Нельзя сказать, что и до пандемии эти вопросы решались быстро. Пожалуй, с градостроительной политикой проблемы последние годы только усугублялись. Все происходит довольно хаотично: городские территории застраивают высотками, а о том, как это влияет на архитектуру и инфраструктуру, никто не думает. Еще одна проблема — это уплотнительная застройка, которая достигла просто катастрофических масштабов. За этим неминуемо последуют социальные, транспортные и многие другие проблемы.
С градостроительной политикой даже в центре города не все в порядке, несмотря на то что у нас есть 820-й закон, который это регулирует. Вот сейчас проблема, например, на Карповке у Каменноостровского проспекта: справа, если смотреть от центра города, — бывшая фабрика Мельцера, а слева — роковой гостиничный комплекс. И в итоге мы не имеем единого архитектурного пространства.
Тем временем архитектурное сообщество умирает, потому что на сегодняшний день почти всякая строительная или реставрационная компания имеет свою карманную проектную организацию. И в результате выходит, что архитектура не нужна, нужны только метры. Особенно это касается спальных районов.
В итоге получается, что в центре живут одни люди, а вокруг какие-то другие, для которых не нужно создавать комфортную и красивую среду проживания. Понятно, что архитектурная среда эклектична и меняется от района к району, и это нормально для развития города. Но, например, раньше я узнавал любой район города, у каждого из них была своя идентичность. Я помню, как развивалась Гражданка: там была прекрасная идея создать огромный парк, который пролегал бы во всю длину Муринского ручья, а сегодня мы уже утратили большую его часть. Крайне неприятно, что новые районы Петербурга превратились в районы не нашего города. Строятся огромные жилые комплексы, и я, например, уже не понимаю, кто там живет и почему эти районы не имеют своих зелёных зон, парков, площадей, монументов — своей неповторимой, запоминающейся архитектурной среды.
Для развития городской среды важно и полезно не только создавать новые общественные пространства, но и восстанавливать утраченные памятники, чтобы вернуть аутентичную среду, характер нашего города. Сейчас в Европе формируется тенденция к восстановлению исторической среды, поскольку попытки её модернизировать не увенчались успехом: целые дворцы и комплексы, построенные в Германии в 1970-е и 1980-е годы, были разобраны, и на их место вернулись старые объекты. Жемчужиной Дрездена всегда была Фрауэнкирхе, которую полностью восстановили из руин. Для Берлина исторически значим взорванный в середине прошлого века Берлинский замок. Теперь его отстроили заново, и он занял свое историческое место. То же самое произошло с Потсдамом.
У нас в Петербурге задачу восстановления исторической среды тоже осознают и постепенно продвигаются в этом направлении. Однако решение по использованию той или иной площадки должно приниматься исходя из современных реалий: возможностей города, нужд района и т.д. Например, сейчас ведутся обсуждения проекта на Охтинском мысе, разрешение на работы было получено в судебном порядке. Для восстановления здесь крепости недостаточно одних лишь оставшихся в земле земляных валов. Делать там музей — невозможно и бессмысленно, потому что там нечего будет показать. Туристам неинтересно слушать: «Вот здесь у нас был Ниеншанц!» Надо помнить, что там был еще и Петрозавод, колыбель российского флота, и эта история уже никак не вяжется с Ниеншанцем. В результате площадка, находящаяся, кстати, в собственности у частной компании, заморожена и никак не украшает и без того архитектурно депрессивный Красногвардейский район.
Мне лично очень интересен проект воссоздания колокольни Смольного собора по чертежам Растрелли. Каждый раз, проезжая мимо Финляндского вокзала и заезжая на Литейный мост, я вижу, что появилось и на правом, и на левом берегу. И где-то между новыми зданиями застрял Смольный. Мне за него обидно и горько, и очень хотелось бы возродить такую важную доминанту восточной части города. Еще я бы вернул Благовещенскую церковь в западной части панорамы Невы, и вот тогда город был бы уравновешен двумя очень значимыми для него доминантами.
Колокольня Смольного была построена Растрелли до вторых окон, просуществовала она в различных ипостасях: сначала её использовали как служебный корпус, потом как спальный, а затем снесли. Многие говорят, что колокольни, считай, и не было вовсе. Зачем же её восстанавливать? У меня однозначная позиция в этом вопросе — такова была мечта автора, и композиция будет завершенной, только если возродится историческая правда.
Наверное, это лучший способ почтить память великого зодчего и сделать подарок Санкт-Петербургу, создав эту невероятную доминанту по его проекту. Сегодня из высотных точек, кроме колоннады Исаакиевского собора, в центре у нас ничего нет. От Смольного открывается уникальный вид на изгиб Невы, и со 170-метровой колокольни от этой панорамы можно получить непередаваемые впечатления.
Создавать достойные проекты нас учит сам город, его стены, фасады и панорамы, его история, его отцы-архитекторы, которые занимались настоящим искусством и благодаря которым Петербург — это жемчужина мировой архитектуры. Но, действуя в угоду безумному желанию побольше заработать, мы имеем те антишедевры, что стоят у нас на набережных. Выход здесь я вижу только один — системное обучение и постоянное самообразование. Причем для всех: для архитекторов, которые создают эти проекты, девелоперов, которые их реализуют, чиновников, которые их согласовывают, горожан, которые принимают участие в обсуждении. Только это позволит избежать ошибок и создавать красоту. Мы должны всю жизнь учиться, и тогда — и только тогда — мы подарим городу прекрасную архитектуру.
Рафаэль Даянов, архитектор-реставратор, для «Фонтанка.ру»
Согласны с автором?
