«Золотая маска» представила «Дон Жуана» из Пермской оперы.
Однако спектакль, показанный в Москве, разочаровал многих. Постановка аргентинки Валентины Карраско неприятно поразила одномерностью и тривиальностью, не говоря уже о возведенном в абсолют антиэстетизме: ее «Дон Жуан» - это очередной рассказ о примате индивидуалистической свободы, понимаемой как вседозволенность и асоциальность, о противостоянии «харизматичного» героя тупому быдлу (проще говоря, народу) - словом, ничего нового. Внешний облик этого предсказуемого действа строится на противопоставлении живинок свободы, выраженных зеленым пиджаком Дона Жуана или трусами Церлины, господству обыденности, серости и тоталитаризма. За их воплощение у Карраско отвечают многочисленные ортопедические приспособления, поочередно сковывающие то одних, то других персонажей, а также невероятное количество голых пластмассовых манекенов, которыми буквально завалена сцена все два акта. Ну и, конечно, не обошлось без гей-тусовки в финале первого акта (свадьба Церлины и Мазетто) - даже страшно представить, как прогрессивная режиссура могла бы по нынешним временам обойтись без вечно живого образа Кончиты Вурст.
Сию скучную и уродливую продукцию, наверное, можно было бы вынести ради моцартианства дирижера, который неутомимо пропагандирует шедевры зальцбургского гения. Однако, как назло, именно «Дон Жуан» удается Курентзису менее других моцартовских произведений: это уже как минимум третий вариант (после концертных исполнений в Московской филармонии и постановки в Большом), но назвать его успешным сложно. Маэстро выжимает по максимуму - что из аутентичного оркестра, что из певцов, но в итоге добивается монотонности и однообразия в чередовании противостоящих по характеру фрагментов. Результат неизбежный, когда автором музыкальной интерпретации движет концепция, а не живая эмоция. Оркестр на протяжении всего вечера звучит предельно жестко, колюче, в его игре много драйва, но мало собственно Моцарта.
С пением тоже получилось не совсем однозначно. Надежда Павлова (Анна) и Наталья Кириллова (Эльвира) в стремлении к аутентичности иной раз настолько перепианивали, что концы фраз оказывались съеденными. Более-менее распелись они лишь ко второму акту. Провальным оказался и Оттавио в исполнении Бориса Рудака, огорчившего грубым и не стильным пением. К тому же тенор совершенно не владеет колоратурой, отчего с хитовой арией «Il mio tesoro» откровенно не справляется. Гораздо успешнее оказались низкие мужские голоса: и Симоне Альбергини (Жуан), и Гвидо Локонсоло (Лепорелло), и Мика Карес (Командор) радовали ярким, выразительным и стилистически достоверным исполнением. Жаль только, опереться им было не на что. Моцартовского духа не чувствовалось ни в музыкальной интерпретации, ни в режиссерском прочтении. Словом, вся шумиха вокруг «пермских откровений» оказалась изрядно преувеличенной.
portal-kultura.ru.
