20 января в Национальном театре Карелии прошла премьера спектакля «Человек в закрытой комнате» по пьесе Татьяны Загдай. Режиссер спектакля – Денис Хуснияров.
Малая сцена театра располагает к откровенным разговорам о жизни. Здесь о жизни разговаривают в маленьком закрытом помещении, в центре которого находится настоящий, добытый в ритуальном агентстве, гроб. Большую часть драматического времени в этом гробу находится (лежит, стоит, сидит и пляшет) заслуженный артист Карелии Владимир Сотников, который играет роль Трупа. Вместе с его дочерью Аней-Жанной (заслуженная артистка Карелии Людмила Исакова) мы будем провожать Труп в последний путь. Проводы окажутся отчасти трагическими, отчасти комическими. Режиссер хочет, чтобы комедия (черная комедия) все же взяла верх над трагедией, и мы сошлись бы на том, что очень «трудно умереть насовсем».
Разговор с мертвым отцом. Фото: ИА «Республика» / Михаил Никитин
Спектакль «Человек в закрытой комнате» вырос из эскиза, собранного за три дня во время Театральной лаборатории по современной драматургии, которая проходила в Петрозаводске под патронажем Театра наций. В начале сентября было показано четыре таких эскиза, два из которых превратились в спектакли, ставшие частью репертуара театра: «Дуры мы, дуры» и «Человек в закрытой комнате».
То, что было собрано в эскизе «Человека» на живую нитку – нервное, пронзительное, смешное – в целом осталось в спектакле. Острота диалогов Ани с Костиком, хорошим простым парнем «на условке», сглажена отсутствием матерных слов. Вместе с тем их поездка на машине с трупом отца, разговоры про жизнь, встречи с героями и ситуациями, которые, как в любой сказках, нужно преодолеть, чтобы история окончилась хорошо, – все это по-прежнему складывается из сильных эмоциональных моментов. Роль Костика исполняет заслуженный артист Карелии Вячеслав Поляков, точно играющий «человека из народа». Большая часть комедийного связана с тем, как ловко артист маневрирует среди своих, иногда противоречивых, представлений о добре и зле. Заслуженный артист Карелии Алексей Белов, Ронья Киннунен (в дубле с Елизаветой Игнатенковой) и Галина Филюшкина играют здесь персонажей, заземляющих любой пафос. Их выходы обытовлены до абсурда: патологоанатом и санитар, сотрудница крематория и соседка, а также полиционерка стремятся выглядеть так, как их изображают в мемах. Узнаваемое превращается в шарж и создает атмосферу, противоположную спокойному проживанию горя от потери родителя.
Людмила Исакова честно играет свою героиню, которая приехала из Москвы, чтобы уладить дело с наследством, но на самом деле неожиданно для себя вступает в диалог с мертвым отцом, проживая накопленные за жизнь обиды и разочарования от несостоявшейся родительской любви. Публика, которая может не поверить ее историям (некоторые кажутся совсем уж выдуманными), тем не менее представляет себе, что чувствует героиня, потому что рефлекторно представляет себя в этом же моменте. Возможно, кто-то из зрителей помимо драматического эффекта от происходящего ощутит терапевтическое воздействие, связанное с личными переживаниями. Режиссер Денис Хуснияров считает, что это нормально.
Режиссер Денис Хуснияров. Фото: ИА «Республика» / Михаил Никитин
Мы коротко поговорили с Денисом Хуснияровым о некоторых моментах истории сразу после первого показа спектакля.
Денис Хуснияров
– один из самых заметных режиссеров новейшего времени. Главный режиссер Камерной сцены Театра на Васильевском (Санкт-Петербург). Выпускник Санкт-Петербургской Театральной академии (актерско-режиссерский курс народного артиста России Семена Спивака). Лауреат Второго международного конкурса самостоятельных режиссерских работ в номинации «За работу режиссера с актером» (Москва), лауреат театральной премии Санкт-Петербурга для молодых «Прорыв», призер ряда международных театральных фестивалей.
– Обычно трупы на сцене встречаются в комедиях положений, но здесь явно другой жанр. Почему вы выбрали эту пьесу?
– Тут история не про труп, конечно. Это «история о том, как трудно умереть насовсем», как указано в подзаголовке пьесы Татьяны Загдай. Отца всю жизнь не было у этой девочки, но в последние сутки, когда они едут по дороге на похороны, он у нее вдруг появился и они наконец-то смогли поговорить. Меня это поразило и привлекло, потому что мне кажется, что это проблема очень многих семей, когда самые близкие люди не разговаривают и вообще отсутствуют в жизни друг друга. Понятно, что можно в этом кого-то винить, искать причины и отговорки, но, тем не менее, все это происходит. И мне хотелось затеять этот разговор – я, возможно, свои какие-то проблемы решаю, и в зрительном зале люди, наверное, узнают себя в этих ситуациях.
Сцена с мертвой собакой. Фото: ИА «Республика» / Михаил Никитин
– Владимир Сотников после показа эскиза спектакля признавался, что ему жутковато было помещаться в гроб, играть мертвого человека и даже мертвую собаку. Как вы относитесь к таким сценам в театре?
– Здесь у нас настоящий гроб. Мы нашли его в реальном магазине ритуальных услуг. В таких гробах по-настоящему хоронят людей. Он жидкий, деревянный, обшитый этим дешевым бархатом, ползущим по швам. Мне кажется, что находящийся на сцене настоящий гроб и лежащий в нем человек – это не может восприниматься как реальность. Здесь есть юмор. Мне кажется, это смешно. Театр – это же неправда. Лежит Володя, я прекрасно вижу, как он дышит. Я знаю, что меня дурят, но я обманываюсь – я же в театр пришел. Я не вижу в этом страшной истории, хотя Володя, войдя в зал в первый раз и увидев, что гроб настоящий, очень испугался.
Денис Хуснияров считает, что в театре можно «переиграть» смерть. Фото: ИА «Республика» / Михаил Никитин
– В театре нет примет про гробы?
– Это просто треп, что, если играешь роль, где ты умираешь, это к тебе придет. Вряд ли. Это просто предрассудки. Обычно артисты, большие артисты, как-то с юмором к этому относятся. Театр – это такая игра в жизнь и в смерть одновременно. Мне кажется, если ты поиграешь в смерть смело и честно в театре, то ты, может, ее спугнешь даже. Нам мастер говорил: «Если ты чего-то боишься в жизни, ты должен это проработать в роли или в спектакле». Сделай это и вопрос закроется, ты избавишься от этого. Я это примеряю на себя.
– Почему вы убрали мат? Он был тут в тему.
– Я тут не причем. За использование матерных слов в спектакле, на который люди купили билеты, театр может получить штраф.
– Почему вам хочется, чтобы смешного в спектакле было больше, чем драматического?
– Заставить человека рассмеяться сложнее, чем заставить его плакать. Любого из нас легко «всковырнуть», а заставить отвлечься и посмотреть на историю со стороны, сложнее. Наш жанр – черная комедия, грустная история: человек умер, и мы едем его хоронить, но, в то же время, это и смешная, и светлая даже история. Через черный юмор – к свету. Они поговорили, и эта девчонка, возможно, впервые была собой. Понятно, что эти беседы – плод ее воображения, она говорит со своим внутренним голосом, отвечая себе самой за него. Но хотя бы так.
