Я умудрился родиться дважды: по московскому времени 7 марта, по нашему омскому — 8-го. Жили мы в городе Днепропетровске. Мама врачом работала, отец был заместителем руководителя текстильного производства.
В детстве у нас морской клуб был: плавать учли, грести, паруса ставить, на воде держаться без движения. Это в войну мне здорово помогло.
Школу закончил — радовался. Почему-то у нас тогда было не как сейчас: мы ночь гуляли, а к обеду — на линейку за аттестатами. Гуляли, думали, как жить. Ну, винца маленько выпили. Наши все больше обсуждали, куда поступать: в медицинский или инженерный. А я про учебу не думал, все размышлял, не пойти ни мне на регату Херсон–Днепропетровск.
И тут вдруг под утро — бомбежка. Мы думали, учения какие, а из всех репродукторов: «Фашистская Германия вероломно, без объявления войны, напала на Советский Союз».
Мы домой побежали, аттестаты так и не получили. Мать сразу забрали, в тот же день — она же врач. А меня с отцом вместе с его текстильной конторой эвакуировали в Новосибирск. Вагоны обложили тюками, чтоб не пробило, внутри полати поставили. Без мамы собирались, в спешке, даже свидетельство о рождении забыли.
За нами шел торгсиновский вагон. Торгсин — это тогда такая организация была, обслуживала иностранцев и наших «шишек», там и золотишко было, и драгоценности, и меха, и антиквариат, и питание, наверное (Торговый синдикат занимался продажей дефицитных товаров за валюту, а также обменом их на золото и драгоценные вещи — Примеч. РП.). Мы-то с отцом хлеба взяли авоську да воды на станциях просили. И под Синельниковом нас разбомбили! Наш вагон краем задело, и не пострадал никто, вагон с церковной утварью шел — колокола, кресты — остался целехонек. А Торгсин — всмятку. Сопровождающий его начальник, правда, жив остался, выскочил, когда бомбить начали. Веришь — никогда не видел, чтоб человек на глазах седел.
От Победы до новой войны
В Новосибирске меня определили в 10 класс: аттестата-то не было. И тут пришел к нам на классный час капитан-лейтенант Кордов из Тихоокеанского военно-морского училища. Красивый, высокий, форма с иголочки, кортик золотой… Ну, меня и уговаривать не пришлось.
Вернулся из школы, отец в командировке, я ему записочку написал, рюкзак собрал и поехал на Дальний Восток учиться в Тихоокеанское ВМУ.
Учиться оказалось скучно: ходи по струнке, наряды выполняй. Я стал прогуливать, в самоволки бегать, чтобы на фронт списали скорее. Да и 18 лет мне исполнилось.
Отец меня простил, письма и посылки присылал. Скручивал мне папироски из тонких фирменных листков своего блокнотика. И вот один раз вижу: моя, то есть папина, папироска в зубах соседа! Ну, и набил товарищу физиономию. Тут-то меня и списали, наконец, в бригаду торпедных катеров.
Полтора года все же отучился, так что боцман был грамотный. А боцман на корабле — это же все: и командир, и пулеметчик, и радист, и моторист. Я и морзянкой владел. Боцман всегда наверху — смотрит, не дай бог в винт какая щепка попадет. А капитан внизу, за рулем.
Ну, и мишень из боцмана хорошая. На воде — это же не на суше. Попала торпеда — поминай как звали, санинструкторов нет, госпиталь на берегу, а берега не видно. Хорошо, если соседний катер рядом окажется, подберет, да и то не всех живыми доставит.
Как-то раз соседний катер рвануло, а меня ударной волной смыло. Пока очухались, пока увидели, что боцмана нет, пока нашли, пока развернулись… А я так и лежал на воде лицом вверх, контуженный. Мне уж потом врачи объясняли, что у меня уже на уровне интуиции: глубокий вдох, короткий выдох, хоть и без сознания. Я потом у всех моряков спрашивал — не бывает так. А я смог. Не знаю, сейчас получится или нет, давно не тренировался.
В 1943 году меня отправили на Камчатку получать торпедные катера по ленд-лизу. Я там впервые увидел, что из крабовых оболочек муку делают. А мяса мы ели — накрабились на всю жизнь, до сих пор смотреть на них не могу.
Великая Отечественная война заканчивалась, и мы на Камчатке ждали войны с Японией. Дежурили на море и на суше. Постоянно ожидали нападения японцев, были в полной боевой готовности. К нам даже нарком Анастас Микоян с женой приезжал, работу рыбоводческих хозяйств проверял и нас заодно. Я же с катером его и сопровождал, хоть всю дорогу плевал через левое плечо. Баба на корабле — не к добру.
Девушка в белом
Я запомнил этот день на всю жизнь — 14 апреля 1945 года. Стоим в бухте, а на пирсе девушка в белом платье. Волосы распущенные, глаза темные, смотрит вдаль, ждет чего-то — Ассоль, да и только. И цветы у нее в руках белые, пестик такой высокий, а вокруг белый лепесток развевается. Потом узнал, что это белокрыльник, на болотах растет.
Суббота была, я к капитану: отпустите в самоволочку, дело важное. И на берег! Маша ее звали, только школу закончила. Я цветочки у нее купил и ей же браво подарил. Дождалась «принца»: китель нараспашку, пилотка набок, штаны клеш… Красота! Ростом только малость не вышел. Так закрутились мои самоволочки.
Стихи вдруг стал писать. Одно, хотите, прочитаю: «Я помню чудное мгновенье…» Не мое? Ну и ладно, но смысл все равно такой.
Такое чудо — юная, тоненькая, глаза светятся. Мы купаться бегали. Там бухта есть Жупановская — селедку хоть руками лови. Подвесишь рыбу над огнем, и за пару часов полную жестяную банку жира набираешь.
К концу войны на Курилы стали стекаться власовцы. Одни ехали нам в помощь в войне с японцами, другие самостийно, надеясь сдаться в плен американцам. Упаси бог от такой помощи! Неуправляемые были. Даже матросский патруль их боялся — матросам ведь оружие не положено. Власовцы их избивали по-черному. Убили корову и хозяина, который отбить ее пытался.
Начался май, и пришла новость — Победа! Все вокруг стреляли, и я от счастья в воздух целую ракетницу разрядил: белые, красные огни. Помню их, как сейчас.
В августе нам сухой паек раздали на две недели. Стало ясно, что выступаем. Знал ведь, а Маше не шепнул: молодой был, жениться не собирался. И сколько мы шли от берега, все мне казалось, что там белое платье мечется.
Это лучший апрель в моей жизни был, хотя и жена у меня хорошая была. Я поздно женился, уже за тридцать. Врач, Лилечка. Никогда ничем не упрекала, хотя парень-то я шустрый и комплименты говорить разным дамам умел.
А Маше я стихотворение написал. Не про чудное мгновение, не смейтесь.
Живу теперь совсем один,
Не расстаюсь в душе с тобой,
Хоть сам себе я господин,
Но и не мыслю о другой...
И думаю, сколько Маше горя-то доставил, хоть бы на память что подарил... А может, и подарил, кто знает? Рос, может, там такой же шустрый черненький мальчишка, на меня похожий. Мне уже 91 год, а нет-нет и приснится девушка в белом платье. Лица только и не помню уже.
А японцев мы разгромили быстро. После шестидневных боев 23 августа 1945-го остров Шумшу был полностью занят советскими войсками. К сентябрю курильская операция была завершена полностью.
Боцман — это навсегда
Два ордена у меня: Отечественной войны и Трудового Красного знамени. После 1947 года много ездил по Сибири. В Новокузнецке, в Новосибирске учился в строительном институте, в Усть-Каменогорске, Джезказгане. А уж Омск я весь отстроил, был начальником управления Главпромстроя: Лузинский свинокомплекс, Физкультурный институт, здание цирка, музыкальный театр, торговый центр, областную больницу на левом берегу, библиотеку имени Пушкина. Спорил со всеми, доказывал, как лучше, халтуры не допускал. Так что улицу в мою честь не назовут: вредный сильно. Торопил к сроку, полиэтиленовые трубы вместо железных заставил поставить — прочитал о них в «Науке и технике», преподавал, даже команду футбольную из своих строителей собрал.
Фото: Наталья Яковлева/ «Русская планета»
У меня ненормальная память: мне бы спать, а я вспоминаю и вспоминаю. Живу один. Брат жены два года как умер. Это потому что он по две пачки сигарет в день курил, а я по одной.
У меня любимый герой знаете какой? Дон Кихот. Помогаю, кому могу, вот девочки из студии «Красная гвоздика» пригласили на мастер-класс по фотографии. Я раньше с фотоаппаратом не расставался. У меня был «Киев» с цейссовской оптикой. Так я его пацану знакомому подарил: пусть учится.
А я и без фотоаппарата все лица помню: и друзей погибших, и товарищей, с которыми работал, и девчонок, которые для меня поют на концертах ветеранов. Стихи пишу, уже девять книг выпустил. Хотел после войны в литературный институт поступать даже, но решил, что сначала надо отстроить страну.
В совете ветеранов выступаю, по школам езжу, кто попросит из соседей — выручаю. Я же боцман, а это навсегда. И прибить, и прикрутить могу.
Сердце у меня крепкое. Только иногда вдруг екнет — вижу беленькое платьишко на берегу: то вверх, то вниз. И цветочки эти рассыпанные, белокрыльник, чтоб его…
«Русская планета» для Android — такая же русская, только без рекламы.
Далее в рубрике «Как мы это вынесли? Рассказываю и сам себе не верю»Воспоминания ветерана Александра Рубцова 
Читайте в рубрике «Статьи» В мировой истории не было сражения крупнееДетали Берлинской наступательной операции, завершившейся 2 мая 1945 года 
