные.
Я тоже поучаствовал в одном из торгов, согласившись за 800 рублей поднять в гору сумки всех желающих. Мотивом были не только быстрые деньги — захотелось испытания и внимания, конечно. Пока я поднимал рюкзаки, которые мне щедро надавали, Настя Рябова крутилась вокруг и постоянно норовила подвесить на меня что-то еще. Когда на середине дороги она попыталась всучить мне какой-то велосипед, приговаривая, что иначе я не получу денег, стало понятно, что акция — чистый садизм.
Во дворце культуры «Родник» показывали политический видеоколлаж французской пары Марсьяля Вердье и Вергинии Рочетти. Мало кто что-то понял: звук с манифестами из фильмов Годара шел только из небольших проекторов и не мог наполнить огромный зал, но картинка была завораживающая.
По дороге к киноюрте самого известного казахского художника Ебросына Мельдибекова я свернул в дом, где Олег Елагин представлял свой проект синтезатора, извлекающего звуки из кристаллов. Его заявка на участие в биеннале была отклонена, но он приехал в Ширяево самостоятельно и играл для себя и своих друзей, охотно рассказывая об устройстве и возможностях нового инструмента.
Наконец, я добрался до Мельдибекова. Его проект рассказывает о культе личности Нурсултана Назарбаева в Казахстане, где о действующем президенте уже сняли целую пенталогию «Путь лидера». Художник инсценировал кадры из фантастических фильмов, боевиков и мексиканских сериалов с Назарбаевым в главной роли и расклеил их по стенам юрты. Еще он нанял профессионального рассказчика — в Казахстане есть такая профессия — и снял его пересказ фильмов о президенте. Но вот незадача: кому-то из коллег понадобился видеопроигрыватель, и эта часть проекта сама предстала нам в пересказе художника. Думаю, что поздним вечером и при наличии аппаратуры, мы бы застали впечатляющее и красивое политическое высказывание, а пока трогала только душевная сила автора, не устающего объяснять каждому входящему обстоятельства проекта.
На одном из виражей по дороге к штольням канадец Шарль Метивье задорно танцевал и раздавал бутылки с водой, рядом красовался плакат «Еще чуть-чуть».
Еще чуть-чуть, и мы попали на площадку с перформансом Кайсы Хааген «Это не так просто, когда тяжело». Она сидела в небольшом вольере и втирала в себя смоченный сахар, консистенцией похожий на пену. Это было долго и не очень выразительно: в официальном описании она говорила о детской игре, но по факту выходило что-то эротическое.
«На каменных ступенях» — перформанс, а по сути, спектакль молодого московского художника Семена Воронова. Пантомиму разыгрывали несколько актеров, также приехавших из Москвы, они красиво стояли и бегали на фоне холмов и голубого неба. Перед началом автор рассказал, что реквизит — деревянную конструкцию со стеклом — ночью сломали местные, и поэтому он написал на обломках два слова: «халатность» и «тупость», обозначив причины случившегося. В итоге романтическую хореографию в духе Алимпиева пришлось смотреть с такими субтитрами.
То тут, то там мы встречали мчащуюся на коне Марию Крючкову, умудрявшуюся параллельно здороваться с друзьями. Перформанс «мерцающий», но от этого не менее запоминающийся.
Предчувствуя скорое возвращение в город, мы снова спустились к руинам завода. На сводах все еще сидели не разлетевшиеся голуби. Под сводами — Московский ансамбль современной музыки исполняет Джона Кейджа. Часть зрителей завороженно слушает, другая часть плетется из кафе с бутылками пива и уверяет, что не может остаться, потому что боится опоздать на обратный корабль. И в первых рядах — Ларион.
Концерт закончился, аплодисменты. А нас торопят — пора отплывать. По пути к пристани заминка: группа «Ночь» предлагает за 1000 рублей поцеловать неизвестные губы за шторкой.
На полу теплохода черные полосы. «Это индианка, пока рисовала, испачкала пол, кто будет отмывать и отмоется ли, неизвестно», — сетует философ Елена Богатырёва. Пассажиры теплохода потихоньку начали спиваться. Сзади доносится голос Лариона: «Мы — стражи галактики…» Сдается мне, он вообще ничего не видел на Ширяевской биеннале.
Фотографии: Петр Саморядов для "Большой Деревни".
