Он должен был это сделать, должен, вот сейчас, именно сейчас, он пройдёт босса-уровня… Но мама, что она наделала, зачем она выключила компьютер. Да сделает, Кондрат уроки, сделает, потом, но мама была непреклонна. За ужином, Кондрату, кусок не лез в горло, в его желудке была такая обида, что пюре с котлетой не помещалось. А у мамы ещё и сюрприз для сына, она положила на стол билеты в «Цирк дю Солей», о котором Кондрат, так долго мечтал, но обиды в душе было так много, что голос мог выдавить, только «Ага». Последний день апреля, мама была в вечернем платье, которое не надевала уже лет пять, на Кондрате был костюм-тройка, тоже праздничная одежда, сегодня, мама с сыном едут в Ледовый дворец, в котором выступает «Цирк дю Солей». «Билеты у тебя?» — спросила нарядная мама перед выходом из дома. «У меня», — ответила обида. Ещё только шесть часов вечера, начало в семь, но во дворец пускают за час до начала, и Кондрат с мамой подошли к билетёрше со сканером для распознавания штрих-кода на билете. XXI век. Минутная заминка. «Ну, чего ты?» — улыбнулась мама. «Я… Кажется билеты дома забыл», — ответила обида. «Может быть успеете ещё», — посоветовала сердобольная билетёрша со сканером. «Вряд ли, мы далеко живём», — поблагодарила спокойная мама. Обида молчала, обида исчезла, её место, в желудке и в душе, сменила злоба: «Это мама во всём виновата». До метро шли молча и долго, десять минут превратились в вечность. И мама с сыном едут в полупустом вагоне, такое ощущение, что все пассажиры находятся в Ледовом на представлении «Quidam». На «Ладожской» в вагон зашёл музыкант и стал играть на гитаре, а в это время на круглую сцену-арену вышел клоун и стал приветствовать всех, а затем спустившись в зрительный зал стал пожимать руку, одному, второму и он готов был поздороваться с каждым, лично, но на это уйдёт уйма времени, а зритель готов следить за зрелищем, а не за дружеским рукопожатием, и видимо, осознав это, клоун вбежал на сцену и настроил радиоприёмник на нужную волну, из которого зазвучала просьба выключить мобильные телефоны и воздержаться от фото и видеосъёмки. Голос в вагоне объявил о следующей станции «Новочеркасская». Кондрат смотрел прямо перед собой, на бегущие провода в темноте, он почувствовал глубокую тоску и одиночество, несмотря на то, что рядом сидела мама, но злоба журчащая в желудке и царапающее сердце отдаляла родного человека, а так хотелось прижаться к маме и просто расплакаться, но злоба была сильней любви. Если бы Кондрат сидел не в вагоне, а в зрительном зале, то увидел бы девочку выбежавшую на сцену к своим родителям, которые закрылись от своего ребёнка – папа газетой, а мама мечтаниями, и Кондрат бы сказал про себя: «У меня мама не такая», но он этого не скажет, потому что, он сидит в вагоне и перед глазами в темноте бегут провода. А к одинокой девочке, в ледяном дворце, придёт человек-невидимка и пригласит её в мир сказки и фантазии, в котором будет вертеться неугомонный «Заводной апельсин», а волчки на волшебной верёвочке будут, как приклеенные, вертеться и вертеться, а потом взлетать и снова возвращаться к своей родной, волшебной верёвочке. «Лиговский проспект». В вагон вошла старушка за подаянием, мама вложила в пластмассовый стакан мелочь, и именно в этот момент, кто-то во дворце, в Ледовом, произнёс: «Я в дурдоме». Под «куполом» Ледового, по воздуху шёл папа, шея которого была зажата газетной колодкой, такие колодки, только деревянные, надевали преступникам и отправляли по этапу, понятно куда. И когда папа ушёл освободившись от газетной колодки, на его воздушном пространстве появились красные ленты обвивающую девушку, которая хотела освободиться от лент, но они её не отпускали, а отпустив, забрали её жизнь. Мир цирка прекрасен и жесток. На «Достоевской» надо выходить, чтобы перейти на «Владимирскую». Антракт. Подождите, подождите. Кондрат! На секунду, только на секунду, забудь о своей злобе и ответь — ты можешь представить свою маму прыгающую через скакалку? Нет? А, она прыгала, прыгала, в рваном гольфике и в смешных косичках и очень радовалась, когда у неё получалась, долго, долго, быстро, быстро прыгать через скакалку, сегодня мама могла бы вспомнить своё детство и улыбнуться себе, той себе, маленькой и хрупкой, но умеющей, долго, долго, быстро, быстро, прыгать через скакалку. И снова вагон, но уже красная ветка. Как это не просто, делать вид, что всё хорошо, когда на душе пустота и жалость к себе, за то, что не получилось сделать то, что хотелось. Мама мечтала, что она будет сидеть рядом с сыном, и вместе они будут смеяться, задерживать дыхание от восторга, переживать, переживать за акробаток, которые будут крутиться, крутиться на кольцах, а после, акробатки вместе с акробатами, будут взбираться по канатам так легко, что невольно подумаешь: «Они, наверное, родились, в обнимку с канатом», и после, когда акробаты спрыгнут все вместе с канатов на сцену, хлопать им, хлопать и снова улыбаться. Нет, всего этого не будет у мамы с сыном, они едут в метро. Домой. Но и в мире сказки и фантазий, существует граница, за которую зрителю, нельзя заступать, для зрителя только лёгкость, улыбка и игра, а там «за границей», каждодневный труд, переломы, ушибы, и всё равно радость, что сегодня, на глазах у зрителя, всё получилось. «Автово». «Ну, что выходим?» — спросила мама Кондрата, подавая руку. Но злоба руки не подала, она молча вышла из вагона. Когда мама с сыном поднимались по лестнице к своей квартире на третьем этаже, на лестничной площадке стояла гробовая тишина и только шаги отчеканивали стук двух сердец поднимающихся выше и выше, и в такт им, будут стучать сердца на арене Ледового, сердца мужчины и женщины, Адама и Евы, родившихся и ставшими одним целым навсегда. Когда мама вошла в квартиру, она поняла, как сильно она устала и захотелось плакать, но плакать нельзя, по крайне мере тогда, когда сын рядом. Сын взял пульт и включил телевизор, на экране разыгрывали серийную мелодраму, и так хотелось плакать, что мама засмеялась. «Ты чего?» — спросил Кондрат. «Не знаю. Так просто. Почему-то» А маме просто представилось как снимаются сериалы, и что любой мог бы сыграть это «мыло», не похожее на правду жизни, и именно так снималось кино на сцене Ледового дворца, под бурные аплодисменты чуткого зрителя. Есть не хотелось, спать не хотелось, телевизор врунишка забыт, хотелось летать, летать с замиранием сердца, но крылья остались у входа в Ледовый, а без крыльев можно разбиться. Когда Кондрат чистил зубы, девочка в Ледовом дворце, вернулась в свой реальный мир, в котором её ждали, всё-таки любящие мама и папа, родные и дорогие. А когда зал взорвался аплодисментами, Кондрат заплакал.
Пройдут годы, Кондрат станет большим, и в один весенний день, он поедет с дочерью на фантастическое шоу, нет, билеты у него будут с собой, точно с собой, и дочь будет идти рядом и подпрыгивать от радости, как маленькая, хотя ей уже будет семнадцать лет. И они будут сидеть вместе в Солнечном дворце, и будут смеяться, задерживать дыхание от восторга, и переживать, переживать, а потом громко хлопать, аплодировать. И в желудке и на сердце, не будет обиды и злобы, потому что там будет жить печаль. Печаль от того, что Кондрат так и не попросил у мамы прощения, за то, что в тот последний день апреля, он на зло, специально, не взял билеты, обида и злоба были сильнее любви. И он бы хотел, хотел, очень хотел попросить прощения за свой глупый поступок, чтобы мама сказала: «Всё хорошо, Кондратушка. Всё хорошо», и чтобы печаль не рождалась в его сердце. Но извиниться, он сначала не мог, было стыдно, а потом не успел. Спустя два года после последнего дня апреля, мама погибла. И теперь в душе Кондрата, живёт печаль.
Печаль на душе,
что война в тишине,
что звезда на рассвете
и гроб в белом цвете…
Владимир Заморин
