Фигура первопечатника Ивана Фёдорова обросла целым лесом легенд, мифов и баек. Реальная история и смысл его деятельности сильно отличаются от общепринятой версии. Он и его типография были одним из самых эффективных инструментов русской политики.
12 октября 1909 г. в Москве, перед не снесённой ещё тогда Китайгородской стеной состоялся крестный ход. За ним наблюдало множество людей: «Китайский проезд, Рождественская, Лубянская и Театральная площади были запружены толпой». В центре внимания, впрочем, был не крестный ход как таковой. Люди напряжённо ждали открытия нового памятника. Реакция была показательной. Бронзовое изваяние первопечатника Ивана Фёдорова вызвало у публики восторг и умиление. Однако на следующий день около него появился похоронный венок с язвительной лентой: «Первому мученику российской печати».
Язвительность, в общем, можно списать на политическую обстановку «России, которую мы потеряли». На тот момент свобода печати и впрямь была здорово ущемлена, а гражданские собрания были запрещены, так что открытие памятника оказалось скомканным и не вполне торжественным. Другое дело, что в полемическом запале анонимные авторы надписи на ленте явно перегнули палку. Правдивым там может считаться только словосочетание «российская печать». Слова же «первый», и, тем более, «мученик», ни в коей мере не соответствуют историческим реалиям.
Книга — источник власти
Вокруг первенства Ивана Фёдорова в частности, и начала книгопечатания на Руси в целом, споры начались не вчера. Наиболее устоявшейся и даже респектабельной точкой зрения является примерно следующее: «Мало того, что эта полезная техническая новинка появилась у нас лет через сто после того, как была изобретена в Европе, так ещё и оголтелые церковники всячески ставили палки в колёса и самому Ивану Фёдорову, и его команде. И всё по той причине, что книгопечатание отнимало хлеб у монастырских переписчиков книг. Духовенство объявило, что напечатанная книга лишена благодати, а типографский станок — дело подозрительное и уж точно бездуховное»
На самом деле всё было с точностью до наоборот. Техническая отсталость Руси — не более чем миф. Никаких технических новшеств на Москве не боялись, свидетельством чему любопытный факт. Механические башенные «самозвонные» часы с курантами появились в Московском Кремле в 1404 г. — всего лишь на четыре года позже, чем во Флоренции. А вот столицы «просвещённой Европы», например Лондон, Вена и Париж, обзавелись такими штучками кто пятьдесят, а кто и полтораста лет спустя.
Не всё в порядке и с понятиями духовности и благодати. Ничего плохого в печатных книгах на Москве не видели. Более того. На заре европейского книгопечатания, ещё в 1489 г. в Кракове начала работу типография немца Швайпольта Фиоля. Там был впервые вырезан кириллический шрифт. И — любопытная деталь — во всех договорах немца этот шрифт называется не «славянский», а именно что «русский». К тому же большую часть своей продукции Фиоль печатал по прямому заказу из Москвы. Так, в его «Часословце» с особым вниманием и любовью приведена «память» о митрополите Петре, «что почил на Москве, где его честные мощи подают исцеление приходящим с верою и до сего дня». Ни в Польше, ни в Литве святитель Пётр Московский никому не был нужен, а его поминание никого не интересовало.
В общем, печатные книги были у нас нужны. И нужны прежде всего самой церкви. Взрывной рост государства, присоединение всё новых и новых территорий, требовали создания единого общего культурного поля. А, значит, требовался единый стандарт богослужения. Назрела унификация во всём. Начиная, что вполне логично, с богослужебных книг.
Один Иван Казань брал, другой — удержал
Сам Иван Фёдоров в послесловии к первой русской датированной печатной книги писал об этом так: «Благоверный царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси повелел святые книги на торгах покупать и в святые церкви вкладывать. Но среди них мало нашлось пригодных — все оказались испорчены переписчиками, невежественными и несведущими в науках. Тогда он начал размышлять, как бы наладить печатание книг, чтобы впредь святые книги издавались в исправленном виде».
Это позиция государственная. А вот позиция церковная. Конкретно — митрополита Макария: «Иерарх же, услышав об этом, весьма обрадовался и, Бога поблагодарив, царю сказал, что тому такая мысль пришла от Бога и как сходящий свыше дар».
Заметим, что все эти мысли высказываются и властью, и церковью в очень любопытный момент. 1552 год. Только что завоёвана и присоединена Казань. Не просто город, а целое государство — иноплеменное, иноверческое, иное во всём. Именно тогда была накоплена некая критическая масса присоединённых земель.
Казань нужно как можно скорее ввести в культурную орбиту Руси. Интегрировать. Сделать русской и православной. Срочно, сразу, сейчас. Без своего книгопечатания было уже не обойтись.
Примерно в те годы оно и началось. В литературе принято обозначать первую московскую типографию анонимной, поскольку никаких выходных данных на книгах не ставилось. Однако имена тех, кто в ней работал, отлично известны. Руководитель — Ганс Миссингейм по прозвищу Бокбиндер, то есть переплётчик. И русские мастера — Маруша Нефедьев, Васюк Никифоров, Пётр Мстиславец, Иван Фёдоров.
Таково было начало деятельности Ивана Фёдорова на Руси. Финал же традиционно скорбен. Часто приходится слушать, что в Москве проработал он недолго. Хронология действительно коротка. 1552 год — блестящий старт в анонимной типографии. 1564 год — полный триумф, появляется первая датированная русская печатная книга — «Апостол». Иван Фёдоров — глава Печатного двора. 1566 год — отъезд в Литву.
Опричный поворот
Этот отъезд у нас традиционно называют «бегством». Часто приходится выслушивать совсем уж бесстыдные байки о том, что Фёдорова изгнали какие-то опричники. Чуть ли не взашей. Ушёл он, якобы, пешком, нищий, совсем один, с тощим мешком за спиной — прямо как в фильме «Откровение Иоанна Первопечатника».
На самом деле — не один, а с сыном. И не с тощим мешком, а с солидным обозом. Несколько десятков свинцовых шрифтов, тяжёлые доски заставок и концовок, литейные и кузнечные инструменты, краски, в конце концов, печатный стан весом больше 100 кг. И не бежал — с таким грузом бегать затруднительно. А именно выехал. Спокойно и не торопясь.
И уж конечно, опричники здесь совершенно ни при чём. Да, впоследствии Иван Фёдоров жаловался: «Подвержен был гонению многих начальников и священноначальников». Но фокус здесь вот в чём. Царь действительно разделил государство на Опричнину и Земщину. В дела друг друга эти две части не влезали. А Печатный двор находился как раз в ведении Земщины. И жаловался Иван Фёдоров вовсе не на опричников, а на других «начальников». Конкретно — на тех «продажных бояр» и «невегласных попов», которых царь велел своим опричникам «выгрызать и выметать».
А настоящую причину отъезда надо искать в другом. Опять во внешнеполитических делах. Начало книгопечатания чётко связано со взятием Казани. Отъезд Фёдорова не менее чётко связывается с Люблинской унией 1569 г., которая объединила Литву и Польшу в единое государство — Речь Посполитая.
Форпост на Западе
То, что уния готовилась, было понятно сильно заранее. Её последствия тоже легко просчитывались — православным она не сулила ничего хорошего. Беспокоиться стали загодя. Известна целая серия посольств от тамошних православных к Ивану Грозному с просьбой о книгах. Прежде всего, имелась в виду Библия, переписанная старцами Иосифо-Волоцкого монастыря — полный, исправленный и отредактированный славянский текст. Разумеется, Библия была дана. А чтобы рукописный текст не канул в безвестности, дан был и человек, который сможет его не просто сохранить, в чём мало толку. Но и распространить. Иван Фёдоров.
Именно на основе этого рукописного текста наш первопечатник уже там, на Западе, выпустит в свет свой шедевр — Острожскую Библию. Тираж для тех времён ошеломляюще велик — почти 1500 экземпляров. Значение её переоценить трудно. Если бы не этот труд, население нынешних Украины и Белоруссии за смешное время стало бы католическим, и ни о каком последующем воссоединении с Россией речи бы идти не могло. Грубо говоря, Иван Фёдоров со своей типографией сделал больше, чем завоевательные походы Ивана Грозного. Он сохранил единство русского мира. Напечатанная им Библия, а, впоследствии, и первый русский букварь, позволили русским и православным оставаться русскими и православными, хотя бы они и жили в откровенно враждебном государстве.
Для понимания, чем именно является для нас Иван Фёдоров, достаточно одного этого факта. Всё остальное, вроде того, что он учился в Краковском университете и получил степень бакалавра, или что переписывался на латыни с саксонским курфюрстом Августом, предлагая ему проект многоствольной пушки — всего лишь милые мелочи. Детали. Интересные, но не более того.
К сожалению, пока что до этого понимания у нас доросли не все. Многое, что связано с личностью Ивана Фёдорова, приобретает какие-то парадоксальные черты. Точно так же и с его памятью. Да, считается, что его деятельность вызывала раздражение у ортодоксальных церковников. Однако вышло так, что именно они, причём самые упрямые и твердокаменные в своих убеждениях, сделали для прославления его имени больше, чем все остальные. Иван Фёдоров канонизирован. Но не спешите заглядывать в церковный календарь — его там нет. Его канонизировали наши старообрядцы. Для них он — Святой праведный первопечатник Иоанн Фёдоров. Для нас, если верить школьным учебникам — человек, страдавший от церковного произвола.
