В социальной антропологии существует особое направление — антропология агрессии, изучающее все возможные аспекты человеческой деструктивности. То, что сейчас происходит в России, даёт исследователю бездну полевого антропологического материала, чему, однако, радоваться не приходится.
В антропологии достаточно хорошо изучены процессы фашизации германского общества между двумя мировыми войнами — манипуляции политиков, реакция толп, тактики элит и стратегии мировых держав того времени. Так что мы имеем достаточно оснований сопоставлять те процессы с протекающими сегодня в России, чтобы утверждать — да, в современной России стремительно развиваются процессы, которые принято считать фашизацией общества.
Ну а фашизм — явление в большей степени антропологическое, чем политическое, поскольку все его «эксклюзивы» — от факельных манифестаций до газовых камер — невозможны без мутации человеческой природы.
В концлагеря и на Рейне, и на Колыме ходили на работу, обслуживали печи крематориев и служили в расстрельных командах не инопланетяне и не маньяки, а нормальные люди. В том и заключается пикантность ситуации, которую мы наблюдаем сегодня, обнаруживая, как много оказалось приличных, уважаемых людей в толпе, приветствующей возвращение Тавриды. Общество фашизируется. С этим и связан резкий рост агрессии.
«Человеческое лицо — ещё не признак человека». Карл Шмитт
Слово «фашизм» сегодня употребляется как ругательство, что выхолащивает содержательную сторону этого понятия. Антропологическая же феноменология фашизма заключается именно в трансформации идентичности личности, меняющей собственное лицо на личину, отпечатанную системой.
В социологии есть понятие «песочное общество», которое в наименьшей степени является метафорой. Это понятие описывает даже не столько общество, сколько атомизированную массу разобщённых «песчинок» — индивидов, лишённых способности к взаимодействию, интеграции, самоорганизации в систему. Поэтому их легко развеять по ветру или сгрести в кучу и придать любую форму, отпечатав «формочку», как в детской песочнице.
Чем менее способны люди сообща прибраться в собственном подъезде, тем легче вдохновить их для переустройства мира.
Соответственно, фактором консолидации «песочного общества» будут не внутренние силы — не гражданская инициатива, не солидарность, не совместное действие его членов, но внешняя форма и механическая сила. Если в гражданском обществе источником власти является само общество, являющееся системой, то в «песочном обществе» власть — это всегда внешняя система, оказывающая давление, и чем сильнее это давление, тем «правильнее» власть, с точки зрения прессуемых «песчинок». Механическим прессом в авторитарном государстве является пропаганда и репрессивные институты, направленные на подавление личности и поддержание общества в атомарном состоянии.
Владимир Путин наградил более 300 работников СМИ за «объективное освещение событий в Крыму»
Пропаганда — это кривое зеркало, превращающее состояние маргинальности в состояние исключительности, ощущение ничтожности в чувство мессианского величия, апатии в агрессию. Чувства исключительности, величия, агрессии формируют мощный психологический комплекс, который нуждается во внутренних и внешних врагах, в противопоставлении всего своего всему миру.
Чем более человек подавлен и унижен в обычной жизни, чем более бессмысленной и никчемной она ему представляется, тем в большей степени он зависит от компенсаторных механизмов пропаганды, конвертирующих его фоновый психологический дискомфорт в эйфорию, что мы видим на примере «крымотерапии» нации.
Чем менее способны люди к содействию, к кооперации, к солидарности друг с другом на низовом уровне повседневной жизни, тем больше они склонны ценить в давлении государства организующее начало и видеть внутренний порядок в репрессии и внешний порядок в агрессии.
Подчинение идентичности и картины мира тотальной пропаганде блокирует нормальные информационные потоки — «кровеносную систему» культуры, и человек теряет связь с реальностью — начинает её бояться.
Жертве пропаганды везде мерещатся враги, оборотной стороной «исключительности» оказывается экзистенциальное одиночество песчинки в пустыне и синдром «недолюбленного ребёнка».
Так русские люди начинают вслух сокрушаться о том, что «русских никто не любит». Особенно остро страдают от «нелюбви» со стороны других народов те, кто более прочих склонен делить людей на «жидов», «хачей», «хохлов», «пиндосов», «кацапов», «чурок», «талабайцев» и прочих «чучмеков». Всех этих чудовищ рождает сон разума, следовательно, усыпление разума является важной задачей пропаганды.
Новосибирские участники Русского марша говорят о страхе и ненависти
Весь цивилизованный мир в XX веке в той или иной мере переболел фашизмом и/или национализмом как «детской болезнью» цивилизации эпохи начала средств массовой информации, давших диктаторам государств с недоразвитыми или разрушенными гражданскими обществами инструменты массовой пропаганды и мобилизации. Очаги фашизма возгораются во многих странах, его рецидивы проявляются в разных формах.
Более того, мы можем употреблять слово «фашизм» по отношению к любой агрессивной системе, растворяющей в себе человеческую личность, даже если эта система провозглашает благие цели: «экологический фашизм» с его принципом «убей бобра, спаси дерево»; «фашизм-феминизм», объявляющий мужчин «недо-женщиной» и лоббирующий в парламентах запреты на традиционно мужской способ мочеиспускания; религиозный фашизм, объявляющий превосходство адептов одной религии над другой, будь то исламский фундаментализм, бизнес-культ гербалайфа и так далее.
Любая система, превращающая человека из цели в средство собственного утверждения и воспроизводства может рассматриваться в качестве рецидива фашизма.
Однако, в совершенной экстремально тоталитарной форме фашизм сформировался только в Германии и СССР — там, где власти удалось превратить общество в массу в национальном масштабе и отпечатать на ней черты своей системы, утверждающей расовое (в Германии) и классовое (в Советском Союзе) превосходство над остальным миром, в противопоставлении себя миру.
Алгоритм превращения личности в атом массы несложный и общеизвестный: «Мы старый мир разрушим до основанья, а затем, мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем». Это можно сформулировать прозаически: разрушение системы ценностей, социокультурных связей, картины мира «до основания», десоциализация личности через подчинение её в новообразованной системе организованного насилия, «а затем» — последующая ресоциализация индивидуума в качестве «атома» системы, её «деревянного солдата», не представляющего, что за её, системы, пределами может быть другой мир, и этот мир достоин уважения. «Стать всем» — это слиться с макросистемой.
Елена Штерн о том, как потомки нацистов построили демократию
Если Германии удалось избавиться от фашизма, во-первых, с помощью СССР и всех стран антигитлеровской коалиции, во-вторых, благодаря многолетней и каждодневной интеллектуальной рефлексии, то в современной России XXI века фашизм успешно разгоняется по ржавым граблям гитлеровской модели национального превосходства, и общественные процессы социально-психологической мобилизации масс в Российской Федерации в деталях совпадают с процессами Германии 1930-х годов. Те же олимпиады, те же аннексии территорий, те же этнические предлоги для агрессии из позы обиженного, те же провокации, та же пропаганда, та же риторика глав государств, и главное — всё та же формула массового истерического помешательства из ксенофобии, мракобесия, пещерного традиционализма.
Вся эта мутная смесь предлагается в качестве патриотизма, но этот «патриотизм» имеет такое же отношение к любви к родине, как массовый психоз футбольных фанатов — к любви к футболу.
13 июня 2012 года в «Новой газете» было опубликовано открытое письмо председателю Следственного комитета А. Бастрыкину, в котором утверждается, что он угрожал жизни журналиста Сергея Соколова
Мы живём в мире крайне нестабильном, когда его дальнейшая судьба может зависеть от мелочи, случайности, амбиций, комплексов, фобий мелкого чиновника и ещё более мелкой личности, случайно оказавшегося на кнопке ядерного чемоданчика. Так что данная ситуация, как и множество других ситуаций, может оказаться чревата всем, чем угодно — от третьей (и последней) мировой войны до распада России, такой страны.
Впрочем, не будет большим преувеличением сказать, что России как государства уже нет, поскольку de facto ни один институт государственной власти не работает. Примеры? Сколько угодно. Принятие Государственной думой безумных законов говорит о том, что этот орган, заслуживший прозвище «взбесившегося принтера», утратил изначально присущие ему рациональные, разумные функции, оставив страну без парламента. Практически единогласное голосование Совета Федераций по такому сложнейшему внешнеполитическому вопросу, как введение войск на территорию независимого государства, говорит о том, что это голосование — фикция, как и любое единогласное голосование, соответственно, фикцией является и совет, и федерация. Суды, работающие по алгоритму обвинения, профанируют и сам институт суда, и саму идею правосудия, а по поводу особо громких дел названия судов становятся именами нарицательными и из органа власти «эволюционируют» в предмет фольклора. Президент страны — публично и безнаказанно лгущий. Депутат — публично и безнаказанно оскорбляющий. Глава следственного комитета — публично и безнаказанно угрожающий.
Государства нет. Страна, в очередной раз в своей истории оккупированная кланами собственных «элит», пребывает в политическом анабиозе, исторической амнезии, культурном и этическом вакууме.
В Китае решили не продвигать по службе чиновников, жены и дети которых постоянно проживают за рубежом
Ответственное правовое гражданское сознание парализовано мифологической анестезией архаического синдрома, который проявляется в мутации и чувств, и понятий, например, в подмене чувства собственного достоинства культом собственного величия.
Наша страна 20 с лишним лет интенсивно развивалась благодаря всесторонней интеграции с внешним миром, и самыми активными евроинтеграторами были её, с позволения сказать, «элиты». Теперь эти люди, пославшие Западу всё самое дорогое — детей, жён, любовниц, капиталы, — шлют «факи» в закат и объясняют, что всем «нам — в другую сторону».
Ситуация, в которую загнал Россию Путин, решающий вполне понятную и актуальную для себя задачу личной пожизненной власти, — это среда абсурда. Абсурд плох отрицанием системы собственного жизнеобеспечения. Не продуктивно гадить в свой единственный колодец. Не эстетично писать против ветра. Не целесообразно хранить деньги в швейцарском банке и хотеть бомбить Швейцарию. Не эти ли простые принципы напомнил Путину встречавшийся с ним недавно президент Швейцарии?
Абсурд, однако же, хорош тем, что оставляет надежду на самое лучшее даже в самых безнадёжных ситуациях... Обратима ли эта ситуация? Всё обратимо.
