Д. НАДИНА: Здравствуйте! Наш гость сегодня – Евгений Хорошевцев, народный артист России, диктор протокольных мероприятий Президента России, диктор парадов на Красной площади. Здравствуйте, Евгений Александрович!
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Здравствуйте, уважаемые радиослушатели!
Д. НАДИНА: Буквально два дня осталось до парада Победы, и в очередной раз Вы будете его комментировать для нас. Для многих парад Победы ассоциируется именно с Вашим голосом. Как долго Вы этим занимаетесь? Сколько лет мы Вас слышим 9 мая?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Где-то с 2005 года, уже 11 лет.
Д. НАДИНА: Как пишут, к Вам едва ли не президент обратился с предложением, чтобы Вы комментировали парад. Это правда?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Он не ко мне обратился. У него есть через кого обращаться. Я уже ничего не записывал, но всегда был на параде. Он пришёл на генеральную репетицию и говорит, что я не понимаю: на трибуне сидят ветераны, школьники, молодёжь. И никто не знает, что происходит. Кто идёт? Зачем идёт? Куда идут? Всё под оркестр, а речи мы не слышим на площади. Он говорит: «А почему так?» Ему сказали, что идёт всё на телевидение. И попросили меня, чтобы я сделал это через руководителя протокола. Марина Валентиновна передала это пожелание, и я сделал ноу-хау.
Д. НАДИНА: Как Вы думаете, почему именно Вам предложили?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Потому что я тогда был диктором, он знал, что я умею это читать.
Д. НАДИНА: Почему именно Вы стали диктор протокольных мероприятий президента? Почему выбрали Ваш голос?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: На первой инаугурации я представлял его после уходящего Бориса Николаевича. Ему понравилось, и меня взяли.
Д. НАДИНА: Наверняка среди наших слушателей есть те, что хотел бы стать диктором. Какой нужно пройти путь для того, чтобы 9 мая вся страна слышала именно его голос?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Это очень сложный и трудный путь, поэтому надо себя заявить, показать, раздвигая руками и локтями всех, кто рядышком, потому что так просто не прорваться. Много есть мужчин с голосами, но иногда не та интонация, не та подача текста. От этого очень многое зависит.
Как можно сказать: «По Красной площади проходит…»? Комнатно не получится, надо обязательно с посылом это делать. «По Красной площади проходит тот-то и тот-то». Это важно, чтобы люди понимали, что это – праздник, и люди идут на этот праздник не просто так, а отдавая дань погибшим в этой войне, ветеранам Великой Отечественной войны. Нужно особое отношение внутри голоса, понимание того, кто и что делает.
Д. НАДИНА: А много ли у нас «мужчин с голосами», как Вы сказали, которые способны это делать? Вы же наверняка следите, смотрите телевизор, радио слушаете.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: С голосами есть, но по большей части они не образованы по технике речи, подачи текста. Этому надо учиться, и не один день. Вот в чём дело.
Д. НАДИНА: Мне почему-то кажется, что хорошая школа дикторов была в советское время. В 90-е годы, когда СССР развалился, стало трансформироваться радио и телевидение, телевизор стал говорить с человеком на диване его языком.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Институт дикторов выбросили на свалку.
Д. НАДИНА: Если вспомнить, какие программы были в 90-е годы, какой там был язык, то даже уличные слова, выражения употребляли, люди с заиканием могли работать.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Картавые, да.
Д. НАДИНА: А как Вы к этому относитесь?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я ужасно отношусь к этому, потому что диктор была уникальной специальностью. Он мог стихи читать, мог делать всё, но умел ещё и новости читать. А новости сегодня – это главное. Так, как их читают сегодня на телевидении, да простят меня мои коллеги, – это безобразие. Как можно сказать: «Встреча прошла за закрытыми дверями»? Есть русское слово «дверь», «дверьми», но не «дверями». Давайте будем говорить не «детьми», а «детями». Так же нельзя. Можно ещё придумать массу слов на это окончание. Это неистребимо. Как можно сказать обеспече́ние? Это не печенье, это обеспе́чение, русское слово «печься».
Д. НАДИНА: Я говорила с одним из филологов, который сказал: «А что вы хотите? У нас президент говорит обеспече́ние, поэтому все получил индульгенцию, могут произносить это слово с ошибкой и не чувствовать себя виноватыми».
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я понимаю. Я не буду говорить, о речи президента, это его дело, хотя в основном он говорит очень правильно и грамотно. Видимо, не нравится ему слово обеспе́чение. Как можно сказать: «В этих сте́нах…»? Я всегда говорю своим ученикам: «В этих сте́нах можно только замуровать, а в этих стена́х мы учились, на стена́х висят нартины». Это внутреннее, он всё-таки бывший военный, поэтому у них обеспече́ние – сленг. Он привык так, так и говорит. И пусть, он же тоже человек.
Д. НАДИНА: Кто из наших политиков говорит наиболее грамотно?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Вы меня застали врасплох, даже не знаю, кто. Владимир Вольфович Жириновский не умеет говорить. Сергей Евгеньевич Нарышкин очень хорошо говорит. Мне кажется, что у него фотографическая память, потому что он приходит на мероприятие и читает без бумажки. Важно, что он прочитал уже текст, фотографически отметился в глазах или в голове застрял, он помнит всё.
Д. НАДИНА: У Сергея Викторовича Лаврова тоже так. Он тоже приходит с одним-двумя листочками.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Сергей Викторович Лавров – просто уникальный. Он, во-первых, дипломат, не забываете, а у дипломатов всё-таки фундаментальные знания по всем разделам, в том числе по языку. Он никогда не скажет «обеспе́чение», он скажет «обеспече́ние», «в этих стена́х». Он удивительный, порядочный человек, я его очень люблю
Д. НАДИНА: Лавров и Нарышкин – все наши грамотные политики?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Нет, есть люди, которые говорят правильно, но голосом немного отстают. Есть сложности. Я не хочу, чтобы голоса были никакими. Голос должен быть от сердца, от головы, от твоего «я», тогда это получается очень даже неплохо.
Д. НАДИНА: Есть две составляющие. Первое - тембр, который, наверно, нигде не возьмёшь. Я читала, что хороший голос передаётся по наследству.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Ничего подобного. Голос можно настроить как инструмент. Для этого нужно заниматься классическим вокалом. Если у тебя очень высокий голос, допустим, колоратурное сопрано, то его можно опустить до меццо-сопрано, и у тебя будет низкий голос. Техника речи очень влияет. Как ты утром разминаешь свой артикуляционный аппарат, какие связки – их тоже нужно беречь, закалять холодной водой.
Д. НАДИНА: Как это? Полоскание?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Да, полоскание сначала комнатной температуры. В течение месяца вы понижаете её до +4 градусов.
Д. НАДИНА: Утром встал, и вместо того, чтобы перекреститься, на солнце посмотреть – полоскать холодной водой.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Перекрестился и пошёл холодной водой прополоскал. Каждое утро это делать, тогда не будет и простуды.
Д. НАДИНА: Как ещё Вы ухаживаете за своим голосом? Продолжаете ли Вы над ним сейчас работать? Всё-таки Вы – диктор с многолетним стажем.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Это неважно. Аппарат нужно настроить. Как скрипач выходит на сцену с инструментом. Он в кулисах настраивает его, и потом ещё выходит на сцену и обязательно подправляет колки, чтобы не спустились. По камертону – раз! И услышал ноту ля. Кстати, у скрипачей абсолютный слух, как правило, но инструмент всё равно нужно настраивать, заниматься.
Ми-ми-ми-ми – голосовая техника речи, ми-мэ-ма-мо-му-мы. Тип-тэп-тап-топ-туп-тып – обязательно, чтобы яркие согласные были. Вте-втя-втё-втю-вти. Нужно делать артикуляционную гимнастику, чтобы губки были горячие, чтобы тебя не заедало на каких-то словах. Это нужно делать каждый день.
Д. НАДИНА: Это нужно делать каждый день, полоскание холодной водой. А пословицы, поговорки? Орехи во рту? Это помогает?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Это помогает, конечно.
Д. НАДИНА: А какой главный секрет? Как сделать из рядового голоса действительно настоящий голос с приятным тембром?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Этим надо заниматься не один год. На протяжении ряда лет надо обязательно заниматься вокалом, чтобы ты умел спеть любую арию. «О, дайте, дайте мне свободу. Я свой позор сумею искупить…». Надо петь, чтобы голос всё время был в напряжении.
Или есть ещё один вариант. Возьмите любую колоратурную партию, например, «Соловья» и молча спойте.
Д. НАДИНА: К сожалению, вы не видите, как молча поёт Евгений Александрович «Соловья».
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: При этом у тебя напрягаются связки, они задышали, и всё нормально стало. Это очень хорошее упражнение.
Д. НАДИНА: Если вернуться к школе дикторов, в советское время, безусловно, она была.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Была дикторская группа Всесоюзного радио, откуда вышли все телевизионные дикторы: Кириллов, Шатилова, от Юрия Борисовича Левитана до Ольги Сергеевны Высоцкой. Были и другие хорошие дикторы, Шумаков, например. Это наша плеяда тех времён.
Д. НАДИНА: Правда, есть проблема? Плохо занимаются с молодыми кадрами. Вы, опять же, со студентами общаетесь. Хорошие голоса есть ещё, рождает их земля Русская?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Рождает, только они до меня не доходят.
Д. НАДИНА: Если говорить о телевидении и о радио, есть какие-то дикторы, которых Вы бы отметили? Молодые, перспективные, подающие надежду? Вот бы их ещё подучить, и красота была бы.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я по фамилиям не вспомню, но есть. На «Первом канале» есть очень интересный диктор, у него есть чуть-чуть манерность, когда он говорит: «Президент Российской Федерации, Владимир Владимирович Путин». Зачем это делать? Это же глава государства, не боксёр. Надо понимать эту грань. Так что, есть ребята, с которыми нужно просто позаниматься, потому что у них есть уже школа какая-то, но её нужно расширить и снять рамки, какую-то обузу, чтобы ушло всё наносное.
Д. НАДИНА: Вы учились у Юрия Борисовича Левитана.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Что значит, учился? Я не учился у него.
Д. НАДИНА: Вы с ним вместе работали и перенимали опыт таким образом.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Да.
Д. НАДИНА: Есть какие-то особенности его работы, на которые Вы обращали внимание, которые сами впоследствии использовали?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Например, когда мы писали в пустой студии без наушников. Не было тогда таких наушников, как сейчас – слышим свой голос. Он делал так: брал ухо в левую руку и говорил: «Да-да! Мотор! Говорит Москва». Он слышал себя в ухо как в наушниках, потому что закрыли ручкой, и всё нормально.
Он почему-то всегда говорил: «От советского информбиро». Он никогда «бюро» не говорил, «биро». Люди и так понимали, что это было политбюро.
Как он готовился, я за этим наблюдал, использую в своей практике и сегодня.
Д. НАДИНА: Сколько Вам было лет, когда Вы попали на радио?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я с ним стал работать с 1968 года, 24 года.
Д. НАДИНА: Совсем молодой человек.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: А он пришёл, ему было вообще 19.
Д. НАДИНА: Его услышал Сталин и заметил.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Сталин заметил до того, а когда он пришёл поступать в группу дикторов в Союзное радио, его не приняли. Он говорил: «Говорит Москва». Он окал. Ему сказали: «Нет, дорогой. Так не пойдёт». Он за год исправил это оканье.
Когда Сталин услышал, как он читал его передовую, он спросил у Берии: «Лаврентий Павлович, это кто читал сегодня мой доклад?». Он сказал: «Это новый диктор, Левитан Юра, молодой мальчик». «А, Вы не бойтесь, дайте, чтобы он теперь всегда читал мои доклады». Всё! Тот позвонил руководителю радио, и с тех пор он стал всё это делать.
Д. НАДИНА: Левитан окал, а у Вас ведь тоже не сразу всё складывалось? Не сразу Вам было так просто стать диктором. Насколько я знаю, у Вас ведь тоже были некоторые проблемы.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: У меня и сейчас заикание есть.
Д. НАДИНА: Как Вы с ним боретесь?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Делаю логические паузы, если я знаю ту букву, на которую я буду спотыкаться. Надо всё время быть в контроле над самим собой. Это ужасно, потому что это такой труд ломовой. Это хуже, чем взять и прочитать.
Д. НАДИНА: Мне кажется, это особенность нашего времени, молодёжи: они говорят быстрее, чем думают. Это не проблема глупости.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Поэтому я говорю, что нужно всегда прочитать текст до начала, понять его смысл и читать так, как ты уже осмыслил это дело. Куда идти, где инверсия вверх, где инверсия вниз, где люфт, где пауза.
Д. НАДИНА: За сколько дней до парада на Красной площади Вы получаете текст?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я уже получил.
Д. НАДИНА: За две недели, получается?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Да.
Д. НАДИНА: Две недели Вы над ним работаете?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Да.
Д. НАДИНА: Или это на пол часа делов?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Нет-нет. По 30-35 секунд идёт коробка, надо всё это вложить, своё сердце, душу. Идут женщины военнослужащие – красавицы! Смотришь – ужас! Красавицы, ужас. Нет, не ужас, а идут хорошенькие девочки в полевой форме на репетиции. А сейчас, когда им сшили специальную форму, без бантиков, правда, уже, потому что они все учатся в университетах. Молодцы! Идёт красавица-командир, точно не помню её фамилию, вы услышите, у меня с собой сейчас нет текста. Я говорю: «Идёт полковник Брыля». Так, чтобы её подзадорить немножко.
Д. НАДИНА: Вы ещё пытаетесь вступать в коммуникацию таким образом с теми, кто выступает, идёт на Красной площади.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Они же все слышат. Для них это тоже радостно. Они понимают, что их помнят, что их знают. «Вы неправильно произнесли мою фамилию». Не Хорошовцев, а Хорошевцев.
Д. НАДИНА: Я правильно произнесла Вашу фамилию. Это за эфиром было, это не в счёт!
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я и говорю, лучше проверить за эфиром, чем на эфире.
Д. НАДИНА: Разумеется. Если говорить о тексте, который Вы получаете накануне парада на Красной площади. Кто его пишет? Его пишут в Минобороны?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Пресс-служба Минобороны.
Д. НАДИНА: Вы довольны текстами? Или Вы иногда меняете его?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Нет, я меняю его иногда, потому что дело в том, что военная журналистика очень отличается от простой журналистики. Например, тавтология, которую надо менять.
Д. НАДИНА: Бывают моменты, когда текста не хватает, и нужно импровизировать?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я уже знаю, поэтому я начинаю либо тянуть, если кто-то запаздывает, либо что-то ещё придумывать.
Д. НАДИНА: Бывали ошибки, оговорки во время парада на Красной площади?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Нет, не было ни одной.
Д. НАДИНА: Это же безумно тяжело.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Это правда.
Д. НАДИНА: Как Вам удаётся?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Не знаю. Меня спрашивают: «Как Вы это делаете?». Я говорю: «Не знаю. Как-то удаётся. Бог хранит».
Д. НАДИНА: Были другие у Вас оговорки, о них пишут часто. Я сейчас в Интернете читала про историю с Дмитрием Анатольевичем Медведевым, про Брежнева.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Это от испуга. Я не думал, что он к нам подойдёт.
Д. НАДИНА: Расскажите слушателям. Мне кажется, не все знают эту историю.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Мы с Юрием Борисовичем Левитаном читали на Красной площади. Он уже старенький, еле спустился с трибуны после демонстрации.
Д. НАДИНА: А какой это год был?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я не помню, 1979-й, по-моему. Он спускается, шёл еле-еле, а там же очень скользко, лежит резиновый коврик и ничего больше. Если ты упадёшь, то основательно. Это специфика Мавзолея, потому что внизу лежит тело. Температуре нельзя подниматься выше определённой нормы.
Он спустился, подходит Юрий Борисович. Брежнев говорит: «Здравствуйте, Юрий Борисович. Сегодня очень понравилась демонстрация. Спасибо Вам». Тот говорит: «Спасибо». Брежнев: «Здравствуйте, Женя». А я ему в ответ: «Здравствуйте, Леонид Осипович». Он засмеялся: «Ну, Вы-то, Женя, должны знать, что Леонид Осипович – это Утёсов, а я – Брежнев».
Д. НАДИНА: И ничего Вам не было за это.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Потому что он нашёлся, но пауза была.
Д. НАДИНА: Человек с чувством юмора.
Если вернуться к парадам на Красной площади, какая часть парада Вам нравится больше всего? Вы – счастливец, всегда наблюдаете за ними вживую, не по телевизору, как делает большинство из нас.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Больше всего мне нравится моторизованная часть, потому что там большие расстояния – можно читать спокойно, не торопясь. А тут ты связан. Очень я боюсь читать авиацию.
Д. НАДИНА: Почему?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Потому что они – раз, и нет! А нужно же ещё сказать, что это за самолёты, кто их ведёт. Мы сократили сейчас текст даже, не говорим, что это – «Лебедь», потому что невозможно успеть. Мне сообщают, что над почтамтом приближается такой-то самолёт, и я читаю его заранее. Когда я закончил, он пролётает над Красной площадью. Нужно же высчитать всё в секундах.
Д. НАДИНА: Там ещё надо, чтобы операторы хорошо сработали, чтобы картинка правильная пошла.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Это не ко мне. Я Эрнсту всегда говорю, что у тебя задание – снимать, а у меня – читать, вот и лови. Он говорит: «Я не успеваю». «Это не ко мне».
Д. НАДИНА: Есть какие-то традиции при проведении парадов? Какие-то особенности, предзнаменования?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Предзнаменований нет никаких, только небо может нахмуриться, как в предпоследнем параде было, и пошёл такой крупный снег. Никто не ожидал, что он пойдёт. Когда из-за тучи вылетел последний самолёт, пошёл снег – это был ужас, вот это была трагедия. Люди бежали с трибун, потому что никто не ожидал, что такое будет. Это была Божья кара для кого-то.
Д. НАДИНА: А если Вы простынете? Всё может быть, мы же все люди. Вдруг простынете, голос исчезнет, сядет. Что делать?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Есть разные способы его поднимать.
Д. НАДИНА: Даже если простыл, даже если без голоса можно вернуть? Как?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Секрет фирмы.
Д. НАДИНА: Понятно.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Некоторые пьют коньяк, расширяют связки, но голос начинает першить – нельзя! Поэтому есть другие средства.
Д. НАДИНА: Но они уже секретные.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Это уже – да.
Д. НАДИНА: Понятно. Я как-то была на рок-концерте. Выступал, кажется, Джон Лайдон из Sex Pistols. В промежутках между песнями он полоскал горло виски, он его не пил, а просто полоскал, выплёвывал и продолжал петь. Это тоже помогает? Если это часто делать, не будет проблем?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Он останется без голоса скоро. Нельзя так эксплуатировать, надо молчать. Можно молчать день, два, три, неделю, полторы недели, пока связки не придут в норму, опухоль не спадёт. Они же воспаляются, становятся красными. Вы никогда не видели связки?
Д. НАДИНА: Нет.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: это страшное дело. Они как волоски. Если они стали толстыми, надо молчать месяц-два, а иначе можно себе заработать серьёзную болезнь.
Д. НАДИНА: Пугающая история. У Вас очень запоминающийся голос. Мне кажется, вас должны узнавать на улицах и в магазине продавщица точно должна узнавать.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Если я пойду как Юрий Борисович Левитан и скажу: «Дайте мне, пожалуйста, кусочек рыбы, колбаски 200 гр. и бутылку «Советского шампанского».
Я всегда поправляю, что он говорил: «Дайте, пожалуйста, кусочек колбаски, кусочек хлебушка, ещё чего-то и других сельскохозяйственных продуктов». Это уже смеясь, но дело в том, что это было именно так. Он умел шутить.
Д. НАДИНА: А Вы умеете парадировать очень хорошо. Опять же, как Вы Брежнева нам показывали, Левитана. Насколько я понимаю, Вы даже в кино озвучивали Левитана.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Да. Не только его, я очень хорошо озвучиваю Эраста Павловича Гарина: «Ну, ты, туалетный работник, что ты ко мне пристаёшь?».
Д. НАДИНА: А этому Вы тоже учились, или оно само пришло?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я когда-то парадировал, на сцене же работал. Показывал Андреева, парня-рубаху, помните?
Д. НАДИНА: Я же молоденькая, конечно, я не помню.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: С кем я вообще разговариваю. Что же это такое? Уж, Андреева не знать, который с Баталовым работал. Ладно, это всё прошло, больше этого нет.
Д. НАДИНА: А ещё кого показывали?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Многих. Сейчас уже не занимаюсь этим.
Д. НАДИНА: А почему не вернётесь на сцену? У нас их хороших пародистов – один Галкин остался, который одно и то же постоянно показывает. Почему бы не разнообразить жизнь?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Нет, мне хватает своей жизни. Этим надо было заниматься раньше, а сейчас в таком виде и таком возрасте возвращаться на сцену – некрасиво.
Д. НАДИНА: Кого больше всего любите показывать? В дружеских компаниях, когда собираетесь за столом?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Эраста Павловича Гарина. Как-то мы сидели вместе с Евгением Весником, Юрием Юматовым, Иван Переверзев – любимец советских женщин. И Переверзев, как герой стола говорит: «Ну, что, давайте теперь нальём и выпьем за всех нас. Кому сколько?». Наливает по рюмочке, доходит до Эраста Павловича Гарина: «Эраст Павлович, а Вам сколько?». Вдруг Эраст Павлович говорит: «Ты всё равно столько не нальёшь, сука». Сама подача текста у него была удивительная, потому что он был потрясающий человек.
«Актёр Иванов слушает», - его завораживающий голос. Оказывается, ещё он был прекрасным радиорежиссёром, он ставил радиоспектакль «Тридцать три раунда», 33 серии. Все работали живьём, записей тогда не было. И когда я послушал этот радиоспектакль, понял, что он – великий человек, я в него влюбился.
Д. НАДИНА: Политиков наших показываете?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Нет. Ленина ещё показываю, Брежнева я показывал уже.
Д. НАДИНА: Из наших нынешних политиков.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Нет, надо работать. Я когда-то работал в Германии, был главным режиссёром радиостанции «Волга». Там был праздник Октябрьской революции, и я придумал сценарий, где я сам играл Ленина: «Товарищ! Рабочая крестьянская революция, о необходимости которой говорили большевики, свершилась!». Я помню, я так напугал члена военного совета. Я сижу в комнате, уже загримированный. 4 часа потребовалось гримёру.
Д. НАДИНА: Это логично. У Вас внешнего сходства не так-то много.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Если посмотреть фотографии, Вы увидите, что было один в один. Они умеют это делать. Я сижу в комнате, так называемой правительственной связи, как Ленин и читаю газету. Заходит член военного совета. Надо было видеть его лицо, подумал, что галлюцинации начались. Он говорит: «Извините, Владимир Ильич, я ухожу». Я говорю: «Зачем, товарищ, Вы уходите? Вы останьтесь». Он говорит: «Нет-нет-нет, я не буду Вам мешать».
Д. НАДИНА: Ленин жил, Ленин жив.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Ленин вечно живой. Он потом мне говорит: «Ты со мной сделал такое, у меня чуть инфаркт миокарда не было». Я говорю: «А что такое?» «Ты как сказал, что останьтесь, я понял, что у меня галлюцинации начались, я с ума сошёл. Я вышел и не понимаю, что происходит».
Д. НАДИНА: Давайте поговорим о протокольных мероприятиях президента, наверно, не самые увлекательные мероприятия?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Вы зря так говорите. Что значит, неувлекательные? Очень даже увлекательные, особенно вручение верительных грамот. Вы когда-нибудь читали имена и фамилии, которых я представляю?
Д. НАДИНА: Особенно, если из Индии приехали, из Таиланда?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Это ерунда. «Чрезвычайный уполномоченный посол республики Замбия в Российской Федерации, господин Бвамго Бвамбо Бван». Это ещё ничего. На последнем было, я чуть не рухнул. Это же надо читать. 20 минут я ту одну фамилию читал.
Д. НАДИНА: А не бывало ошибок? Мне кажется, не так посла назовёшь, он потом ещё тебе протест от лица государства выскажет.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я понимаю ответственность, поэтому я этим занимаюсь дольше, чем с кем-нибудь ещё.
Д. НАДИНА: Я так понимаю, что Вы не допускали ошибок, но если такое произойдёт, чего ожидать?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Вот дверь, вот порог, и до свидания, товарищ Хорошевцев.
Д. НАДИНА: Кстати, у Вас в контракте прописано, за какую ошибку Вас могут уволить?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Нет, не написано. У меня такой контракт, что лучше не читать.
Д. НАДИНА: Почему?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Потому что там нет ничего особенного.
Д. НАДИНА: Совсем никаких особенных пунктов, секретиков?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Нет, я должен честно выполнять свои функции.
Д. НАДИНА: И на этом всё?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Да, и на этом всё.
Д. НАДИНА: Сколько протокольных мероприятий в год бывает?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Очень много. Недавно был Ислам Каримов из Узбекистана. Тоже фамилии – не подарок, хотя они все на русский лад, ничего страшного. Таджикские фамилии сложные.
Д. НАДИНА: В течение года довольно много протокольных мероприятий, большая часть из них проходит в Кремле. Бывают выездные?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: У Владимира Владимировича в Богарёво бывает.
Д. НАДИНА: Дальше никуда выезжать не приходится?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: А зачем дальше выезжать? Зачем я там нужен? Его объявлять? Его и так все знают. Я раньше ездил.
Д. НАДИНА: Я просто думаю, увлекательно же было бы. Как журналисты, которые ездят за президентом. Так Францию посмотришь, Дальний Восток – красота!
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Правильно, я тоже ездил, а сейчас уже – трудно.
Д. НАДИНА: Какое место запомнилось больше всего? Какая поездка?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я помню, мы открывали Северомуйский тоннель. На улице – 53 градуса ниже ноля, зима. Я приближаюсь к микрофону, и губа прилипла. Пришлось полчаса её оттаскивать, потому что порвался бы низ губы. Вытерпел, потом мазал чем-то. Страшное дело, в мороз работать ужасно не люблю.
Д. НАДИНА: На этом параде Победы ждать нам каких-то сюрпризов? Всё-таки Вы знаете чуть больше, чем все остальные.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Каких сюрпризов?
Д. НАДИНА: Будет отличаться от парада прошлых лет?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Конечно, будет отличаться. Он будет не такой помпезный как в прошлый год. Всё-таки там 70 лет, а тут – семьдесят первый, хотя это тоже великая дата. 71 год, извините, не каждый доживает до этого времени. Особенность только одна – пойдут женщины-военнослужащие. Какие-то ещё будут мульки, но они маленькие – ничего там особенного нет.
Д. НАДИНА: Мы привыкли к тому, что Вы – диктор парада Победы на Красной площади, а 22 июня мы Ваш голос не слышим. Там, насколько я понимаю, господин Кириллов, как правило.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Вы имеете в виду минуту молчания? Это было записано очень давно. В прошлом году это делал диктор «Первого канала». Мне ужасно не понравился, это не от души. Там ещё какой-то женский голос появился. Я помню, что читала диктор, она же актриса, Вера Енютина. Она уехала в Америку к дочери, ей всё перерезали, но она читала. Это как Родина-мать. Это было до того бесподобно, люди, действительно, плакали. От Кириллова они тоже плачут, но в прошлом году ему не дали читать. Я считаю, что это неправильно. Люди привыкли к голосу. Я даже боюсь за это браться. Он прочитал это, когда был моложе, а сейчас ему тоже трудно это читать. Он бы не стал это переписывать. Это должно остаться как памятник в таком виде, в таком тексте, каким он был первоначально. А то, что Енютина делала, я никогда её не забуду.
Д. НАДИНА: Я обязательно послушаю, думаю, что наша аудитория тоже, если кто-то не слышал. Очень любопытно. А у Вас какой памятник останется? У Кирилова есть свой памятник, а у Вас?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: А у меня – парад, «Спасская башня», которую я тоже веду. Там я фривольно себя веду.
Д. НАДИНА: В чём проявляется фривольность?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Потому что я там говорю на языках приезжающих. «К нам приехали… Мы прощаемся с вами. Сеся сень тяо хах бан». На всех языках: на английском, французском: «Сэ трэ жюли мадам…», - «мадам» не могу говорить, она – ещё девушка. Мадмуазель Мирей Матьё, но потом сказала: «Ладно, уже не зови меня мадмуазелью». Мы с ней одногодки.
Д. НАДИНА: И Вы с ней довольно дружны?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Да.
Д. НАДИНА: Как ваша дружба завязалась?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: В Париже она как-то так получилась.
Д. НАДИНА: Интересно!
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Так получилось. Она приехала сюда. Она родилась 22 июля, а я – 23 июля. Потом мы ездили к ней, она приезжала сюда. Мы отмечали здесь и там. Так что, как-то так мы познакомились.
Д. НАДИНА: Жена Вас не ревнует к Мирей Матьё?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Нет. Она сказала: «Пускай даёт миллион и забирает тебя. Нахрен ты мне нужен».
Д. НАДИНА: Мирей Матьё отказалась от такого заманчивого предложения?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Не она. У неё есть ещё сестра Матита, которая моложе на год. Маманя её зовёт меня Эжен, Эжен Матьё.
Д. НАДИНА: Школа дикторов в Советском союзе была своя, в других странах – своя. Во Франции дикторов слышали?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Слышал. Это не дикторы, это опытные журналисты, у которых речь прекрасная. Сэ требьян, как говорят они. Всё звучит, каждая буква. Такое же и у нас было.
Я не скажу, что там журналисты очень грамотные, но, тем не менее, отличается стиль, потому что они правильно ведут. Они больше шутят. Если идут политические новости, они могут рассмеяться над выражением Дональда Трампа о чём-то, но это другая школа. У нас такой школы нет.
Д. НАДИНА: А наша советская школа дикторов – одна такая в мире?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Одна, потому что, когда выходил Левитан и начинал читать сводки из совинформбюро: «От советского информбюро. В течение ночи с 25 на 26 декабря советские войска, атаковав по всей линии фронта, перешли в контрнаступление и освободили город Гжельск». Он читал это очень искренне. Он понимал, что его слушают все, кто на фронте через маленькие приёмники. Для него было очень важно, чтобы люди верили, что наше дело правое! Победа будет за нами.
Д. НАДИНА: И ни у кого больше не было такого диктора.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Нет, не было. «Си пари, си пари! Радион телевизион ин Франсэ».
Д. НАДИНА: Что это такое по сравнению с нашим, действительно.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Конечно, нет.
Д. НАДИНА: Евгений Александрович, до парада Победы осталось буквально немного.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Сегодня генеральная репетиция.
Д. НАДИНА: В двух словах расскажите, как Ваш день строится, когда Вы 9 мая едете на парад Победы?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я встаю в 6 утра, позанимался, разработал аппарат, прополоскал горло.
Д. НАДИНА: Я ждала, чтобы Вы хотя бы раз запнётесь! Это произошло. Нельзя же настолько идеально говорить, должны же быть хоть где-то ошибки.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я же специально это сделал, для Вас. Я же понял, что Вы ждёте, когда я сделаю ошибку. Я же чувствую это, но дело не в этом. Все делаю упражнения, кроме зарядки. Здоровье в порядке, спасибо зарядке. Это тоже нужно, но не получается. Главное – настроить инструмент, чтобы голос был чёткий, нормальный, и всё было хорошо.
Д. НАДИНА: Евгений Хорошевцев, народный артист России, диктор протокольных мероприятий Президента России, диктор парадов на Красной площади. Его голос мы в очередной раз услышим 9 мая. Кроме того, Евгений Александрович ещё и педагог.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Профессор Московского государственного университета, факультета искусств.
Д. НАДИНА: Большое спасибо, что Вы раскрыли нам некоторые свои секреты. Будем ждать Вас снова!
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Спасибо огромное! До встречи в кефире!
Если вы заметили ошибку или опечатку в тексте, выделите ее курсором и нажмите Ctrl + Enter
