Обыденная война в рассказах писателя и сценариста Исая Кузнецова, нон-фикшн о брежневской армии и история издателя, изменившего бумажной книге с электронной читалкой. Книжный обозреватель M24.ru Клариса Пульсон рекомендует к прочтению
Обыденная война в рассказах писателя и сценариста Исая Кузнецова, нон-фикшн о брежневской армии и история издателя, изменившего бумажной книге с электронной читалкой. Книжный обозреватель M24.ru Клариса Пульсон рекомендует к прочтению
Исай Кузнецов. "Жили-были на войне" Исай Кузнецов — замечательный писатель, автор романов и пьес, но в первую очередь, талантливый сценарист. Но такова уж неблагодарная судьба большинства сценаристов — их именами публика не слишком интересуется. На самом деле все мы Кузнецова знаем: "Пропало лето", "Достояние Республики", "Москва – Кассиопея", "Отроки во вселенной", "Пропавшая экспедиция" и еще десяток хороших фильмов — это его. В следующем году Исаю Константиновичу исполнилось бы сто лет, он ушел из жизни пять лет назад. Начал войну в 41-м, закончил в 45-м под Дрезденом. Понтонер, сержант 3-1 понтонно-мостовой бригады. Понтонные части числились за Резервом Главного командования и придавались наступающим армиям, чаще всего танковым.
"Мой автомат не стрелял по немцам. Я вообще не стрелял по немцам. Немцы стреляли по мне. Стреляли из пушек, бомбили с воздуха. Каждая переправа — на Неве, на Днепре, на Днестре и Висле, на Эльбе и Шпрее — могла стать последней". Его война от и до, с единственным легким ранением. Повезло. Признавался, что много лет о войне не вспоминал или старался не вспоминать. Прошло почти два десятилетия, пока начали появляться первые военные наброски. Скорее всего, пережитому нужно было отлежаться. Рассказы, из которых он уже в глубокой старости успел сложить эту книгу, написаны в разное время. Они про окопную экзистенцию, как сказали бы умные люди. Про обычные вещи, бытовые, обыденные, не пафосные. Как ушлый ротный сапожник снимает валенки с убитых, разрезая голенище, иначе с мерзлой ноги не стащить, как привычно отдаются солдатам девушки из рабочего батальона — за еду и так, по доброте душевной, как буднично расстреливают молодого лейтенанта с орденом и медалью на гимнастерке... Истории простые, отточенное писательское мастерство запрятано так умело, что текст кажется легким, прозрачным, совсем безыскусным. И это высший пилотаж.
"Бывают же такие фамилии! У нас в роте были старшина Мандрыка, командир взвода Пицек, рядовой Макуха, но фамилии эти хоть и смешны, но не обидны. А Говяда — фамилия обидная, для героя и вовсе неподходящая. Но вот для Степана Говяды — самая подходящая. Прибыл он к нам в батальон осенью сорок четвертого года из недавно освобожденных от немцев районов Украины, откуда-то из-под города Сумы. На удивление нелепо скроенный, долговязый и тощий, он обладал необъятным по величине, прямо-таки уникальным задом, что, естественно, стало поводом для солдатских насмешек, так же как и его поразительная способность засыпать в любом положении и любых обстоятельствах, даже в строю и на марше. Сам он воспринимал эти насмешки добродушно.
– Мой-то что! – говорил он с виноватой ухмылкой. – Мой еще ничего. Вот у моего бати зад, это да! На двух табуретках не умещается!
– Да и твой не уместится, – смеялись солдаты.
– Пожалуй, и не уместится, – подумав немного, соглашался Говяда".
Так вот, именно эта примечательная, многократно осмеянная часть тела оказалась орудием беспримерного подвига Степана Говяды.
Борис Юхананов. "Моментальные записки сентиментального солдатика, или роман о праведном юноше" Заявлено гордо: "возможно первый в истории новейшей литературы роман-дневник о брежневской армии, написанный сознательно как текст нон-фикш, то есть как невыдуманный текст". Формально все правильно. Первая запись — 25.05.1980, последняя — 09.12.81. Внутри — казарма, уставные и неуставные отношения и правпор по фамилии Удод. День за днем от призыва до дембеля. Как невыдуманный текст и нон-фикшн точно не воспринимается. Слишком осознанно, расчетливо, профессионально. Такое впечатление, что читаешь что-то неуловимо вторичное, текст смонтирован из кусочков уже читанного, слышанного, виденного. Возможно, ход сознательный, ведь режиссер Борис Юхананов изощрен во всем, что делает. Или это попытка создать казарменный поток сознания, зафиксированный процесс обессмысливания жизни. Как в старом фильме сказке, "что воля, что неволя, все равно". Главное, ничего ТАКОГО не происходит. Не война ж. Тираж — тысяча экземпляров, по нынешним временам практически норма. Интересно, кто кроме издателя, редактора и рецензентов дочитает до финала. Будем считать экспериментом, но "чуда языка", о котором написано в аннотации не произошло.
И у меня больше нет слов, которыми бы я дорожил. И самое великое, на что я способен, — продолжение моего беззлобного существования. Впрочем, беззлобие от безразличия.
Поль Фурнель. "Читалка" Что у нас только ни умирало. Живопись, когда изобрели фотографию, театр, когда настала эпоха кино, и само кино после появления телевидения. Все вроде выжили в итоге. Поделили пространство борьбы, разобрались, каждый обосновался в своей нише и мирно сосуществуют. Теперь черед умирать дошел до книги. Не до текста, разумеется, тут как раз читай не хочу на любом носителе. Речь идет о книге во плоти, объекте физическом, которую иногда для уточнения называют бумажной. Герой романа Робер Дюбуа — книголюб в буквальном смысле. Для него книга — триумф содержания и формы. Он любит книгу и вообще и в частности, он издатель и редактор. Хотя он книги не просто издает, его задача — их продавать, продолжать бизнес. А читатели не любят, когда их грузят. Когда с ними сложно и про сложное, когда длинные предложения и толстые тома. Большинству нужен легкоусваиваемый продукт. Вот и приходится упрощать, приспосабливаться, изворачиваться, потакать, чтобы устоять перед натиском новых технологий. Однажды у Робера появляется скромный гаджет, вынесенный в название романа. Маленький, легкий планшет, на котором удобно работать. Издательская душа противится и не хочет принимать нововведение. Где шероховатая обложка, с любовью сделанная верстка, бумага пахнущая типографской краской? В читалке не забудешь милую любовную записочку между страницами — их не нат, этих страниц — не натолкнешься на засушенный цветок... Постепенно г-н издатель привыкает к своей читалке, и она ему начинает нравиться. Только это совсем не финал. В грустном романе Фурнеля все не так однозначно. Для тех, кто любит не только почитать, но и поесть — бонус. Герой, кроме прочих достоинств, еще и гурман, завсегдатай парижских кафе. Можно сказать, "ешь, читай, смакуй"!
"По вечерам я экономлю время: не разглядываю витрины — все равно в них больше не увидишь ни одной книги, а в новомодные зауженные пиджаки и остроносые ботинки я уже не влезаю. Я экономлю время: не захожу в бар опрокинуть по стаканчику с коллегами — все наши разговоры сводятся к тому, что мы публикуем слишком много никому не нужных книг, что давно пора это прекратить, а вместо этого с каждым годом увеличиваем их выпуск еще на десять процентов. Помню, когда я, начинающий издатель, познакомился с Адель (в те времена она походила на прелестного черного котенка), то говорил ей, что, если мне удастся напечатать великолепный роман, написанный талантливым автором, чьим творчеством я искренне восхищаюсь, если этот роман будет исключительно благосклонно встречен критикой, переведен на шесть языков и принесет мне кучу денег, — я в тот же день закрою лавочку. В дальнейшем мне случалось выполнить все пункты этой программы, но по отдельности, с разными книгами. Так что я продолжаю..."
Клариса Пульсон
