Эта история произошла чуть менее тридцати лет назад: мне было десять или одиннадцать лет. Однажды поздней осенью (или ранней весной) в небольшой потасовке с одноклассником я ударился затылком о школьный кафельный пол.
Через несколько часов «Скорая помощь» увезла меня из дома в Пермскую «нейротравматологию». Намечалась безрадостная больничная неделя: без родителей, без возможности гулять на улице. Нельзя было даже читать. Впрочем, в школе было, пожалуй, ничем не лучше...
Меня привели в палату. Там стояло, кажется, четыре койки: две слева и две справа от двери. Напротив двери было большое светлое окно. На койке справа у окна располагался худощавый «дедушка» спортивного телосложения (его вскоре выписали).
Хозяином кровати справа у двери был весьма плотный «дядя» с измазанными зеленкой швами на выбритой голове, с огромным синяком вокруг глаза и руками в татуировках. За время моего пребывания в больнице он один раз предлагал мне пиво и газировку из сифона, который заправлял водой прямо из-под крана. От пива я отказался категорически, а газировку пришлось (из вежливости) попробовать. Газировка, как и ожидалось, получилась так себе: ведь даже моя младшая сестра прекрасно знала, что некипяченую воду из-под крана нормальные люди не пьют.
Моя кровать была слева, прямо у двери. Оставшуюся кровать (рядом с моей) занимал еще один сосед по палате. У него была прическа как у сказочных персонажей и глаза доброго волшебника. По возрасту он выглядел явно старше мамы с папой, но уж точно моложе дедушки с бабушкой. Я пошел к своей кровати, и он посмотрел в мою сторону. Я подумал, что надо бы с ним поздороваться, но он меня опередил.
- Алексей! - представился мой сосед и, протянув руку, как бы пояснил, - Лёша...
Я немного растерялся. У меня сразу возникло более чем реальное ощущение, что этому моему соседу будто бы тоже десять или одиннадцать лет, с ним можно дружить, запросто обсуждать все что угодно, и - самое главное! - в отличие от моих школьных «товарищей», он никогда не подведет. Из детей так доверять было нельзя никому. Из взрослых - только родителям. Но родители есть родители, и в отношениях с ними все равно есть (да и должна, вообще-то, быть) какая-то иерархичность, а тут... «Как может школьник выглядеть старше мамы с папой?» - пытались спрашивать глаза, впрочем, уже признавая свою ошибку.
- ДЯДЯ Лёша, - вмешалась в разговор тетя, которая пришла в госте к дяде со шрамами на голове.
Сосед-волшебник промолчал, но как-то так молча и очень выразительно посмотрел в ее сторону («что вы в этом во всем понимаете?»), что тетя больше не встревала.
- Петя, - сказал я, положив свою ладошку в его протянутую руку. «Дядя Лёша» был очень доволен.
Он для меня стал буквально единственным, с кем можно нормально общаться в этой больнице. У него тоже, как и у меня, было сотрясение мозга. Ему тоже предстояло тут провести где-то неделю. Но у него были, в отличие от меня, и дополнительные неудобства. Например, выйти покурить (целая история!). Еще он почему-то категорически не хотел сдавать анализы (о, как я его сейчас понимаю...).
Я спрашивал, почему так получается? Зачем сдавать анализы, если к сотрясению мозга это особого отношения не имеет? Зачем от него закрывают дверь на улицу (куда он ходил покурить), если известно, что в тапочках и без верхней одежды он уж точно домой не поедет?
Ответ был очень эффектным. Дядя Лёша как-то находясь посередине комнаты вдруг громко и с выражением (как актер в театре) произнес:
- Дурдом!
Это слово оказалось для меня новым. Конечно, что такое психиатрическая больница, я знал. Тем более, что именно туда («на Банную гору»), по словам одной из наших учительниц, могли увезти тех, кто чрезмерно перевозбуждается в школе (носится по коридорам, кидается тряпкой, «ходит на голове» и т. д.).
Слово «дурдом», впрочем, оказалось весьма многозначным. Например, «дурдомом» можно было назвать и нашу больницу. Ведь мы, вроде бы, здоровые, а нас отсюда не выпускают. Читать не разрешают. Анализы опять-таки, всякие там... Они же на сотрясение мозга не влияют, а их почему-то надо сдавать. Впрочем, если подумать, то выходило так, что моя школа - тоже еще какой «дурдом». В общем, я узнал очень полезное слово, которое очень многое объясняло.
Но я все-таки спросил, что, может быть, с начальством в больнице можно как-то договориться, чтобы «дурдома» здесь не было?
- Как тут договоришься? - ответил дядя Лёша. - Ведь это же профессор К.! Попробуй с ним договорись...
И тут его словно осенило:
- Слушай, ты ведь говорил, что в шахматы хорошо играешь, - сыграй в шахматы с профессором! Если ты выиграешь, пусть он отсюда нас выпускает. Если проиграешь, ну, на...ру я ему в баночку, раз ему это так надо...
Конечно, обыграть профессора в шахматы можно было попробовать, но в этой идее мне не понравилось распределение рисков. Во-первых, если играть буду я, а отвечать за мой проигрыш дядя Лёша, это несправедливо. Во-вторых, пусть и маловероятная, но даже теоретическая возможность проигрыша меня совсем не устраивала. Поэтому я предложил свой вариант:
- Давайте лучше, - сказал я, когда кроме нас в палате никого не было, - мы просто отсюда возьмем и убежим! Куда-нибудь подальше, где нас не найдут...
- Давай!
Идея ему сразу понравилась.
Осталось решить, куда именно сбежать из надоевшей больницы. У меня был с собой школьный атлас по физической географии за шестой класс. Я начал предлагать варианты. Вот, например, можно пойти на восток. Желательно, подальше от железных и автомобильных дорог и больших населенных пунктов. Через Уральские горы, севернее Нижнего Тагила, через Ханты-Мансийский округ, севернее Красноярска, на пару сотен километров севернее Байкала, через центр Якутской области, по плоскогорью напрямик на Магадан (в обход Братска, подальше от населенных пунктов!), дальше сворачиваем на Анадырь, к Берингову проливу. Все. Сюда нас искать из больницы точно не прибегут, и никакой профессор нас не догонит.
- Только, - говорю, - тут есть проблема. Надо аккуратно перебраться через Уральские горы.
В самом деле, ведь Уральские горы очень близко к нашей больнице. И там почти везде есть железные и автомобильные дороги, от которых лучше держаться подальше. Конечно, жаль, что подробной карты Пермской области здесь нет, но такая карта висела у нас дома, и я начинаю искать варианты по памяти. Пока я разрабатываю маршрут, дядя Лёша стоит посредине комнаты и тоже что-то обдумывает.
Итак, Чусовой - Качканар. Не подходит. Там дорога, могут быстро догнать. То, что южнее - еще хуже, там слишком много населенных пунктов, и к тому же придется делать большой крюк. Горнозаводск, Гремячинск, Кизел, Губаха... Губаха - уже лучше, там у мамы живет подруга. Дальше...
Спрашиваю:
- Может, через Александровск?
- В Александровске, кстати, есть дурдом. Хороший, кстати, дурдом...
Нет, если в Александровске дурдом, это нам не подходит. От дурдомов лучше держаться подальше. Ладно, говорю, ведь есть и другие варианты. Вот, например (снова открываю атлас), в Африке - районы распространения бананов, цитрусовых... Ну, еще полезные ископаемые разные. В принципе, жить можно. Только вот как туда добраться?
Так, посмотрим. Сначала через северо-запад Пермской области, аккуратно проходим посередине между Москвой и Ленинградом, там как-нибудь по прямой на Польшу, затем ГДР. Я говорю: «Берлин...», собираюсь продолжить, но останавливаюсь и задумываюсь. Дальше только капиталистические страны. А это ведь уже гораздо хуже, чем населенные пункты, железные дороги и александровский дурдом. Возникает пауза.
Дядя Лёша подходит к окну смотрит вдаль и медленно произносит:
- Я прошел
от Перми
до Берлина...
За какое-то мгновение у меня как бы прямо перед глазами проносится вся история Великой Отечественной войны: вероломное нападение фашистов, оборона Москвы, блокада Ленинграда, пионеры-герои, «Молодая гвардия», Сталинград, Курская дуга, освобождение Украины, Белоруссии, Восточной Европы, бои за Берлин и, наконец, День Победы - 9 мая 1945 года.
Неужели дядя Лёша - ещё и ветеран Великой Отечественной войны? Сколько же тогда ему лет?..
Во время обхода врачи называли больных по фамилии. Фамилия у дяди Лёши была довольно распространенная, да я поначалу и не обращал внимания. Хотя было одно совпадение. Эти имя-фамилию я видел на одной книжке, которая всегда стояла у нас дома на книжном шкафу. Однажды когда я был в палате один, а больничная карточка дяди Лёши лежала на его тумбочке, я заглянул в нее, чтоб запомнить не только имя-фамилию, но еще и отчество. В карточке был также указан год рождения (между нами оказалось сорок лет разницы) и диагноз (сотрясение головного мозга).
Когда меня выписали, то оказавшись дома, первым делом я направился к книжному шкафу и снял с полки сборник стихов под названием «Чаша». Фамилия, имя и отчество на последней странице в точности совпадали с указанными на больничной карте: «Решетов Алексей Леонидович». А с фотографии на обороте титульного листа на меня смотрел дядя Лёша, помолодевший на десять лет.
