Дмитрий Лисин о спектакле с участием артистов Школы-студии МХАТ
Можно сказать, этим спектаклем Боярские палаты СТД зажили своей настоящей, оригинальной, ни на что не похожей театральной жизнью. Сначала арт-директор палат Дмитрий Мозговой занимался стяжкой пола и электропроводкой, обдумывая сценическую судьбу этого странного места. Потом палаты заполонили студенческие макеты сценографии, потянулись вести разборы пьес заслуженные режиссёры и актёры. И вот, палаты вышли на мировой уровень, стали новым местом театральной силы. Директор ТЦ «На Страстном» Михаил Пушкин уединяется с Робертом Уилсоном под кирпичными сводами для обсуждения совместных проектов, а студенты школы-студии МХАТ показывают вещи, которые можно предпочесть любой московской премьере.
Почему? Потому что Максим Диденко, основатель «Русской школы физического театра», художник Галя Солодовникова и Юрий Квятковский придумали, как задействовать всю анфиладу кирпичных сводов 16 века, «нагрузили» пластическим, живописным, танцевальным, световым, звуковым, философским и прочими смыслами весь, без изъятия, «древний лофт». Третьекурсники курса Дмитрия Брусникина школы-студии МХАТ показали всё, на что они способны. Способны оказались на многое. Боярские палаты для них оказались трамплином, на втором курсе они уже играли там «Бесов».
Спектакль «Второе видение» - это свободный ассоциативный ряд, нанизанный на «контекст» картин Натальи Гончаровой и Михаила Ларионова - по картине, по сцене, по этюду в каждом из семи помещений палат, включая галереи. Этот спектакль начинается в очищенном от вешалок гардеробе разговором об авангарде и картинах Гончаровой-Ларионова на фоне живописных проекций. Дальше уже приходится самим догадываться, какие картины изображают актёры. Фигура «сквозного» лектора-проводника (Василий Михайлов) приятна, он вылитый Илья Ильф, импровизирует, потом становится физикал-дансером и творцом человеков, потом мрачно долбит железную лестницу палкой, похожий на ударника ансамбля Пекарского, а под конец вовлекает зрителей в дискуссию, провоцируя вопросами о разнице между детскими рисунками и «Джокондой»…
Путешествие всегда приятно, особенно, если приправлено здоровым абсурдом. Мы увидели зацикленное, из проёма в проём, движение процессии любимых Солодовниковой «мотанок», человеко-кукол, зомби в сапогах, похожих на персонажей спектакля Филиппа Григоряна «Чукчи». Только здесь эти зомбо-чукчи поют, тянут одну ноту. Лектор-проводник напоминает нам о давно забытой феерии Матюшина-Кручёных-Малевича «Победа над солнцем», его голова-экран бормочет кручёновские «абырвалги». Дальше по коридору – апофеоз советского общежития вкупе с мотивом неизбывного российского хлыстовства. Шлепки мокрого белья по солдатским спинам, дым, чад и туман. «Ой ли люли-люли, ай жену туда-сюда, ай пойду в темный лесок, семерых найду ли»
Вдруг, в другой аркаде, начинается не что иное, как сотворение мира. Лектор уже с хлыстом, а на полу извивается человек-Адам (пластичнейший Алексей Любимов) криками папа-папа! С французистым ударением на второе «а». Девушки входят на мужских ногах, вприсядку, они показывают древний эротикон, задирают юбки на головы, ползают сказочно, по-лягушиному, разделяясь на два пола. Это не девушки, а кентавры – сотворение человеков проходит нетрадиционно, человеки бьются в судорогах, они отделившаяся нижняя часть. Адам пытается обратно стать кентавром, причем, наоборот, с женской нижней частью. Вокруг этого нового кентавра-священника в красной юбке возникает зелёный хоровод, с продвинутой музыкой а ля COIL. Это напоминает «Весну священную» Стравинского в исполнении труппы Пины Бауш, но там не было кентавров.
Самой крепкой, краткой, чёткой по форме показалась сцена-инсталляция-медитация с деревянным самолётом, перьями, Икарами и хором потупившихся монашек. Дерзновения технокосмоса требуют покаяния? Да, есть такая картина у Гончаровой. А самой затянутой, загромождённой множеством гэгов, но гомерически смешной оказалась «мирская» сцена с анекдотами, ожившими фигурами солдат, борцов, витязей в тигровых шкурах, японцев, брадобреев, танцоров танго и полотёров. Мужская часть курса играла мощно, иногда зверски переигрывая. Но пляска полотёров и символическая сцена обретения солдатами смысла искусства – замечательно точно сделаны.
Солдаты устроили 20-минутный макабр, подсаживая друг друга на сакраментальное дело, описанное каким-то классиком соцреализма – понюхал старик Пахом свою портянку и аж заколдобился. Может такова и задумка педагогов была, перегрузить сапогами финал, ведь кроме солдатского колдыбания никаких искусств не бывает, могут и с третьего курса забрать «в сапоги», полный абырвалг наступает вместе с войной. Действо закончилось через барабанный бой и потрошение мешков - минутой молчания над «градом обречённым», над кучкой дымящейся земли, с торчащими стальными трубами. Финальная «победа над солнцем».
Вывод такой. Феерически интересный спектакль-путешествие, заставившее и зрителя, и Боярские палаты испытать сновидные ощущения, это очень хорошо. Но некоторые вещи надо бы того, обрезать, как обрезал «Петру» нос мультяшный брадобрей. Почему Петру? Потому что достаточно одного точного движения – ба! Вот и Пётр Первый, в усишках и ботфортах, из анекдота. Какая разница, что у Ларионова есть лубок про цирюльника, театром правит жест. А дискуссии со зрителем лучше не затевать – это разбавляет впечатление. Или надо уж совсем нагрузить роль лектора, чтобы всё выглядело моноспектаклем с мощной массовкой, многоярусной лекцией о судьбах искусства. И цены бы тогда не было этому путешествию, аркадному живописному квесту.
