Каждый в мире странник, кто бы спорил с поэтом. Но как жить с сознанием того, что места твоего детства, а то и всей жизни стёрты с лица земли, сожжены и затоплены, что в эту реку точно нельзя войти второй раз, да и нет уже самой реки? О том, что ушло под воду вместе с ангарскими […]
Каждый в мире странник, кто бы спорил с поэтом. Но как жить с сознанием того, что места твоего детства, а то и всей жизни стёрты с лица земли, сожжены и затоплены, что в эту реку точно нельзя войти второй раз, да и нет уже самой реки?
О том, что ушло под воду вместе с ангарскими деревнями при строительстве Богучанской ГЭС, мы поговорили с красноярским режиссёром-документалистом и продюсером Элиной Астраханцевой.
Когда-то мы вместе заканчивали филфак, но Элина выбрала кино, в 2007 году стала одним из организаторов красноярской киностудии «Архипелаг», сняла несколько картин. Её фильм «Последняя рыбалка Тамары» в конце прошлого года получил национальную премию «Страна» всероссийского фестиваля документальных фильмов.
Коротко содержание. Тамара, бывшая жительница Кежмы, возвращается в родные места, чтобы в последний раз встретиться с Ангарой, порыбачить на ней. Она долго добирается до места, снаряжает лодку, ловит рыбу, солит её в домике егеря. Ходит по пустырю, на котором совсем недавно стояло огромное старинное село, и рассказывает, где на этом пепелище был дом родителей, а где — её собственный. Наутро забрасывает невод и учит рыбалке своих попутчиков.
Вот, собственно, и всё. Но это 2012 год: ещё немного, и — хлынет. Сейчас тех берегов, на которых происходило действие фильма, на земле больше нет. А есть огромное водохранилище Богучанской ГЭС с соснами и елями на дне вместо водорослей.
– Элина, как ты узнала, что тебе дали премию?
– С премией «Страна» была такая история. Мы давно знакомы с её основателями, они время от времени звонили, спрашивали, нет ли у «Архипелага» чего нового. И вот прошлым летом опять звонят, а мы как раз фильм заканчивали. Попросили прислать. Потом ещё звонок: ваш фильм принят на конкурс, приезжайте. И я поехала в Москву.
Вообще это ежегодный открытый творческий конкурс работ российских тележурналистов, режиссёров и других творческих людей. В его жюри входят уважаемые как на телевидении, так и в кинематографе специалисты, например, Эдуард Сагалаев и Андрон Кончаловский, много кто ещё.
Всё это длилось несколько дней и включало в себя разные мероприятия — мастер-классы, обсуждения, даже лекции. А закончилось торжественной церемонией вручения премии.
И вот в конце этой длинной церемонии — а там было много номинаций и много интересных людей выступало — неожиданно называют мой фильм как победитель в номинации «Оригинальная идея»…
Я была немного удивлена, понимаешь, фильм же о наших, сибирских проблемах. И, конечно, обрадовалась. А уж как обрадовались те, кто помогал мне его делать, и мои родственники! Все искренне болели за меня.
– Расскажи, из чего родился сюжет фильма?
– Я узнала, что большинство ангарских женщин наравне с мужчинами занимались рыбалкой. Мужчины надолго уходили охотиться, там огромные охотничьи угодья. А женщины оставались дома, на реке.
Представь: жена ухаживает за детьми, сажает огород, на работу ходит, потом корову из леса приведёт, подоит, ребятишек накормит. И после этого идёт на реку, садится в лодку и плывёт рыбачить!
Я стала искать такую женщину. Так и нашлась Тамара. К тому времени она уже несколько лет как была вдовой и в последнее время рыбачила одна, хотя раньше всегда плавала вместе с мужем. Снасти, мотор и лодку Тамара, переехав из Кежмы, оставила у знакомого егеря в незатопленном посёлке.
Она удивила меня рассказом о том, что после уничтожения родного села летом 2011 года ездила одна на Ангару из Сосновоборска, где теперь живёт, на рыбалку. Это огромные расстояния, несколько пересадок. И сказала, что собирается съездить на ангарскую рыбалку ещё раз, последний. Потому что вот-вот начнут заполнять водохранилище, и даже берега, откуда она обычно отплывает, не останется.
Последняя рыбалка, представляешь? Я решила ехать с ней во что бы то ни стало, чтобы снять это. Тамара сначала наотрез отказывалась сниматься. Мы её еле уговорили.
Ещё она предупредила, что в уазике, на котором поедет из Кодинска ещё с двумя рыбаками — в бывшую Кежму, места для нас не будет. Кроме вещей им придётся везти бензин для лодок и на обратную дорогу — заправок там теперь нет.
Так что мы с оператором Евгением Николаевым поехали на рейсовом автобусе до Кодинска, а там пошли к главе района и рассказали, что хотим снимать кино об ангарке. И он нам помог.
Это было последнее лето перед затоплением, 2012 год. Уже начали заполнять водохранилище. Для запуска ГЭС требовалось набрать определённый уровень воды, 207 метров. На плотине стали закрывать заслонки, а Ангара медленная река, и за плотиной открылось дно, которое тысячу лет не открывалось. Вода ушла, а рыба только отнерестилась, и икра лежала на сухом дне… Это была настоящая катастрофа!
В самом же водохранилище вода начала подниматься, она подняла спиленный, но не убранный по берегам лес, и люди боялись плавать между брёвен. Глава района пригласил Анатолия Брюханова, человека, который работает инспектором МЧС на воде. Женя Николаев, оператор, сказал, что такому специалисту он доверяет.
И вот мы поплыли — четыре или пять часов в открытой моторке, а я, как назло, была простужена. Дядя Толя накрыл меня телогрейками, но всё равно ветер бил в лицо… Романтика, в общем. И красота вокруг, неописуемая словами. Даже представить не могу, что это всё под водой теперь.
Мы снимали несколько дней, и нужно было остаться ещё хотя бы на один день, но дядя Толя заверил, что больше нас оттуда никто не увезёт. Пришлось возвращаться. Есть пара кадров, которые я не успела снять, и очень об этом жалею.
В тот день, когда мы уезжали, Тамара учила ребят рыбачить неводом. Мы, конечно, это сняли, но таким, как в прежние времена, с полным уловом, его вытянули уже без нас.
– Элина, сколько всего деревень было затоплено при строительстве ГЭС?
– Там всё началось ещё в 80-е годы, часть деревень была разрушена тогда. В 2010–2011-х разрушили тринадцать деревень. В целом же по Кежемскому району получается, что убили больше двадцати. Они стояли на самой чистой и красивой реке континента – потому что Ангара вытекает из самого чистого озера Байкал. Сейчас это череда водохранилищ, совсем другая экосистема.
В проточной воде Ангары водилось много рыбы ценных пород. Местные жители рассказывают фантастические истории про рыбалку. Например, у одной женщины дед поймал такого огромного осетра — больше себя! Чтобы донести рыбину, он вспорол ей брюхо, надел на голову — и хвост этого осетра волочился по земле. Если бы я не услышала этот рассказ от разных людей, я бы не поверила.
Осетры и стерляди исчезли, как только на Ангаре появились плотины и водохранилища — эта рыба не живёт в стоячей воде.
На Ангаре теперь целый каскад ГЭС. Это бесконечно больная тема, ведь когда готовится ложе водохранилища, требуется полностью вырубить тайгу и вывезти все деревья. Но на деле так чистят территорию только рядом с большими поселениями, чтобы показать инспектирующим организациям. А отплываешь немного дальше — лес стоит живой, нетронутый. Он так и уходит под воду.
Это было самое трагичное зрелище: ценнейший корабельный лес уходит под воду. Лесники нам рассказали, что потом происходят ещё более страшные вещи: сосны продолжают выделять фитонциды, которые в воде убивают все микроорганизмы, и вода начинает цвести…
Не только экосистема полностью разрушается. Для меня большим открытием стала старинная культура этих поселений. Здесь жили потомки первых переселенцев, которые попадали на берега Ангары по Северному морскому пути из европейской России. Самое поразительное то, что в условиях естественной изоляции — вокруг ведь непроходимые массивы тайги — тут не было перемешивания культур, как в других местах нашей огромной страны.
Сибиряки сохранили в этих оазисах старинный язык, каким разговаривали их предки. Например, героиня моего фильма, Тамара, до 7 лет говорила на ангарском диалекте, пока её не переучили в школе.
Интересно, что у многих диалектных слов даже аналогов в современном русском языке нет, как и общих корней. Для тех, кто занимается историей языка, гибель этой субкультуры — невосполнимая потеря.
– Но эти диалекты всё же изучают?
– Несколько лет назад я придумала проект «Ангарский словарь», мы получили поддержку Фонда Прохорова и Агентства социальных инициатив края. Много разных людей объединились под этой идеей. Мы съездили на Ангару и привезли оттуда много десятков часов записей бесед с местными жителями.
Сейчас по этой неисчерпаемой теме пишут курсовые работы четыре студентки доктора филологических наук, профессора языкознания Сибирского федерального университета Ольги Викторовны Фельде, которая и сама активно занимается исследованием ангарских диалектов, выступает с докладами об этом феномене на всероссийских и международных конференциях. Так что не всё утекло, как вода в песок. Понятно, не так много, но что-то сохранится.
Когда людей переселяли, им давали квартиры в разных городах. Их сообщество в один момент распалось, и поэтому уникальный язык ушёл сразу. Чудо, которое сохранялось на протяжении нескольких веков, безвозвратно утеряно.
– Ты была на Ангаре до всех этих событий?
–А как пришла к этой теме?
– Меня пригласили в Дом искусств на показ фильма Андрея Гришакова «Прощай, Ангара». Там были ангарцы, человек 60, полный зал. Андрей предупредил: сейчас начнётся фильм, и все будут плакать. Пошли первые кадры, и вижу: действительно плачут, и мужчины тоже.
Представляешь, кто такие кежмари? Это бесстрашные потомственные охотники, которые растут в тайге, на медведя ходят. Тем более у русских вообще не принято, чтобы мужчины так себя вели. Что такое нужно сделать, чтобы заставить их плакать? Через это я поняла, какая большая беда с ними произошла.
Такие вещи, конечно, цепляют. Ну а дальше стала знакомиться с ангарцами, и с первой — Любовью Леонидовной Карнауховой, заместителем директора Красноярского краеведческого музея. Она тоже, кстати, выступала на том показе, и тоже плакала. А через неё познакомилась ужес другими кежмарями.
– Сколько человек вообще переселили?
– По официальным данным, из Кежемского района — более 13 тысяч. По сравнению с Иркутской областью немного, там гораздо большее число переселенцев.
Когда я начала узнавать о том, что потеряно… Самое поразительное, что в каждой деревне был свой диалект, свой словарь, интонации, ритм речи. Это был особый культурный ареал. Который вдруг взяли и смыли.
У ангарцев экспрессивные поговорки и словечки. «Что лоб сушишь?» — это «Почему бездельничаешь». «Кишошный» — так бабушки о внуках говорят. То есть, такой родной, такая изнутри любовь…
Бесконечная россыпь выражений. Встречаются выражения, противоположные по смыслу общепринятому для нас. «Ты как курочка ощипанная» — это такой комплимент, значит — «гладкая, красивая». «Христы в рот» — если хорошо поёшь или складно говоришь. А «жабы в рот» — наоборот. «Жабать» — «хватать, есть с жадностью».
Когда в первый раз слышишь все эти слова, они кажутся грубыми, но потом понимаешь, сколько в них экспрессии и мультисмыслов. Это интересно не только филологам, но и тем, кто неравнодушен к русской истории и культуре.
– А были ли в затопленных деревнях какие-то особенности быта, стороны жизни, культурные отличия помимо языка?
– Там были совершенно уникальные песни и вообще быт. Конечно, он кардинально изменился сейчас. Многие осели в Кодинске либо разъехались по разным городам, это уже городской образ жизни.
Но есть и то, что сохранилось. Например, у ангарцев такая страстная любовь к речной рыбе: по праздникам на каждом столе всегда разные блюда из рыбы, к примеру, заливное из щуки. Есть своя ангарская выпечка. Об этих особенностях лучше с самими ангарцами говорить, они отлично понимают, чем их быт отличался от других россиян.
А ещё в деревнях на Ангаре была очень интересная застройка. Дома, сложенные из больших бревен, огромная площадь подворья с многочисленными постройками, двухэтажными сараями. Были и охотничьи заимки, избушки. Очень русская, сибирская жизнь и очень естественная.
– Осталось несколько деревень. Но реку решили уничтожить, строят одну ГЭС за другой. Мне это непонятно. Во всём мире электроэнергию учатся добывать, не убивая рек, ставят турбины по течению, не перегораживая русло. Строят ветряки, в конце концов.
Столкнувшись с кежмарями, я поняла, что такое корни, та самая привязанность к малой родине, о которой так много говорят. Она там реально существовала, и когда эти корни перерубили — как жить?..
– Вы и сейчас общаетесь с Тамарой?
– Конечно, общаемся. В прошлом году ездили в гости к её родственникам в Саяногорск. Тамара — самостоятельный, смелый и очень цельный человек.
Анатолий Брюханов, который на всякий случай ходил за нами с карабином, охраняя от медведей, предложил мне назвать фильм «Есть женщины в русских селеньях». И правда, есть. Казалось, она вообще ничего не боится. Настолько естественно чувствует себя на реке…
Говорю: «Как ты одна рыбачишь? А если кто из заключённых выйдет?» Там на реке осталось много зон. «Ну и что, — отвечает, — заведу мотор и уплыву»…
Есть ещё факт, который не вошел в фильм. Когда Тамара уехала из Кежмы, она месяц плакала по ночам: ей снились пожары. Об этих пожарах многие люди говорили. Один инспектор, молодой парень, рассказывал, какой это был ужас, когда горели дома. «Кажется, будто вокруг война, едешь по улице — а с обеих сторон полыхают дома. И на пожарищах остаются стоять печи… как в фильмах про ВОВ».
– Дома сожгли, а кладбища вывезли?
– Деньги на перезахоронение выделялись, и многие вывезли останки своих родных. Тем не менее, говорят, многое осталось невывезенным.
Вообще много ужасных вещей рассказывают. Например, что в 30-е годы на Ангаре была эпидемия ящура. Весь скот был уничтожен, а могильник устроен на одном из островов, который ушёл под воду. Этот могильник закрыли бетонными плитами, но достаточно ли этого? Весь народ сомневается.
Очень важно, чтобы все знали о том, что происходило на Ангаре. Чтобы это не повторилось. А ведь прямо сейчас решается вопрос о Нижне-Богучанской и Мотыгинской ГЭС. Не представляю, в какие колокола бить, чтобы эти проекты были остановлены.
Главная проблема в том, что всё, что происходило в Кежемском районе, замалчивалось. Как вообще велась информационная политика при строительстве Богучанской ГЭС? Время от времени привозили журналистов, им показывали стройку, где всё было красиво. Что происходит за плотиной, никто никогда не говорил. Лишь редко кто-то из документалистов заезжал туда.
– А если всё это раскопать?
– Возможно, и стоило бы попробовать. Беда в том, что на строительство ГЭС государство выделяет огромные деньги. Там такие суммы, так много нулей, что раскапывать никто не будет. Для всех участников этого процесса важно, чтобы как можно меньше говорили правду. И потому журналисты выдают только «позитив»: у нас будет много энергии, ура!
Конечно же, я сторонник прогресса, но он не должен идти за счёт природы, которую убивают. Надо остановиться.
Ангара была артерией жизни много веков подряд. Что получилось в результате её уничтожения? Если подсчитать все потери природных и людских ресурсов, отраслей, сельского хозяйства, всё сложить, то, возможно, результат перевесит выгоду от производства электроэнергии.
И вообще, в крае есть реки, гораздо менее заселённые. Почему выбрали именно Ангару? Видимо, из соображений транспортной доступности. Но ведь это решение имеет страшные экологические последствия.
Мне кажется, люди должны объединяться против таких проектов. Экологи, биологи, журналисты. Но пока все, кого я знаю, действуют в одиночку.
– Это всё отговорки. Не бывает удобного времени. Нельзя мириться с ситуацией, когда корыстные интересы нескольких человек перевешивают интересы целого общества. Каждый понимает, что мы должны оставить нашим детям пригодную для жизни землю. Так давайте делать для этого реальные шаги.
– Ты вот не миришься, кино снимаешь. Хотя, мне кажется, отношение к документалистике у наших зрителей равнодушное, такие фильмы смотрят мало.
– Я так не думаю. И проблема не в том, смотрят или не смотрят, а в том, сколько денег и усилий ты вложишь в продвижение фильма. Снял картину и положил на полку с чувством выполненного долга — это одна история. А другая — продвигать её всеми возможными способами. Если ты прикладываешь усилия, фильм рано или поздно доходит до зрителей.
Один журналист из Москвы как-то сказал мне: в Европе сейчас неигровое кино популярно не меньше художественного. Все наелись боевиками, в которых разные персонажи разыгрывают один и тот же сюжет. А документальные фильмы показывают жизнь такой, какая она есть. Людям надоело смотреть сказки, им хочется видеть себя со стороны, реальных. И ничто так не покажет человека со стороны, как документальная лента.
– Будешь продолжать ангарскую тему?
– Пока не знаю, хотя есть несколько идей. Любовь Леонидовна Карнаухова считает, что русские — это речная цивилизация. Есть морские, а мы — речная, которая расселялась на континенте по рекам: они и дороги, и источник пищи, и источник жизни.
У ангарцев только для приспособлений рыбацких штук двести всяких словечек. Они даже зимой подо льдом рыбу ловили сетями, могли протянуть её под лунками. Для каждой снасти у разных деревень были свои наименования — это ли не речная цивилизация?
Я думаю, что молодое поколение должно относиться к природе с большей заботой. И не позволять такие страшные проекты, какой осуществился на Ангаре.
