Одинокий старик… Он, казалось, давно разучился улыбаться. Лысая голова, ярко-зеленые глаза, нос картошкой, волевой подбородок… Таким мы, поисковики, запомнили Андрея Платоновича, ветерана 347-й Краснодарской дивизии, снайпера 1175 Майкопского полка.
Знакомство наше состоялось в Доме престарелых, так называют в народе место, куда выбрасывает общество своих стариков за ненадобностью. Выбрасывает и стыдливо забывает. Для ветеранов войны исключение не делают. В Ростове они тихо умирают в Доме престарелых что в Александровке.
В тот наш приезд Андрей Платонович обычно замкнутый и немногословный, был в приподнятом настроении, говорил много и с удовольствием, отвечая на наши вопросы. Как сейчас помню, декабрь бежал к завершению, близился Новый, полный сюрпризов 2000-й . Тогда мы не знали, что видим этого замечательного старика в последний раз…
В последний наш декабрьский вечер Андрей Платонович рассказал о своем первом убитом немце. До сих пор спустя много лет хорошо помню его рассказ.






«Записался на войну я, как и все мои друзья. Добровольцем. Школа позади, 16-ть уже исполнилось. Сразу брать не хотели. Два раза приходил, в очереди целый день стоял. Ни в какую. А потом… Увидели, обратили наконец внимание что на груди моей полный комплект значков оборонных. И все Высшей - второй ступени ГТО (готов к труду и обороне), ГСО (готов к санитарной обороне), ПВХО (готов к противовоздушной и химической обороне), ну и Ворошиловский стрелок, конечно. Четыре года я был в школьной стрелковой команде. Брал первые места на соревнованиях в городе и области. Любил стрелять. В итоге взяли меня с моими значками и грамотами. Но только пришлось обмануть комиссию и лишний год себе накинуть. И я, такой ловкий и хитрый попал в роту 1175 полка снайпером. На месте формирования нашего подразделения, в Батайске, так сразу и сказали: «Будешь нашим снайпером, Андрюха». Но винтовку с оптикой так и не дали. Вооружали тогда, в ноябре 41-го чем придется ,тем что на складах плохо лежало, то и давали. Мне досталось Мосинка 1904-го года выпуска с надписью «изготовлена на Императорском Тульском Оружейном заводе» и двуглавым царским орлом, выбитым у прицельной планки старого образца. Местами моя винтовка была в рытвинах и коррозии. Но мне в руку она легла хорошо и понравилась. Я думал о том скольких немцев в Первую Мировую и «беляков» в Гражданскую «положила» эта «Моська» за свою оружейную жизнь. И поэтому была у меня уверенность, что подведет новая подруга в бою, хоть и на двадцать лет, считай, старше меня была винтовка».



Андрей Платонович делал в своем рассказе небольшие перерывы. Пил не спеша чай и смотрел в окно, будто вспоминая те страшные дни, Видно было, что воспоминания, которые он прятал глубоко-глубоко внутри себя, сами просились наружу. Старик не хотел уносить их с собой, хотел чтобы кто-то услышал его, понял… и мы чувствовали это и слушали, слушали тихий голос фронтовика, голос подвига…
«Винтовку я тогда почистил, смазал - понимал что от неё жизнь моя зависит. Хотя, если честно -ничего тогда еще не знал и не понимал. Даже не представлял совсем то, что меня ожидает. Хотелось побыстрей в бой, стрелять фашистов, сражаться, бежать в атаку, колоть штыком, бросать гранаты. Думал, что это так просто, воевать. И только когда нам выдали обувку, стало ясно, какие серьезные испытания приготовила мне служба. Ботинки были мне в притык, но я упрямо влез в них и за два часа пешего марша из Батайска стер ноги в кровь. Наш старшина, опытный солдат, воевавший еще на Халкинголе сказал тогда, « Ничего сынки, солдатами не рождаются!». Мы стали меняться ботинками друг с другом и я подобрал себе размер чуть больше. Повезло. Тогда и предположить не мог что поговорка «Солдатами не Рождаются…» имеет свое продолжение. Пока наша рота была на привале и меняла обувку вдалеке слышались разрывы снарядов. В стороне Армянских сел шел сильный бой. Сердце мое готово было выскочить из гимнастерки и мне поскорее хотелось туда. Туда в самое пекло. Туда, где наши били фашистов.



Когда рота построилась и начала движение, на заснеженной дороге появился всадник. Без шапки, в ватнике нараспашку, он соскочил с взмыленного коня и стал что то громко объяснять нашему лейтенанту то и дело махая рукой вперед в сторону артиллерийской канонады. Наш старшина, который до этого стоял в конце строя, подошел к командиру. Видно было, что он задал какие то вопросы всаднику. У командиров чувствовалось замешательство и нам, красноармейцам это передавалось. Но очень быстро лейтенант скомандовал « Шире шаг!» и рота пошагала дальше. Звуки боя становились все ближе. Вскоре мы подошли к маленьким домикам северной окраины Ростова. У крайней хаты стоял наш мотоцикл с коляской. Рядом прямо на снегу в крови лежал наш боец. Ещё один в синей фуражке войск НКВД сидел рядом обхватив голову руками. Подойдя ближе, мы увидели, что у лежащего оторваны по локоть рука, а у его товарища вырвано осколком ухо. Мотоцикл их был прострелен в нескольких местах и даже шины его были спущены. Раненные были бойцами Истребительного отряда НКВД. Раньше я видел их на улицах города в патрулях. Настоящие воины. Такие умрут, но не сдадутся. На снегу рядом с раненным лежала его винтовка СВТ-40. Автоматическая с оптикой. Мне такие только на картинках видеть доводилось. И пока красноармейцы моего взвода, пытались оказать помощь чекистам, я не удержался и взял в руки эту чудо-винтовку. Мой взводный заметил с каким интересом изучаю я оружие, разглядываю прицел. Подойдя командир спросил, смогу ли справиться и стрелять из СВТ-40. «Не сомневайтесь, товарищ младший лейтенант. Если доверяете, буду бить из неё фашистских гадов без промаха». «Доверяю»-коротко ответил взводный и похлопал меня по плечу. Так у меня появилось настоящее снайперское оружие. Да еще какое!




Оставив с раненными чекистами трех пожилых солдат, наша рота вышла на окраину Северного поселка. Впереди было снежное поле. Тускло светило из-за серых туч злое зимнее солнце. Ветер с Таганрогского залива задувал морозную стужу за воротники наших шинелей. Я нес на плече винтовки, а в моих подсумках позвякивали целых 20-ть патронов. Четыре обоймы. Как раз минуты на две боя, если экономить. Но тогда как то не думалось об этом. Солдатами ведь не рождаются…
Рота шла растянувшись в колонну по двое прямо в заснеженную степь. Впереди ни разведки, никого. Двигались на звуки выстрелов.




Я даже не понял как это произошло. Внезапно раздался сухой треск пулеметных выстрелов и солдаты, шедшие в голове строя, стали падать как подкошенные. Первым убило командира роты, который как раз и шел впереди. Началась неразбериха. Бойцы наши заметались по полю, не зная, что им делать. Поначалу не было даже понятно откуда выстрелы. Признаться, я тоже сразу сдрейфил, испугался. Так все внезапно началось, неожиданно. Упал лицом в снег и от страха даже пошевелиться боялся. Но потом собрался, пришел в себя и поднял голову. Нет, не потому что чувство долга во мне проснулось. Нет, ощутил тогда что необходимо что-то делать, иначе верная смерть. Увидел я, что пулемет метрах в 200-т от нас на пригорке расположился. Один немец за пулеметом лежит, другой ленты держит, третий с биноклем наблюдает, корректирует. Еще за ними в десяти метрах двое фашистов с ящиками возятся. Здоровые гансы, как на подбор, в белых маскхалатах, даже каски на их головах белыми выкрашены для маскировки. Вот мы их и не заметили. И такое зло меня взяло, такая обида за понапрасну погибшего командира и товарищей моих… Смотрю в прицел, но не знаю в кого стрелять, да и руки дрожат изрядно. То ли от холода, то ли от волнения. А пулемет хлещет огнем не переставая. Рвет, косит свинцом мою роту. Смотрю, вдруг стих пулемет. То ли патроны кончились, то ли ствол от перегрева заменить требуется. И бежит к пулемету пригибаясь высокий фриц, тащит в руках железные коробки. Вот его я собравшись взял на прицел. Задержал дыхание и…выстрел.



Споткнулся немец, сделал еще шаг, осел на колени, затем завалился на бок в снег. Молчит пулемет. Тут наш взводный не растерялся, поднялся во весь рост и закричал: «За Родину! За Ростов!». Поднялись те, кто мог встать, побежали в атаку, я видел как еще один фашист ползет к пулемету с патронами. Уже на бегу, вместе со всеми стреляю. Достала моя пуля и второго гада. Штыками кололи наши ребята пулеметчиков, прикладами вколачивали в снег. Когда я подошел, от фашистских стрелков осталось лишь кровавое месиво. В снегу дымился перевернутый пулемет, возле которого сверкали сотни стрелянных гильз. Мне вдруг стало интересно взглянуть на убитых мною немцев, и я быстро отыскал их глазами. Тот, в которого попала первая пуля, так и лежал на боку. Его каска валялась рядом. Светловолосый, молодой, круглолицый с рыжей щетиной на скулах. Пуля попала ему в сердце. Казалось, на его лице застыло удивление… Лица второго убитого мною гитлеровца я не увидел. Разрывная пуля моей СВТ-40 попала ему в рот и, разворотив полчерепа, вышла через затылок. И в этот момент меня стошнило, буквально вывернуло на изнанку. Я упал в снег на колени. Меня рвало не переставая минут пять. После, отдышавшись, посмотрел вокруг. Из роты в 120-ть бойцов, выступившей утром из Батайска, в строю осталось человек 30-ть. Мы заняли оборону, пытаясь окопаться в мерзлой степи. К вечеру на нас поползли танки…Это было 20-го ноября 41-го. А через 9 дней, когда мы отбросили врага от Ростова, погнали его, из нашей роты в живых остались только два человека. Я и старшина. Все наши товарищи так и остались лежать кто в заснеженной степи, раздавленные гусеницами танков, кто на льду реки Дон, скошенный пулеметным огнем…»




Андрей Платонович замолчал. В тот вечер о войне мы больше не разговаривали. И было заметно, что почти забытые и стертые временем воспоминания о первом бое, первом убитом немце, о первом погибшем товарище, дались старому солдату нелегко. Перед ним вновь вставала в рост его погибшая рота, опять увидел он лица своих убитых командиров и бегущие на пулеметы батальоны Краснодарской дивизии. Как много довелось пережить ему, 16-ти летнему пацану за 9-ть дней ноября 1941-го года.




Недели через две, в последние дни уходящего года мы, поисковики отряда «МИУС ФРОНТ» вновь решили заглянуть к Андрею Платоновичу. Хотелось просто поздравить ветерана с Новым Годом, Новым тысячелетием, порадовать его специально испеченным нашими девчонками яблочным пирогом. Но только не дождался Нового Года, не дождался нас Андрей Платонович. Ушел… Ушел навсегда, унося с собой историю своего подвига. Он умер во сне от сердечной недостаточности. В комнате, где жил Андрей Платонович был уже совсем другой человек. Вещей его, книг, записей, альбомов с фронтовыми маленькими фотографиями, которые мы рассматривали вместе, боевых наград ветерана, ничего не осталось, будто и не существовало вовсе. Словно не было человека и подвига тоже не было…




В 2011-м, в год, когда наш город отмечал 70-тилетие Битвы за Ростов, ноября 1941-го в живых было 16-ть участников тех событий. На исходе, 2013-й, в Донской столице спустя два года осталось шесть ветеранов тех ноябрьских боев 41-го. Как думаете, кто-то вспомнил о них сейчас, 29 ноября, в День Разгрома немецко-фашистских войск под Ростовом?