Почти восемь веков назад предок современного карела стал православным. Летопись гласит, что крестил язычников сам князь Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского и по совместительству правитель Новгорода. На дворе стоял 1227 год.
— Нужно понимать, что крещение карелов именно в 1227 году князем Ярославом – событие, скорее всего, легендарное, – говорит историк Максим Пулькин. – Если оно и имело место в реальности, то, видимо, в весьма ограниченных масштабах. Мы знаем, что в дальнейшем многие карелы просто не понимали русского языка и тем более языка богослужения. Причем это относится не только к 18 и 19 векам, но и к началу прошлого.
Ученый считает, что принятие карелами православия было важным, но не единственным фактором их вхождения в единое культурное пространство с русскими. У русификации исторического населения Карелии, полагает Пулькин, было три «облика».
Три лица русификации
Облик первый – действия православной церкви, то есть русификация православием.
— Здесь принцип такой: «Если инородец принял православие, он уже обрусел» (востоковед Николай Ильминский). То есть православие расценивается как важнейший элемент русской культуры: если ты не православный – какой ты русский?
Вопрос: что нужно сделать, чтобы карел принял нужный вариант христианства? Просто прийти к нему и начать проповедовать не слишком эффективно – не поймет ничего. Для начала придется наладить коммуникацию.
Коммуникация налаживалась разными способами. В первую очередь, церковь переводила на карельский религиозную литературу. Фактически благодаря этому и появилась карельская письменность, давшая мощный импульс развитию самого языка.
Другой способ налаживания диалога – подготовка кадров. Церковь понимала необходимость иметь пастырей, не просто знающих карельский язык, но и способных донести на нем Слово Божие до прихожанина. По сути, речь идет о создании национальной интеллигенции.
— Получается такая схема: мы хотим, чтобы карелы стали православными, и для этого мы развиваем карельский язык и готовим национальную интеллигенцию, — резюмирует Пулькин.
Противоположную цель преследовала другая мощная сила – государственный аппарат Российской империи. Его действия, по мнению историка, составляют второй облик русификации.
— В любые времена в любом государстве – и Российская империя здесь не исключение – административный аппарат хочет, чтобы подданные были один на другого похожи. Не нравится им, что все разные: один русский, другой карел, третий вепс, четвертый цыган – как управлять? Поэтому ставилась задача: искоренять карельский язык.
Результатом этого подхода стала государственная политика по искоренению карельского языка. Соответствующий курс, говорит Максим Пулькин, продержался с тридцатых годов 19-го века до начала века 20-го.
Карелы в начале XX века. Фото: ru.wikipedia.org
Получается, что в девятнадцатом столетии на карельский язык влияли две противоположные силы. Одной из них – церкви – язык нужен был «как огонь повару»: исключительно благодаря ему православие могло проникнуть в головы карел. Вторая – светская власть – ради удобства управления хотела свести его на нет. Силы эти друг другу мешали, и в результате единой политики в отношении карельского языка в стране не сложилось.
Но был и третий облик русификации карел – система образования. Она в значительно степени зависела от православной церкви: преподавателями часто были священники, а Закон Божий считался обязательной частью даже минимальной образовательной программы.
С другой стороны, система образования не могла игнорировать и министерский аппарат, который был светским и, соответственно, относился к карельскому языку скорее отрицательно. В итоге – интересный синтез, по поводу которого один из чиновников сочинил афоризм: «карельский язык надо выучить для того, чтобы на нем никто не говорил».
— Что здесь имеется в виду? Мы придем к карельским детям, которые по-русски ни бельмеса не понимают. Мы к ним обратимся на карельском языке, они нас поймут, получится контакт. Потом обратимся к ним немного по-русски, немного по-карельски. Затем – больше на русском, а в итоге только на русском будем говорить. В результате они совсем забудут свой карельский язык. Так система образования и вертелась, как уж на сковородке.
Движение снизу
Итак, русификация карел в Российской империи получилась процессом неоднозначным. С одной стороны, на карельский перевели Евангелия (показатель зрелости любого языка), церковь подготовила умеющих говорить на нем служителей. С другой, его всячески старались вывести из употребления государственные чиновники. В итоге не случилось ни серьезного укрепления языка, ни его исчезновения.
Параллельно русификации, процессу целенаправленному и более-менее рациональному, шло стихийное обрусение. Оно проходило прежде всего за счет поисков заработка. Работу карелу часто приходилось искать за пределами родной деревни, а иногда и вне Олонецкой губернии. Одним из главных рынков труда для карельских мужиков был Петербург, в связи с чем в народ пошла поговорка, зародившаяся в самой северной столице: «Питер многим бока повытер».
Нормально зарабатывать удавалось далеко не всем уехавшим. Наоборот, многие там окончательно спивались. Некоторые обустраивались и богатели. Но в любом случае человек усваивал русский язык.
К началу двадцатого века большинство карелов, тем не менее, по-русски говорили не очень хорошо. Почти не знали его карельские женщины, практически не контактировавшие с русскоязычным населением: на заработки уходили только мужчины. Впрочем, замечает историк, степень владения языком сложно подсчитать статистически. Тем более если речь идет о событиях вековой давности.
Надо понимать, что умение говорить по-русски в девятнадцатом – начале двадцатого века среди «инородцев» считалось столь же престижным, как среди дворян – хорошее знание французского языка. Можешь сказать что-то по-русски – значит, ты человек серьезный, бывалый.
Интересно, что целенаправленная русификация, проводимая государством и церковью, при всей своей неоднозначности вела в итоге к стабилизации карельского языка. С обрусением всё было сложнее.
— Вот парадокс: русификация карел в Российской империи заканчивается разработкой грамматических норм, подготовкой национальной интеллигенции и изданием литературы. А стихийное обрусение ведет к стихийному же размыванию языка.
Православная церковь в своих попытках наладить диалог с карелами столкнулась с множеством проблем, и одной из главных была нехватка священников, знающих язык. Решить ее пробовали разными способами – например, созданием в Олонецкой духовной семинарии (Петрозаводск) класса карельского языка.
Олонецкая духовная семинария. Фото: eparhia.karelia.ru
В семинарию приезжали этнические карелы из разных концов губернии. Соответственно, они были носителями разных диалектов. По замыслу церковного начальства, в процессе общения молодые люди должны были выработать некую общую версию языка, понятную всем карелам. Получилось не очень.
Борьба
И всё-таки с течением времени ситуация изменялась к лучшему. В конце восемнадцатого века произошел вопиющий случай: группа старообрядцев на севере Карелии решила устроить самосожжение. Как только об этом узнали власти, начались поиски священника, говорившего по-карельски (на месте, в Реболах, такого не нашлось). Искали долго и нашли в итоге только в Петрозаводске. Пока священник добирался до отдаленной деревни, самосожжение свершилось.
Фатальное непонимание между церковью и простыми карелами демонстрирует и другой инцидент, относящийся примерно к тому же времени. Крестьяне Видлицкого прихода жалуются: того, кто попросит местных священнослужителей перевести непонятное место на карельский, пономарь выгоняет из храма.
— Мы видим, что у карел к этому времени просыпается любопытство: что, собственно, нам говорят в церкви? А поп отвечает на это силовым воздействием.
Меняться ситуация начала в конце девятнадцатого столетия, когда знавшие карельский священники стали получать надбавку к жалованью. Надбавка, говорят, была ощутимая. Один из служителей церкви, не понимавших местного языка, даже сочинил жалобное стихотворение, в котором писал: я себе покупаю простую газету на копейку, а не хороший иллюстрированный журнал; надеваю кирзовые сапоги, а не сафьянные; ем черный хлеб, а не булку с изюмом. А всё потому, что не знаю карельского языка.
— Почему церковь так долго шла к решению проблемы? С одной стороны, были энтузиасты, было давление начальства. Но с другой – глухое сопротивление. Кроме того, в карельском языке есть довольно большое число диалектов: изучил язык в ребольском приходе, поехал на юг – а там говорят по-другому.
Одним из главных проводников русификации в Карелии было Российское библейское общество (основано в 1813 году), занимавшееся в том числе переводом евангелий на языки народов империи. Чуть позже появились так называемые церковные братства, одно из которых учредили в Олонецкой губернии. Главной задачей братства было внедрение карельского языка в богослужебный обиход.
Создание этих обществ, более или менее успешно справлявшихся с поставленными задачами, было инициировано сверху. Братствами управляло епархиальное начальство, действовавшее по распоряжению Синода. Их работа была частью целенаправленной политики православной церкви – первого облика русификации.
Впрочем, значительная часть карелов к официальному православию относилась скептически. Церковники говорили даже, что «карельский язык стал языком раскола»: так популярно здесь было старообрядчество.
— Дело в том, что старообрядцы обычно выходили из своей среды. В тех же Реболах наставник очень хорошо знал карельский язык и смог убедить своих последователей пойти на самосожжение. Православная же церковь растерялась и ничего сделать не успела.
Семья старообрядцев. Фото: portalmen.ru
У финских историков есть точка зрения, что распространенное у карел старообрядчество подготовило их к восприятию марксизма. У старообрядцев была идея, что этот мир несовершенен, а потому должен рухнуть под ударами более справедливых сил. Такая же идея была у марксистов. И действительно: церковь рушится — к трагедии относятся равнодушно.
— До сих пор мороз по коже: люди, которые сами строили храмы, изучали Закон Божий, жертвовали чуть не последнюю копейку в пользу церкви, вдруг становятся ее противниками. Я пытался найти какие-то следы сопротивления, народного негодования, но больших переживаний не нашел. Были только отдельные высказывания, действия. Например, в Пудоже атеисты собирались уничтожить церковь, а бабушки подговорили внуков, чтобы те в безбожников бросали камни. Бабушки просили своих внуков стрелять из рогаток по безбожникам, ползущим на купол церкви, чтобы сбить крест.
Внешняя угроза
Интересный образ православного священника возникает, если обратиться к карельским эпическим песням. В них появляются весьма необычные персонажи – священник с мечом, например.
— Чувствуется, что человек не только не понимает сути христианской веры, но даже и священника представляет себе слабо: слышал, что он есть, но никогда не видел.
Отдельной проблемой церкви было нежелание карелов попадать под церковный учет. В 1914 году в епархиальных ведомостях вышла статья, в которой говорилось: в карельских деревнях живут сотни молодых людей, о существовании которых нет записей ни в каких книгах. В младенчестве их не крестили – значит, по документам их нет. О каком конкретно масштабе идет речь, непонятно, но, судя по всему, он был достаточно серьезным.
Дополнительные помехи русификации карел создавала большая распространенность среди них элементов язычества. Больше всего это касалось северной части нынешней республики.
— Вообще известно, что Дикая лопь, то есть северная Карелия, считалась местом обитания колдунов. Была даже легенда, что Елена Глинская долго не могла родить сына, и тогда для помощи пригласили колдунов из Дикой лопи. Те совершили какие-то пассы, после чего у Глинской родился сыночек. Но, поскольку замешано было колдовство, получился из него Иван Грозный, который просто не мог стать гуманным правителем.
Был у русификации в Карелии своеобразный антипод, исходивший из соседнего Великого княжества Финляндского. В девятнадцатом веке губернская печать, особенно епархиальная, рисовала страшную картину: толпы финнов идут в Карелию, чтобы смести православие и заменить его, понятно, лютеранством. Впечатлительные публицисты сравнивали ситуацию Римской империей, где, как известно, долгое время были гонения на христиан. В Карелии, писали они, жертвами гонений вновь станут носители истинной веры – православные.
Карельские коробейники продавали товары по обе стороны границы. Фото: karel.su
Максим Пулькин считает, что публицисты сильно преувеличивали масштабы иноземной угрозы. Очевидцы, жившие в том числе в приграничных районах, писали, что никаких миссионеров-протестантов в глаза не видели. Даже если бы такие миссионеры и появились, карелы вряд ли обратили на них внимание: они были заняты больше вопросами сиюминутного выживания, чем поисками высшей правды и борьбой цивилизаций.
— Зачем было нагнетать эти страхи? Дело в том, что в любом государстве, а в Российской империи особенно, постоянно не хватает денег на культуру и образование. Как добиться получения средств? Нужно говорить, что в других регионах ситуация нормальная, а у нас всё очень плохо: проповедники через границу лезут, сметая всё на своем пути. Дайте нам денег на новые школы, на новые церкви и так далее. Не дадите – Карелии не станет, а вместо нее появится Великая Финляндия. То есть это была пиар-кампания с вполне конкретной целью: всё ради денег.
Так или иначе, публицисты отчасти добились своего. Центральная власть обратила на губернию внимание, выразившееся в тех же доплатах знающим карельский язык священникам. Конечно, получилось не всё: местные интеллигенты просили построить в Карелии железную дорогу, по которой можно было бы завозить в Карелию побольше православных русских – естественный противовес «агрессивным финнам». Дорогу, как мы знаем, построили, но только в 1915 году и по другим причинам.
