Все начальство не смыкало глаз в эту ночь и оставалось на ногах. Шустрый маленький Фрол (так называется у уральцев и в обществе Чеботарев, в отличие от других Чеботаревых, которых много) выбивается из сил с ленивыми рабочими. Для устройства сходен на каюки он притащил сюда огромные ворота какого-то караван-сарая и снял двери и доски с ближайших селений; весь забрызганный грязью, мокрый с головы до ног, с нагайкою в руках, он, как шарик, катается в толпе рабочих. Звонкий голос его слышится повсю-ду. «Гельтыр тахта тизрек!» («Скорей неси доску!»), «Тарт, тарт!» («Тащи, тащи!»), «Кутар биргэ!» («Поднимай вместе!»), «Ата-наузым сыгейм, по-штрелите в бороду! Шайтан!» — восклицает сердитый Фрол.
Затем следуют шлепки (называемые им фантиками) раздаваемых им милостей. «Ой-бой, уй-бой, ой-бой!» — визжит чей-то жалобный голос, и работа быстро продолжается.
Всю ночь неумолкаемый гул от рева верблюдов и человеческих голосов стоял над фантастически освещенной переправой. Крики и ругань туземцев вперемешку с отечественной бранью висели в воздухе и оглашали речное пространство. Особенно трудно переправлять верблюдов.
Иной корабль пустыни на доске, изображающей сходни, начинает вдруг упрямиться и выкидывать затейливые па, рвет повод и падает в воду, другой ломает ногу и ревет раздирающим душу голосом. Вся задержка происходит из-за них; верблюды очень боятся каюков и не любят переправ. К вечеру 14 ноября все части отряда уже переправились на тот берег. Куропаткин со своим штабом переправился последним. На том берегу его встретил кош-беги хивинского хана (нечто вроде министра двора), назначенный состоять при отряде все время пребывания его в Хивинском ханстве; представлялся и здешний гурленский хаким, симпатичный молодой узбек. Цивилизация, как видно, уже проникла и сюда: бек носит длинные русские лакированные сапоги, курит папиросы и не прочь от вина потихоньку от своей свиты. С данной минуты мы считаемся гостями хивинского хана, и все предлагается для отряда бесплатно; но части за все уплачивают деньги непосредственно самим хозяевам, что не особенно приятно хивинским сановникам, потому что лишает их возможности нагреть себе руки за счет народа.
15 ноября на рассвете мы трогаемся далее вперед по Таш-Хаузской дороге. Пройдя песками 4 версты, снова вступаем в богатую культурную страну.
Тянутся непрерывные сады и обширные поля, где всюду разбросаны отдельные узбекские курганчи с высокими стенами и башнями, представляющие из себя маленькие крепостцы. В них живут жители по нескольку семей в каж-дой. Оголенные громадные развесистые карагачи своими густыми шапками красиво выделяются на безоблачном, голубом осеннем небе. Вот перед нами раскинулся маленький городок Гурлен с базаром и крепостью; в воротах вид-неются ряды жителей с подносами хлеба и фруктов. Гурленский бек, проскакав вперед, слез возле ворот с лошади и в почтительной позе приветствует начальника отряда.
Городское население от мала до велика высыпало на крыши домов и, унизав стены, любовалось на наш отряд, проходивший мимо с музыкой и песнями. За городом сейчас же лежит громаднейшее кладбище, от чего и город заимствовал свое название («гур» значит могила). Здесь оригинальный способ хоронить покойников. Грунтовая вода находится часто на 0,5 аршина от земли, вследствие чего сначала на земле устраивается плоский фундамент из дерева или жженого кирпича, на который кладут тело, а сверху над ним выводят глухой, длинный свод из жженого или сырцового кирпича; большинство сводов часто проваливаются, и лежащие в них кости обнажаются. Немудрено, что такие кладбища служат здесь источниками всевозможных зараз и эпидемий.
С Гурленя мы пошли вместе с казаками. Дивизионер уралец Гуляев, чтобы согреть лошадей, сторонкою по замерзшим полям на ходу проделывает учение. Невыносимо холодный ветер заставил нас слезть на несколько минут погреться у ярко пылавшей колючки.
«Разве мы, уральцы, прежде такие были, — рассказывал сам Гуляев. — Не знали никаких чаев, палаток, обоз-кур-джулы (переметная сумка) за седлом, а провиант, напекут бабы лепешек-каку-рок (белые пшеничные хлебцы с запеченным внутри яйцом) — вот тебе и все; оттого и народ-то прежде был легкий, сильный и здоровый, как сокола были уральцы!» Старики рассказывали, как «наш атаман Ничай с 4000 уральцев пошел в набег с Урала о двуконь, да так с налета и захватил Хиву; несколько месяцев казаки правили Хивой, хан был в походе на Бухару, услышав, тотчас вернулся. Пришлось отступать, добра с собою набрали много, навьючились тяжело. А корысть-то и погубила. На взморье догнал хан со всею силой, сам Ничай, все старшины и казаки сложили там свои головы, немногие вернулись из плена и рассказали своим на Урале». Зашел разговор о войсковых знаменах и о введении у уральцев регулярного строя.
Гуляев рассказывал об уральцах: «У нас долго не могли приучить казаков относиться к знамени как к святыне, на них они смотрели как на простые значки. В царствование Императора Павла в Петербурге стоял очередной гвардейский уральский эскадрон. На каком-то параде стоят они скучные и понурые, а Павел всегда особенно благоволил к уральцам; подъезжает Государь, здоровается и, остановившись возле них, спрашивает их: „Что скучны, казаки?“ — „Да как же, Ваше Царское Величество! Сколько служим мы тебе верой и правдой, а не жалуешь ты нас знаменем“. Засмеялся на это Государь, взял у преображенцев знамя, да и передал тут же уральцам, а в прочие полки были розданы особенные знамена. Но служба при них велась до того плохо и небрежно, что однажды знаменной урядник при часовом, прельстившись добротной материей нового знамени, спорол его полотнище с древка и тут же из него начал себе шить шаровары и кацавейку».
В 6 верстах за Гурленем на глубоком и широком канале Клычь-ниазбой отряд делал 2-часовой привал. Канал Клычь-ниазбой выведен из Аму-Дарьи и составляет одну из важнейших судоходных артерий ханства. Он очень глубок и шириною 9 сажен; через него перекинут допотопный мост без перил, на деревянных покачнувшихся сваях; настилка моста сильно наклонена вниз, и перекладины пляшут, как клавиши. Здесь мы поджидаем наш растянув-шийся обоз; владельцы верблюдов дали плохие седла и арканы, все это теперь рвется и задерживает движение. Отсюда по распоряжению начальника отряда Кош-Беги посылает в Хиву за большим запасом волосных арканов, седел и подпруг, а также за кунджурою. Так называется чрезвычайно питательный верблюжий консерв, выжимки от кунжутного масла, незаменимый в пустынных местностях, где надо поддерживать слабых верблюдов.
Все эти вещи прибудут к нам по нашему приходу на колодцы Чагил. Сегодня Куропаткин получил телеграмму от Кауфмана, что Скобелев послал на встречу Туркестанского отряда хорунжего кубанского войска Стеценко.
Мы ночуем на арыке Ярмыш у маленького узбекского селения Шейх-Кола; здесь уже заботливым Кош-Беги расставлены юрты, сложено топливо и фураж. Сегодня прошли 45 верст. Заведен правильный порядок: отряд на месте бивуака выстраивается в общее каре, перед фасами каждой части верблюды сбрасывают свои вьюки и угоняются немедленно пастись под обороною казачьих постов и джигитов, на каждом фасе вьюки сложены и выровнены перед юломейками; для охранения лагеря выставляются казачьи и пехотные посты; на ночь верблюды вгоняются внутрь каре, а на заре их снова выгоняют в поле покормиться и напоить перед вьючкой. Отсюда уже сопровождает отряд здешний таш-хаузский хаким (начальник уезда) Аппар-Бай, придурковатый человек; когда его о чем-нибудь спрашивают, он сначала хватает за полы двух своих советников, находящихся при нем неотлучно, и, пошептавшись с ними, отвечает на вопрос; настоящим местом обязан своему отцу Якуб-Баю, бывшему ближайшим советником нынешнего хана.
16 ноября. Утро ясное и хорошее, обоз выступает вперед в 5 часов утра с пехотою; кавалерия и начальник отряда — в 7 часов. Гротенгельм с своей свитой и Кош-Беги чуть свет уехали вперед. Аппар-Бай опять нас сопровождает, но он еще хуже, чем вчера, так что Куропаткин должен был пригрозить ему, что он будет просить хана сменить его с должности.
Вскоре перед нами открылись сады г. Там-Хауза; отсюда уже начинаются туркменские кочевья йому-дов. Крепость Там-Хауз (Каменный Пруд) издавна построена здесь хивински-ми ханами, как оплот границы ханства от туркменских набегов. Ня огромных насыпных валах выведены высокие и толстые глинобитные стель с зубцами и бойницами в 3 яруса. Стена имеет внутреннюю оборону по банкету с хорошо приспособленными крытыми траверсами. В крепость ведут 4 ворот с высокими башнями из жженого кирпича; вокруг стен глубокий ров с вододействием; со стороны Измукшира крепостную стену омывает канал Шават, из которого город и крепость пользуются водою; через него перекинут допотопный деревянный мост без перил, еле держащийся на тоненьких сваях. За каналом расположен огромный ханский сад, среди которого возвышается в виде башни
3-этажный летний дворец хана в персидском вкусе. Город и базар помещаются внутри крепостной ограды, жилые помещения группируются в особо укрепленные кварталы, могущие долго обороняться и по взятии городской стены.
Видно, что жители живут в постоянной тревоге и всегда готовы встретить врагов. Население города состоит из узбеков с малым числом торговых туркмен.
Чтобы не путаться в узких улицах города, обоз направился вдоль стен и вышел на дорогу; отряд же с музыкой и песнями прошел через город. У ворот акса-калы города (белобородые старики) поднесли Куропаткину дастархан и пожелали добрый путь. В окрестностях Таш-Хауза среди кочевий йомудов разводятся лучшие лошади в ханстве; здесь многие наши офицеры приобрели себе хороших лошадей у местных жителей по очень высокой цене. Я купил у приезжего йомуда прекрасного серого жеребца карабаира (происходящего от арабской крови) за 200 металлических руб.. «Бек джаксы мал» («очень хорошее животное»), одобрял мою покупку наш джигит Алла-Шкур, оправляя на нем мое седло. «Ага ат якши сахла» («господин, береги хорошенько лошадь»), говорил хозяин, поддерживая мое стремя (этот превосходный конь отслужил мне всю текинскую кампанию, и один выдержал сильную ординарскую езду).
От Таш-Хауза местность идет хорошо обработанными пашнями и садами еще около 7 верст, после чего, перейдя через заросший камышами горько-соленый канал Дарьялык, входит в сыпучие пески; здесь отряд делал часовой привал. Отсюда до Мазарки-Ходжа-Кумбет идут пески, а начиная с этого пункта, местность проходит по пахотным полям с разбросанными зимовками туркмен-йомудов. Сегодня мы ночуем недалеко от могилы Ходжа-Кумбет на арыке Измукшир. Недалеко от нашей стоянки расстилается ровное, как стол, Чандырское поле. Здесь высланный из Хивы в июле месяце 1873 года отряд Головачева во время движения в ночь на 15 июля подвергся нападению партии в несколько тысяч конных и пеших туркмен. Нападение было отбито со страшным уроном для последних, а весь день 15 июля до самого вечера генерал Головачев продолжал преследование; это поражение навело навсегда ужас на всех хивинских туркмен. 17 ноября рано утром двигаемся на колодцы Чаглы; путь лежит между пашен, покрытых сетью арыков, вокруг — йомудские кочевья; йомуды, так же как и узбеки, селятся отдельными курганчиками среди своих полей. Возле кибиток виднеются лошади, покрытые белыми попонами. Далее гигантские развалины крепости Измукшира, построенной, как говорят, еще калмыками.
Крепость стоит на высокой искусственной насыпи и далеко виднеется среди равнины. На половине пути к колодцам пашни и проточная вода прекращаются.
Отсюда путь идет мелкими песками, перемежающимися такирами. На колодцах Чаглы мы застали стоящий здесь с ранней весны Сарыкамышский отряд (2 роты, 2 сотни, 2 горных орудия), прикрывающий работы ученой экспедиции по исследованию сухого русла Аму-Дарьи. Ему досталась нелегкая работа: все время двигались по степи, рыли колодцы и укрепления. Люди за-горели, как арабы, пооборвались и обносились, но выглядывают здоровыми молодцами. Весьма странно, почему здесь расположен отряд. Четыре колодца Чаглы маловодны, с соленою водою; тогда как в 5 верстах отсюда лежит большое пресное озеро Кызил-Чагалды, куда гонят на водопой отрядных верблюдов.
Наша кавалерия прошла прямо на озеро; а завтра и мы переходим туда же. Некоторые предлагают на карте к колодцам Чаглы добавить: «в 5 верстах от озера Кызил-Чагалды». К нашему отряду здесь присоединилась стрелковая рота Агафонова. Мы привезли на них все снаряжение и их вещи.
За поздним временем Сарыкамышский отряд расформировывается, а ученая экспедиция прекращает свои действия до следующей весны. Экспедиция обследовала сарыкамышскую впадину и произвела рекогносцировку до Урта-Кую. Сам начальник экспедиции лично доезжал в тарантасе до Черешлы. Относительно дальнейших работ в данное время нельзя сказать ничего положительного ранее самой тщательной нивелировки местности Узбоя (сухого русла Аму), которая выяснит, существует ли общий наклон местности, необходимой для отвода реки по старому руслу в Каспий. Генерал Глуховской старается обводнить древний караванный путь от Чаглы на Урту-Кую, Игда и далее на Ахал и вырыл колодцы до Гаур-Кала. Дальнейшие же работы по обводнению пути и исследованию старого русла Аму будут возможны только тогда, когда Россия займет Ахал-Текинский оазис и Мерв, в районе которых лежит исследуемая местность. Сарыкамышцы при своем движении ожидали стычек с туркменами. Но судьба только раз побаловала их, послав в награду им маленький текинский аламан, который наткнулся на казачий пост и после нескольких выстрелов бросился бежать. В ожидании стычек бывший в отряде красивый полковник с баками всегда и всюду возил за собою красный значок.
По его сведениям, масса туркмен стояла на Урту-Кую и Игдах, готовая об-рушиться на Сарыкамышский отряд. Шутники отряда рассказывали за факт, как один начальник, двигаясь с отрядом к развалинам крепости, увидел издали ее стены, сплошь унизанные черными шапками туркмен, и, подозревая засаду, немедленно приказал атаковать дерзкого врага, но тот не выдержал, закаркал и улетел.
