В девяностых The Prodigy были чем-то вроде религии — тайного культа, по следам которого отличали своих: по надписям на стенах; по балахонам с шальной физиономией Кита Флинта; по эмблемам с насекомым, растопырившим конечности. Тогдашние подростки, терявшие голову на танцполе под «Voodoo People» и взрослевшие под «The Fatofthe Land», вряд ли осмысляли историческое значение своих кумиров — но через некоторое время выяснилось, что поклонение им было вообще-то вполне оправданным. Талантливый и ретивый юноша из Эссекса Лайам Хаулетт вместе с друзьями совершил удивительную операцию — на редкость уместно и мощно совместил энергетику новорожденного рейва с рок-н-ролльными драйвом и цепкостью и сумел вывести юную танцевальную музыку в хит-парады и на стадионы.
The Prodigy делали рейв, каким его потом воспел Сергей Шнуров, — лютым, громким, хватким, хитовым, по-хорошему злым и доступным абсолютно для всех; их песни молниеносно включали в людях электричество при любых обстоятельствах — будь то на школьных дискотеках или на элитных британских фестивалях. Старшему поколению казалось, что от них исходила опасность, — но это, конечно, была обычная аберрация: так людям, слегка подрастерявшим интерес к жизни, всегда кажутся подозрительными молодость и сила.
Двадцать лет спустя The Prodigy— уже общепризнанные классики, но самое интересное тут — что они отнюдь не растеряли своих умений заводить толпу и делать гимны, которые способны взбодрить слушателя лучше любого кофе или энергетика. Когда пора расцвета британского рейва кончилась, Хаулетт, Флинт и компания не стали подстраиваться под новые веяния, а просто продолжили делать то, что умели лучше всех на свете, — и в конечном счете преуспели. Их карьерная траектория — подобно лучшим из рок-групп, которые настойчиво стояли на своем и в конце концов убедили всех, что были правы.
